Кружевные закаты

Алина молчала, но ее молчания никто не замечал. А отдельные вклинивания в беседу в виде тонких намеков не давали должного результата – все смеялись им, словно истинной шутке. Атмосфера царила самая благодушная, хоть Алину не покидало ощущение, что кто-то в ней переигрывает, слишком уж оживленными казались участники представления. Константин успел оседлать коня и гордо гарцевал возле них. Против обыкновения говорил он мало и слишком прямо держал спину, так что под конец торс его начал перекашиваться в обратную сторону.

Спокойный сентябрьский ветер по-хозяйски шелестел завитками волос на шее Алины. «Вот уже и гладиолусы отцвели», – невесело размышляла она, не замечая даже, как ее брат, с утра пребывающий в несвойственном ему отвратительном расположении, отвечает им все неохотнее и все недружелюбнее скалится скрывающемуся солнцу, щуря свои буравящие глаза. Выдавить Андрея из себя, смотря на его блестящие волосы, ловящие тающий взор в паутине воздуха, слушая низкий голос и замечая, как по его оголенным рукам ползут мурашки, было невозможно. Вдали от него ей удалось свести думы о нем к минимуму, и вот опять…

Сорваться бы сейчас, крикнуть конюху: «Запрягай!» и вдруг поскакать туда, где под тенью то ли умирающих, то ли зарождающихся деревьев горизонт поглощает страждущее потухающее поле. В седле жадно хватать иссушенными губами обжигающий воздух. Пусть переломится жизнь в этой бешеной схватке со стихией, действом, скоростью. Осенняя грусть, спутанная с весенней меланхолией, так и влекла за собой, не давала никому покоя, позволяя лишь пить свою прелесть.

– Понятное дело, вы не можете рассчитывать на чин титулярного советника, – сквозь тину раздумий расслышала Алина, вернувшись из страны грез в мир реальный, ранящий и непонятный.

Константин, к которому были обращены эти слова Светланы, на мгновение замер, удивленно, но не обиженно глядя на нее, покорно идущую внизу.

– Я и не стремлюсь к этому.

Если Андрей и хотел что-то возразить, он не стал этого делать, начав рассказывать глупейший светский анекдот Алине, которую взял под руку. Действие это вызвало у последней разве что холодный сарказм, который она, как и все остальное, предпочла удержать в себе. Что толку, посчитала она, высказывать висящее на сердце? Делу не поможет, а она только ранит не самых ужасных людей на земле, не имея права на это. Кроме того, все это суета. Сердце Алины болело, но она воспринимала крах на любовном фронте много лучше и спокойнее, чем большинство ее ровесниц.

– Константин Михалыч, барин вас видеть хочет, рассержены-с, – раздался сзади процессии сиплый голос низенького мужичка в засаленной рубахе, местного старосты.

– Буду сейчас, – нехотя ответил Костя, опуская глаза на землю.

Разговор еле теплился, перескакивая с одного незначительного предмета на другой, и поминутно смолкал. Светлана, явно тяготясь таким положением, через несколько минут сказала:

– Если вы не возражаете, я дойду до луга, попрошу подать к ужину парного молока.

Произнесла она это своим тихим певучим голоском, поджимая рот и приподнимая затем верхнюю губу, что обнажало безупречные влажные зубы. Невольно Алина подумала, что не удивительно, почему Виригина нравится стольким людям.

Как Алина не старалась, она не могла ненавидеть ее. Крисницкая, кажется, хотела казаться более злой и непримиримой, чем была на самом деле. Было в этой девушке что-то доброе, и Крисницкая понимала и признавала это. Поэтому она лишь кивнула, дожидаясь, пока Андрей даст их спутнице необходимые указания по поводу обращения с прислугой.

«Была бы умнее, не показывала бы, что сметена так явно», – с раздражением подумала Алина Михайловна, не слишком интересуясь, что произошло с ее спутницей. Остальные люди, тайные помыслы и чувства которых она не знала, казались ей общей массой с одинаковыми желаниями и целями. И она явно, с удовольствием ощущала свое превосходство над ними.

– Что-то она сегодня молчалива, – заметил Андрей, когда Светлана не могла уже их слышать.

– Да, и почти не жеманна, – перебила его Алина, видя, что он собирается сказать что-то еще.

– Ты не любишь ее, – с огорчением произнес он.

«Глупец, дурень!» – едва не сорвалось с языка Алины.

– Я никого не люблю, ты что, забыл? – мрачно изрекла она, негодуя из-за того, что он ничего не понимает, верит выбранной ей непонятно для чего роли.

