Я отведу тебя в место силы…

– О, ты уже встал? Так рано?! Доброе утро!

Чи Мин обернулся – Эркелей стояла в трех шагах, держа в руке большое пустое ведро.

– Доброе утро! Очень уж громкий у вас петух! Не дает подолгу спать!

Девочка рассмеялась:

– Это точно! О, хорошо, что ты набрал воды!

– Ты куда-то идешь?

– Надо напоить овец и поросенка, – ответила она.

– Ставь ведро, – распорядился мужчина и, когда девочка поставила ведро на землю рядом, вылил воду из колодезного ведра.

Сестра Аржана подняла тяжелое ведро и ощутимо склонилась вбок. Пошла к хозяйственным постройкам.

Чи Мин несколько секунд смотрел ей вслед, сорвал с плеча полотенце, махнул его на скамью, потом в три широких шага (благо, длинные ноги позволяли!) догнал девчонку и взялся за ручку:

– Давай, помогу! Куда нести?

– Нет, не надо, что ты! Я сама! – запротивилась та, но Чи Мин настойчиво потянул ведро к себе:

– Давай! Тебе же тяжело!

– Ну и что? Я привыкла. А ты – гость!

– Я – мужчина! – снисходительно глянул на нее музыкант и повторил. – Так куда нести?

– Мама прибьет меня, если увидит, что я заставляю тебя работать, – пробурчала девочка.

– А мы ей объясним, что меня никто не заставлял. Ну же!..

И девочка пошла вперед, показывая дорогу.

Чи Мин отнес это ведро, а потом еще, и еще, и еще. Хозяйство у Мегедековых было большое – и овцы, и свиньи, и куры. А, кроме того, надо было наполнить большие ванны и железные бочки, чтобы за день вода для полива огорода достаточно нагрелась.

И если поначалу Эркелей стеснялась и то и дело покрывалась румянцем, то когда дело дошло до бочек и ванн, она уже воспринимала своего кумира почти как собственного старшего брата и даже вручила ему второе ведро, мотивируя это тем, что так они быстрее справятся.

Голосовой переводчик, поначалу засунутый в карман джинсов, позже занял прочное место на шее корейца, закрепленный на синем тканом шнурке, напоминающем те, на которых носят пропуска сотрудники многих фирм в Корее. Да этот шнурок и был собственностью компании «Super Hit», о чем сообщала бегущая по всей длине белая надпись. Еще дома Юн Ги посоветовал Чи Мину захватить шнурок на такой вот случай, и сейчас мужчина был благодарен рэперу «Звёзд».

Когда воды было принесено достаточно, Эркелей, застенчиво улыбнувшись, поблагодарила «Чи Мина-оппу», как она не переставала называть его, и музыкант пошел к колодцу, надеясь, наконец, умыться.

У колодца он увидел Аржана, набирающего воду. Юноша удивленно посмотрел на раскрасневшееся на солнце лицо приятеля и спросил:

– Ты где был? Я тебя потерял.

– Мы с твоей сестренкой занимались хозяйством, – ответил тот.

– Ах, она! – воскликнул было парень, но Чи Мин остановил его:

– Нет-нет, она ни при чем! Я сам захотел помочь ей. И кстати, Аржан! Мне очень неловко, что я живу тут у вас нахлебником. Может, мне стоит предложить твоей маме деньги на продукты? А то как-то нехорошо получается…

– Ты что! Даже не вздумай! – замахал на него руками студент. – Обидишь ее смертельно! Ты – гость! Поэтому тебе полагается оказывать почет и уважение. И лучшие блюда – тоже гостю! Таков наш закон.

– Но знаешь! Мне как-то неудобно…

– Даже не переживай об этом, – прервал его младший. – Но если это так напрягает тебя, можно сделать так. Когда потом, позже, поедем по интересным местам Алтая, если хочешь, можешь платить за проезд, за вход – там, где это понадобится.

Чи Мин сразу повеселел:

– Да, это будет справедливо! А на сегодня какие планы?

