Исток бесчеловечности. Часть 2. Творец, создай себя

Рену трюк показался нелепым. Тем не менее, он вышел вперёд и, почти не прилагая усилий, отворил дверь ключом Рей-Мо – воровским инструментом, уговаривающим дом считать входящего хозяином, а не гостем. Проводник и бровью не повёл. Неясно, зачем задумывалось представление: проще было бы вплыть в окно… Но если тот специально испытывал ключника, какой же он сделал вывод?

– Утопленники-стражи никогда не причиняют больше вреда, чем получили сами, – сказал телепат, стоя в дверном проёме. – Да, прикосновения весьма неприятны, а удержаться им нелегко. Мастерицы и монахини уворачиваются. Но каждой из них вначале пришлось провести долгие часы на дне в объятиях утопленников. Не могу упрекнуть вас в том, что вы воспользовались более радикальным решением, чтобы очистить путь.

– Как вас называть прикажете, господин? – вздрогнув от отвращения, спросила Бретта.

– Я не господин, а здешний смотритель, – поправил он. И вдруг сообщил ни с того, ни с сего:

– Вёлль Маленький, когда создавал мир, работал над такой масштабной штукой впервые, не на чем было руку набить, вот и получилось это дурное место.

– Есть и похуже, – нетерпеливо заверила Зюсска, не решаясь оттолкнуть разболтавшегося Стража и вступить, наконец, в Храм.

– Согласен. Но поставить бы сторожа сюда с самого начала – не переполнилось бы, не затонуло бы.

– Чем же… – Штиллеру показалось, что он знает ответ на свой вопрос, но задать его было необходимо. – Чем же полон Храм?

Смотритель обернулся, и Рен не вскрикнул только потому, что сразу отказался верить тому, что увидел. Перед ним стоял его отец. Нет. Перед ним стоял некто похожий на отца.

– Старьём, вот чем, – ответил Страж. И пояснил: – Вёлль слишком поздно заметил, что уйти из нашего крошечного мира нельзя. И если тело можно сделать практически бессмертным, то дух, то есть, мыслящая личность, со временем слабеет, коснеет, теряет волю к развитию, к обучению новому, цепляется за привычный ежедневный ритуал, совершает меньше и меньше поступков. Тогда «время течёт слишком быстро», перемены начинают вызывать раздражение и ужас. Мысль, что жизнь прожил, но ничего запоминающегося, уникального не создал, уже не жжёт, как раскалённое железо. Человек охотно пользуется такими оправданиями, как гордость за потомство, благотворительность, воспоминания, аппетит, ненависть к чужакам, и другими иллюзиями. Дух глубже уходит в раковину плоти, стремясь только к покою, к созерцанию и наслаждению примитивными функциями тела. Пищеварением, испражнением. Реальность проносится мимо, как расшитый платок ярмарочной танцовщицы. Наступает час, когда даже дыхание становится слишком утомительным делом. Тогда состарившийся удаляется в Храм Морской Змеи. То же самое, кстати, происходит и со многими могущественными предметами. Словом, здесь заканчиваются пути.

– Все пути? – с ужасом переспросила невидимая Треан.

– О нет, – ничуть не удивился новому собеседнику смотритель, – конечно, не все. Можно ещё отправиться на Остров! Как ваш потерянный спутник Отик.

Сказать, что наёмников это потрясло, было бы недостаточно.

– Болван был на Острове! – проскрипела Бретта. – Я убью его. Сразу, как найду. Нет, сначала заставлю рассказать. А потом задушу. Во имя справедливости.

– Тогда не хочу вас задерживать, – усмехнулся Страж и отступил в сторону. – Чувствуйте себя, как дома, – он подмигнул смутившемуся ключнику, на мгновение ощутившему себя взломщиком. – Внутри может оказаться многолюдно – или нет. Просто идите дальше. Не нужно там никого убивать. На обратном пути буду ждать вас у моста. Чтобы пройти мимо, вам придётся назвать меня по имени.

6.

Души и духи!

У каждого, как выяснилось, было собственное представление о них.

Штиллер, например, путал духов с добротно сработанной нежитью. Бретта в такую чушь не верила вообще: по её мнению, мёртвые становятся плодородной землёй вместе со всеми мыслями, добрыми и злыми. Треан помнила, как мастер Ю говорил в «Слепой рыбе», что некоторые люди (но не все) в конце пути обзаводятся душами. После смерти они целиком превращаются в некую мудрую сущность, «дух», способный давать советы живым. Такие навещают родню в обличье маленького зверька, а не в виде прозрачной тени, какими бабки пугают малышей в долгие зимние ночи.

Шутка! А может, притча. Наставник всё время рассказывает такие. Зюсска, когда ей надоели расспросами, высказалась, что никаких духов не видала, значит, и болтать о них нечего. А любителям поумничать, мол, своих кишок она тоже не видала ни разу – а они есть, был ответ: так и про кишки тоже болтать нечего.

Зал, через который плыли приятели, был удивительным образом полон и пуст одновременно. Они были единственными живыми существами здесь, и другие, чужие твари не крутились под ногами, не шныряли по углам. В то же время присутствие множества людей ощущалось безошибочно, как солнечный свет через закрытые веки. Одна большая группа, кажется, отмечала праздник только для посвящённых. Время от времени в воздухе мелькал платок или кубок, слышались обрывки фраз, песнопений, звон колокола, тихий призрачный смех. Приходилось останавливаться, чтобы не сбить с ног спешащих по делам монашек. Те исчезали прежде, чем их удавалось рассмотреть. Зюсска бранилась сквозь зубы. Штиллер чувствовал себя слишком плотным, живым. Странствия над витыми лестницами, сквозь галереи, уводили дальше в глубину здания, кажущегося бесконечным.