Крисницкая рассчитывала, что сейчас он начнет уверять, будто это не так, что она вовсе не такая мрачная и нелюбезная, какой сама себя воображает, но он молчал, очевидно, думая вовсе не о ней.

Помедлив несколько секунд, Алина решила, когда они дойдут до конца дороги, спускающейся в овраг, сказать, что так дальше продолжаться не может. Она ни минуты не верила, что что-то высшее возможно между ними, но все же краем сознания мечтала именно об этом. Крисницкая была убеждена, что он знает о ее привязанности, и, раз молчит, это досаждает ему. Раньше Алина покрывалась мурашкам при мысли, что Андрей может исчезнуть с ее горизонта. Теперь понимала, что так будет лучше.

– Я не была здесь так долго, – тихо произнесла Алина, уже не отстраняясь от невольного соприкосновения с рукавом Андрея. – Кажется, пролетело полжизни…

Когда он случайно касался ее, чтобы отстранить от колыхающейся по колчам телеги, по ее телу не пробегало благодарное тепло, она не вскидывала на него голову и не улыбалась обезоруживающе. Она слишком хорошо понимала, что для него это ничего не значит. Временами Крисницкая могла поклясться, что влюблена не в него, а в волшебный недоступный образ, способный сделать ее несчастной. Ох, как она, по всей видимости, любила страдать! В Петербурге она знакомилась с десятками достойных молодых людей, способных если не влюбить ее в себя, то, по крайней мере, вызвать сродство и дружбу, что для начала неплохо. Но Алина с одержимым упорством преследовала объект первых вспыхнувших романтических стремлений.

– В твоем возрасте время идет относительно медленно, и за короткий отрезок столько происходит… – протянул Андрей.

Шли они по растоптанной копытами тропе туда, где обрывалась равнина, и в неизмеримую даль падали кроны деревьев, растущих где-то внизу. Пыль плотным непримиримым облаком оседала на их начищенных ногах.

– Снова ты рассуждаешь, словно глубокий старик… В этом ты походишь на отца.

– Порой мне кажется, что он больше всех оказал влияние на мое развитие, – отозвался Андрей. – Хоть это и странно, поскольку мы мало взаимодействовали пока я не поступил в гимназию.

– А ты не находишь, что человеческая личность формируется до момента поступления в гимназию, то есть отец не мог слишком повлиять на тебя? – спросила Алина, прекрасно понимая ограниченность своего вопроса. Самостоятельно она почти пришла к тому, что сказал ее собеседник мгновение погодя.

Несмотря на это Крисницкая удивленно смотрела на профиль Андрея и задумчиво кивала в такт его ответу. Все, что он говорил, даже если она смутно чувствовала его заблуждение, воспринималось ей серьезно. Порой, если она узнавала ошибку в его рассуждениях, Алине даже становилось неловко.

– Дорогая моя девочка, как ты можешь говорить подобную чушь? Ты, которую я считаю умнее всех, кого знаю, просто не вправе произносить подобное. Разве не понятно тебе даже на собственном недолгом опыте, что личность мыслящего настолько необъятна и многогранна, настолько не исследуема, что невозможно даже на йоту приблизиться к пониманию того, как она функционирует. И уж конечно, могу сказать даже на примере себя самого, характер не формируется к какому-то возрасту. А если так, это не личность. Каждый факт, каждый человек привносит в нашу жизнь, а, следовательно, и в сознание, нечто новое. И если это близко нашему духу, это влияет на нас. И даже если не близко… Если ты способна к анализу, вряд ли что-то интересное пройдет для тебя бесследно. Констатация того, что по каким-то причинам тебе не близко, может привести к попыткам опровергнуть это утверждение… И завертится до ужаса запутанное, необъятное действо – появление новой мысли из дебрей сознания. Откуда нам, мелким сошкам, знать, как зарождается идея, из чего она вытекает? Как, когда, почему именно эта мысль, а не другая, пусть и близкая?

Андрею нравилось считать себя взрослее и умнее, пусть он никогда не признался в этом даже себе. Алина никогда не чувствовала, что он смеется над ее неопытностью и угловатостью в некоторых вопросах; когда она готова была кричать от негодования, он лишь спокойно улыбался. Возможно, в беседах с теми, кого он меньше уважал, Андрей позволял себе припорошенную презрением, порой даже злобную снисходительность, но Алина ничего не знала об этом. Не знала или не видела… С ней он, сам того не понимая, проявлял себя с лучшей стороны.

– А, все это глупости! – с неожиданной злобой отчеканила Алина и, не обращая внимания на удивленный, хоть и по-прежнему сдержанный взгляд собеседника, стала обрывать высокие стебли полевой травы, вразброд цветущей возле притоптанной проселочной дороги.