– Ну, ты же хотел поехать к пещере?

– Хотел!

– Ну, тогда надо будет взять лошадей в табуне отца. Но сначала – поедим. Сейчас маме воды отнесу.

– Давай! А я, наконец, умоюсь, – засмеялся Чи Мин.

– Ага, – откликнулся парень и понес воду, вылив ее в принесенное ведро.

А Чи Мину еще раз пришлось набирать себе воды для умывания. Когда, наконец, с гигиеническими процедурами было покончено, молодой человек прошел к дому, где в ограде уже опять водворился стол, и мать Аржана вместе с Эркелей в четыре руки споро расставляли блюда, тарелки, пиалы и мисочки. Чи Мин поклонился тетушке, та в ответ дружелюбно улыбнулась и сказала:

– Сейчас кушать будем!

Гость быстро отнес в дом полотенце и зубную щетку с пастой, а когда спустился с крыльца, за оградой, на улице, вдруг послышался дробный топот конских копыт. Он невольно повернул голову на звук и увидел, как у калитки остановился всадник, точнее всадница, а мать семейства радостно воскликнула:

– О! А вот и Айсулу вернулась!

Сквозь невысокие редкие планки ограды Чи Мину прекрасно было видно, как всадница ловко соскочила с седла, перекинула поводья вперед и повела лошадь к резному деревянному столбику, вкопанному в землю у ограды. Чи Мин еще раньше приметил его, но не мог понять, для чего предназначено это «украшение» деревенской улицы. И только теперь, видя, как девушка наматывает на него длинный повод, догадался, что это коновязь. Ему сразу все стало понятно, ведь Аржан говорил ему, что у них в Кырлыке разводят лошадей.

Тем временем девушка сняла с лошади большую картонную папку и сумку, в которой, вероятно, хранились ее краски и кисти, и передала их подскочившему к сестре Шуну. Что-то негромко сказала ему по-алтайски, брат закивал согласно и унесся по двору в аил, унося принадлежности для рисования. Вскоре он вернулся, держа в руках большую мягкую тряпку, и, сняв с лошади седло и опустив его прямо на траву, принялся вытирать спину и бока животного.

Девушка, между тем, вступила во двор, и Чи Мин смог спокойно рассмотреть ее.

Она была высокая, тонкокостная, с длинными ногами и руками, одетая в темные леггинсы, кроссовки и просторную клетчатую рубаху с подвернутыми до локтя рукавами, скрывающую очертания фигуры. Верхние пуговицы рубахи были расстёгнуты, демонстрируя белую простую футболку. На левом запястье девушки красовался сплетенный из красных ниток с какими-то не то костяными, не то деревянными круглыми бусинами браслет. Чи Мин заметил и толстую длинную косу – почти такую же, как у младшей сестры. От быстрой езды несколько тонких прядок у висков выбились из прически, придавая девушке вид мягкий и беззащитный.

У нее было скуластое лицо в форме сердечка, с маленьким аккуратным подбородком, высокий чистый лоб, тонкие темные брови, небольшой носик с изящно вырезанными ноздрями, красивые пухлые губы, уголки которых приподнимались вверх, создавая впечатление не улыбки, нет – только намека на улыбку. Но, пожалуй, самым примечательным на ее лице были глаза – большие, раскосые, обрамленные черными ресницами, и такие темные, что казались двумя бездонными омутами.

Все это за какое-то краткое мгновение охватил взглядом музыкант, пока девушка шла по двору. Она подошла к матери, обняла ее, а потом удивленно воскликнула, заметив брата:

– Аржан?!

И что-то произнесла по-алтайски. Брат подскочил к ней, обнял и звонко чмокнул в щеку. И засмеялся, вызвав на розовых губах девушки тень улыбки.

– Иди, помой руки, дочка! Мы как раз собираемся садиться за стол. Эркелей, принеси еще одну табуретку, – распорядилась она, и младшая дочь, взметнув косой, рванула за дом.