Мой суженый, мой ряженый

– Обойдешься, – холодно проговорил Карцев. – Я и отсюда неплохо слышу. – Лицо его, как обычно, выражало угрюмость и неприветливость.

– Ладно. – Люба улыбнулась. – Скажи, ты поедешь в Петербург выступать? Там фестиваль хоров, как раз под Новый год. Поедешь или нет, признавайся!

– Не знаю. – Он неопределенно пожал плечами, подумал секунду, а потом добавил: – Поеду, наверное.

– Вот видишь! – Люба победоносно оглядела Женю. – Даже Карцев поедет! Даже он!

Ей стало неловко и противно. И зачем Любка издевается над парнем? Будто он действительно полный отстой, которого никто за человека не считает. Она посмотрела на Карцева и виновато улыбнулась. Тот никак не отреагировал, лицо его осталось непроницаемым и отчужденным.

Было ясно, что Любины слова его ни малейшим образом не задели и ему на них наплевать с высокой колокольни, равно, как и на Женино сочувствие.

– Это все? – язвительно произнес он. – Можно идти?

– Иди, свободен. – Люба шутливо помахала ему рукой.

Карцев молча повернулся и продолжил свой путь.

– Зачем ты так? – с укором проговорила Женя.

– Правда, Люба, зачем? – поддержал Лось. – Мне казалось, у нас в хоре все друг к другу хорошо относятся.

– К нему никто хорошо не относится, – отрезала Люба и тут же затормошила Женю. – Не увиливай от темы. Главное мы выяснили: если уж такой лох, как Карцев, понимает, что нужно ехать, то тебе и сам бог велел.

– Хорошо, – тихо сказала Женя. – Хорошо. Я поеду.

Она удивлялась самой себе. Снова этот Карцев вынудил ее действовать против принципов, и как – без малейших уговоров и усилий, одним своим присутствием! Действительно, Женя просто не могла не согласиться, если он сказал, что едет. Значит, нисколько он ей не надоел на самом деле, а по-прежнему вызывает симпатию и жгучий интерес.

Женя вдруг испугалась, что Люба поймет, почему она изменила решение. Однако та уже позабыла о Карцеве и принялась с жаром выпытывать у Лося подробности предстоящей поездки.

Через несколько минут пришел Санек и, узнав о фестивале, принялся с ходу строить радужные планы.

– Девчонки, надо будет стопудово сходить в Петропавловку. Говорят, там классно.

– Лучше в Эрмитаж, – заспорила Люба. – А еще лучше съездить в Петергоф, только жаль, фонтаны зимой не работают.

Постепенно вокруг дирижера собралась большая компания. Все шумели, спорили, высказывая свое мнение. Лось, отвечая на вопросы, смеялся:

– Ну, раз все уже знают, можно ничего не объявлять, а сразу начать репетицию.

Женя встала на место и тут же спиной ощутила взгляд Карцева. «Не буду оборачиваться, – твердо решила она. – Хватит с него и того, что я собираюсь в эту дурацкую поездку. Пусть поймет: когда ему улыбается девушка, нужно в ответ тоже улыбнуться, хотя бы из вежливости». Она демонстративно расправила плечи и вскинула голову, а когда репетиция окончилась, ушла домой в обществе Санька, даже не оглядев зал.

8

Столбовой размашистыми движениями чертил на доске схемы и формулы. Женя сидела за столом и задумчиво смотрела на его удивительно ладную и стройную для своего возраста фигуру. Интересно, как он отреагирует на то, что она сейчас скажет?

Столбовой закончил писать и обернулся к Жене.

– Как вам такой вариант?

Она пожала плечами.

– Если честно, мне это даже в голову не приходило.

– Напрасно. – Взгляд Столбового сделался серьезным и суровым. – Должно было придти. Должно было обязательно придти, Женечка! Если вы хотите участвовать в конференции, да еще в качестве моего ассистента…

– Николай Николаевич! – перебила его Женя. «Сейчас или никогда, – стучало у нее в голове, – потом будет поздно и неловко».

– Да. – В светлых, пронзительных глазах Столбового промелькнуло удивление. – Вы что-то хотите мне сообщить?

– Я… да… – Женя моментально залилась краской. – Дело в том, что… до Нового года я, возможно, не успею привести материалы в нужную готовность. Возможно. – Она подчеркнула последнее слово.

– Почему? – деловито осведомился Столбовой.

– Это глупо, Николай Николаевич. Это так глупо. И мне… мне очень стыдно.

– Да говорите же! – Он заметно повеселел. Видимо, Женино смущение его не злило, а забавляло.

– Понимаете, я… хожу в хор, – одним махом выпалила она.

– В хор? – Лицо профессора вытянулось от удивления.

– Ну да, в хор. Это занимает совсем немного времени, всего два вечера в неделю. И от дома недалеко. А сейчас, вернее, ближе к Новому году, там ожидается поездка в Петербург. Вы… презираете меня, да? – Женя опустила голову, не осмеливаясь взглянуть на профессора.

Тот положил мел, легкой, пружинистой походкой сошел с кафедры, приблизился к Жене и сел рядом с ней на скамейку.

– Почему я должен вас презирать? – Его голос звучал мягко и даже участливо.

– Потому что… я такая дура. Мне предлагают ехать на конференцию, а я… я…

– А вы любите классическую музыку, – закончил Столбовой с улыбкой. – Что ж в этом плохого, милая Женя? Нельзя существовать только расчетами и формулами, должно быть что-то для души.

«Он говорит, как Любка», – с удивлением подумала Женя. Она чувствовала невероятное облегчение. Значит, профессор не сердится на нее и готов отпустить на несколько дней.

– Я сам очень люблю петь, – признался Столбовой, похлопывая ее по плечу. – И я прекрасно понимаю, что вам необходимы отдых, разрядка. Вы же совсем еще юное существо, а вкалываете, как зрелый научный сотрудник. Конечно, поезжайте куда хотите, мы все успеем. Конференция лишь в конце января, до этого времени можно написать новый учебник или, на худой конец, статью.

– А как же наши занятия три раза в неделю? – робко поинтересовалась Женя.

– Что ж, пока отменим это решение. Будем встречаться как раньше, два раза. По правде говоря, вы так плодотворно трудитесь дома, что мои советы в скором времени станут вам без надобности.

– Что вы говорите, Николай Николаич! – Женя смотрела на преподавателя счастливыми глазами. Его лицо с суховатыми, волевыми чертами под ее взглядом смягчилось, разгладилось.

– Я знаю, что говорю. Вот увидите, Женя, вас ожидает большое будущее. Только не вздумайте лениться, и все будет в порядке.

– Ни в коем случае! – горячо пообещала Женя.

Дома она, прежде всего, поделилась своей радостью с Ксенофонтом.

– Ксён! Ты представляешь, мне прочат большое будущее! И отпускают в Питер!