Алина не преминула отметить то, о чем думала ежечасно на протяжении нескольких месяцев. Как бы ни приятно было ему ее общество, каким бы интересным собеседником он ее не находил, только появилась бы возможность оказаться в обществе Светланы, не задев ничьи чувства, весь внутренний мир Алины и ее свежие идеи, в былое время доставляющие Андрею столько простодушной радости, оказывались не у дел. «Безумцы! – чистила Алина брата и возлюбленного, – возможно ли предпочесть общество кого-то умного этой пустозвонке?!» Ее мнение о сильном поле, раз они способны на такое – в восхищении наружностью избранницы закрывать глаза на ее познания – потерпело окончательное фиаско.

Чтобы перестать думать об Андрее, необходимо было не видеть его, а это было невозможно, раз отец так его любил. А, пока здесь Светлана, добровольно убраться отсюда Андрея не заставят даже беспорядки в столице. Алина попыталась мысленно обвинить друга в лицемерии, но чувство справедливости, которому она подчинялась всю свою сознательную жизнь, остановило ее. Кто на его месте не поступил бы так же?

– К чему все это, почему прямо не сказать, что едва терпишь мое общество и возишься со мной оттого лишь, что коротать время со мной приятнее, чем в одиночестве? Зачем это двуличие?

– О чем ты говоришь?

– Не пытайся выглядеть обижено, уж тебе с твоим каменным видом знатока всего на свете это ни капли не выходит.

Алина хотела прибавить, что сожалеет уже о своей внезапной вспышке, но молчала, благодаря его за то, что он молчит с ней. Сердце ее бродило и распускалось внутри, как выбивающиеся из почек комья лепестков вишни по весне. То, что, возможно, она в последний раз видит эти поля, навек отпечатавшиеся в ее памяти, придавало прогулке особенный горький смысл. Только один человек мог утолить эту неистовую грызущую жажду. Алина сама не понимала, насколько была постоянна в своих желаниях и привязанностях.

«Почему сейчас не сказать ему? Что я теряю, что?» – уже несколько дней размышляла Крисницкая, понимая, что миг пришел, но чувствуя странное оцепенение, не веря в то, что способна сейчас раскрыть рот. Нечего бояться, все равно никого из них не ждет счастливое будущее…

– Что, как ты считаешь, чувствовали атланты перед крушением их цивилизации?

Андрей еще удивленнее посмотрел на Алину, но, не раздумывая, ответил:

– Откуда они могли знать, что скоро настанет конец?

– А если бы знали?

Андрей остановил свой взгляд, блуждающий до этого по полям и косогорам, на Алине. Она, не сдержавшись, потупилась. Никогда у нее не получалось выдерживать его пристальные изучающие глаза, всегда казалось, что с ней что-то не так, если уж он так смотрит. Никогда она не рассматривала Львова украдкой, любуясь золотыми отблесками света в его ресницах. Каждое его появление было для нее мукой. «Конечно, когда он исследует меня, видит только товарища, собеседника… А когда смотрит на ее, видит человека, без которого не смыслит сейчас существования».

– Не стоит принимать так близко к сердцу упадочные настроения… Сколько я себя помню, столица всегда раздираема молодежью, которой нечем занять себя. Правда, в последнее время они уж слишком свободны во взглядах, даже девицы, – пробурчал он.

Последняя фраза Алине вовсе не понравилась, потому как она больше других уважала именно этих «девиц» и сама была одной из них. А Андрей, все еще гадая, что побудило ее на взрыв несколько минут назад, почти содрогнулся от мысли, что ее слова не лишены рационального зерна. Что случится с его отрепетированной жизнью, если сбудутся худшие опасения аристократии? Несколько лет назад и сам он не чуждался революционной волны, теперь же считал, что она только разъедает разум, и был доволен, что мода на неповиновение обошлась ему малой кровью. Бунт бунтом, это, конечно, романтично и прочее, но нужно же мыслить здраво… Что потом будет, когда молодость пройдет, а останутся одни идеи?

Распростертые на лугу пестреющие клочья новорожденных цветов светились Крисницкой в глаза. На нем так же самозабвенно, как когда-то мать, могла бегать дочь. Рассеиваясь в своем прошлом, Алина сквозь неудовлетворенность собственной участью видела теперь счастье, которое раньше не ценила.

– А что если скоро наступит конец всего, что мы так любим и ценим? Наверное, страшно однажды проснуться и понять, что никогда не сможешь вернуться в дом, где мать рожала тебя, а потом отошла в иной мир…

– Не стоит думать об этом. Ты с рождения получила все, к чему некоторые стремятся всю жизнь. Не омрачай себе голову.

Алина невесело рассмеялась.