Девушки спорили, не раскрывая ртов и наловчившись пускать пузыри для обозначения наиболее эмоциональных моментов.

– Если бы у нас были души, если бы мысли и чувства были сами по себе, тогда младенцы сразу умели бы говорить, старики не забывали бы имена внуков, а схлопотавший дубинкой по черепу не рисковал бы стать слабоумным! – горячилась Бретта.

– Все окна затворить – жильцы из дома никуда не денутся, просто их видеть перестанут, понимаешь? – доносилось насмешливо из расходящегося потока воды, где проплывала Треан. – Другой пример: куда девается умение ходить у рыбака, которому рыба-лев ноги откусила? Или он и не мог никогда? Пришить ему новые ножки, и он опять побежит по…

– Не знаю, я не некромант, – Штиллер волнообразно помахал руками перед лицом, пытаясь изобразить только что виденных призрачных монашек. – А они – духи?

– Вроде обычные люди, просто по-другому. Ни мы к ним, ни они к нам.

– Блюб-блюб-блюб! – с угрюмой издевкой прокомментировала Зюсска.

Именно после замечания, ошибиться в смысле которого было невозможно, приятели увидели трёх вязальщиц.

В уютных плетёных креслах сидели женщины: высоченные, но тощие, со странными пропорциями: руки – гораздо длиннее, чем полагалось по росту, и гибкие пальцы в половину длины предплечья. Одеты все три были в рубахи до пят, в таких прачки полощут бельё в Запретных Водах. Но полы оставались неподоткнутыми: спасаться от сырости смысла не имело. Первая вязала широкое полотно со сложным узором, стелющееся по воде, как чудовищный скат Мантия Левиафана. Вторая, сидящая пониже, распускала, разнимала петли, высвобождая нить. Третья сматывала нить в клубок, а когда тот достигал размера среднего кота, подкладывала его в деревянную чашу, из которой тянулась нить первой вязальщицы.

– Здоровья! – Зюсске дамы, судя по всему, с первого взгляда не понравились. – Здоровья, многоуважаемые, и многих лет! Не вы ли те самые волшебные мастерицы будете, что наших матушек вязать учили? Нет? Ну, так я и думала, прощения просим… Пошли дальше.

– Погоди, – невидимая рука подёргала Занозу за рукав, мысли Треан «звучали» испуганно. – Осторожненько. Сёстры вяжут Полотно Бытия. Возьмут и тебе что-нибудь нехорошее смастерят…

– А распускают зачем? Или так Полотно Небытия делается?

– Проклятье, – медленно и значительно ответила сматывальщица нити.

– Давным-давно… – начала вязальщица. Зюсска застонала, не разжимая губ, повалилась на ступеньку и потянулась, зевая во весь рот.

Три сестры переглянулись странно. Как деревья в бурю.

– Раз не желаете слушать сказку с самого начала, тогда и рассказывать не станем. Почему мы вяжем, распускаем, сматываем? Когда оно закончится? – кто из троих вёл беседу, теперь было неясно, ни одна не пыталась произнести вслух ни слова, не двигалась, не смотрела. По-видимому, это не имело значения. – Ваш путь ведёт в логово Морской Змеи: спросите у неё.

– Надо помогать в беде, надо, – мысль Зюсски прямо-таки шла ко дну под тяжестью сарказма. – Вдруг и меня такая страшная беда настигнет: вяжу себе, вяжу, а кто-то под стулом сидит и распускает втихаря!

И тоном бесконечного участия Зюсска поинтересовалась:

– Вы, девушки, не пробовали средней сестрице другое поручение дать? Пусть чайку заварит али булок напечёт?

– Мы думали о таком решении, да, – отвечали серьёзно проклятые. – Но тогда ведь придётся распускать за сестру, работы прибавится. Да у неё и нить реже рвётся.

У Зюсски появилось такое выражение, будто её из-за поворота хлестнули лещом.

– Ладно, – сдалась она. – Ещё какие-нибудь вопросы к Морской Змее? А то она обидится, что мы за такой ерундой пришли.

– Ответы, – произнесли вязальщицы насмешливо, а может, язвительно. Они были и вправду непонятными древними созданиями, да и проклятыми к тому же. – Когда получаешь их, не всегда понимаешь, что именно узнал. Спроси, как пропало королевство, оттого что в кузнице не было гвоздя, а от неброского узора на подоле погиб в огне целый город.

– Штиллер? Как – «не понимаешь, что узнаёшь»?

Ключник оглянулся на Бретту. Она выглядела озабоченной. После того, как Зюсска, отчаявшись вникнуть в смысл загадки сестёр-вязальщиц, поплыла прочь, пуская пузыри ярости, приятелям ничего не оставалось, как вежливо проститься. Дамы, увлечённые работой, и голов не подняли, чтобы вслед посмотреть.

– Они – праматушки нашего мастерства?! – Зюсска развернулась и подплыла к Штиллеру с видом «кто-то виноват, значит, им будешь ты». – Вообще, тебе полагается злиться, а не мне. Как собираешься вытащить одну из бабенций наружу?

Рен, раздумывающий над вопросом Бретты, в замешательстве сбился с подводного шага.

– Зачем? – изумился он. – Я на ней королевской медали лучшей рукодельницы не замечал.

Зюсска повращала бирюзовыми глазами.

– Эй, тётки, может, выдумали вязание. Или даже сами нитки! Кроме шуток, большинство гобеленов из подводной жизни в Гильдии – их рук дело… А для чего тебе, кстати? У мастера Ю портки зимние прохудились?