Не девушка, а крем-брюле

Впрочем, Лариса Михайловна сдаваться не собиралась. Она задорно вздернула подбородок, обвела притихший класс взглядом и торжествующе произнесла:

– «И вечный бой. Покой нам только снится». Ну… и так далее. Работаем!

По рядам пронесся вздох облегчения, школьники завозились, а энергичная правозащитница Юлька Хазова радостно ткнула Вихарева в бок: «Не успеваем! – заговорщицки прошептала отличница и схватила своего подопечного за запястье. – Сколько?»

Счастливый от «ранения в бок» Вихарев протянул ей руку: до звонка оставалось ровно пятнадцать минут.

– Пятнадцать минут, – расплылся в улыбке Юлькин подшефный.

– И чё ты радуешься? – возмутилась Хазова и в сердцах шлепнула соседа по колену, отчего тот впал в невменяемое состояние, лукаво называемое мастерами слова «подлинным блаженством». – Вихарев! Серый! – потребовала вернуться в реальность Хазова, и тот тут же повиновался и замер рядом в предвкушении нечаянного прикосновения. – Вихарев, дурак! – прошипела Юлька и постучала указательным пальцем по тетради, на титульном листе которой красовалась немногословная надпись: «Лит-ра. Вихарев С. 9 «Б». – Пиши, давай!

Пока судились-рядились, Лариса Михайловна пошла по рядам с инспекцией. Добрая половина класса худо или бедно чего-то набрасывала в черновиках. И только многостаночник Тюрин работал сразу в двух местах: у себя в чистовике и в черновике Наумовой.

– Хоть ты меня не подводи, – нагнулась к ней Ежиха и покровительственно погладила твердую спину легкоатлетки.

Боявшаяся разоблачения Наумова прикрыла исписанный Тюриным лист рукой и подняла голову.

– Пиши-пиши, – промурлыкала великодушная Лариса Михайловна и сделала вид, что не заметила уловки нерадивой ученицы. – Пиши, Лена. Немного осталось. Закончишь девятый и… станешь олимпийской чемпионкой. Обещай! – потребовала Ежиха, ожидая немедленного подтверждения своим прогнозам.

– Ну, я не знаю, – промычала Наумова и с надеждой посмотрела на ухмылявшегося Тюрина.

– А я знаю! – заверила ее Лариса Михайловна и с нежностью подумала о том, как собственноручно вручит этой дылде аттестат и в придачу к нему сорок семь почетных грамот за подписью директора: «Награждается… Награждается… Награждается…»

В эту минуту она искренне гордилась своей ученицей, переползавшей из класса в класс исключительно потому, что на ее счету, а значит, и на счету школы, был не один золотой кубок. И низкая успеваемость в этом плане никакой роли не играла, потому что Эйнштейн вообще был троечником, а стал кем?! Вот и Наумова. Чем черт не шутит? Дура дурой, двух слов связать не может, любимая книжка – «Три поросенка», а в перспективе – «Ими гордится школа» и фотографии с пьедестала. Со всего мира.

– Скажи, Лена… – Ежиха явно нуждалась в собеседнике.

– Лариса Михайловна! – взмолился Тюрин. – Пять минут до звонка! Она ж не успеет.

– И не надо! – Ежиха всплеснула ручками и оживленно затараторила: – Записываем домашнее задание. Сочинение на тему: «Хороший человек – это…» Все-таки тема не простая, требует серьезного размышления, поговорите с родителями, друг с другом, посмотрите высказывания классиков… Одним словом: не торопитесь. Сдадите завтра.

– Завтра? – удивился Илья Тюрин и расстроился от одной только мысли, что сегодня после уроков ему придется тащиться домой к Наумовой, чтобы дописывать это чертово сочинение, потому что в противном случае Ленка сама явится к нему с вопросом, а правильно ли она разобрала то или иное слово в черновике. И тогда пиши пропало, потому что из дальней комнаты выползет любопытная бабка, и потащит ее на кухню, и станет угощать чаем с сухофруктами, попутно объясняя, что курага и урюк – это одно и то же: обыкновенный абрикос. А Наумова будет таращить свои навыкате глаза и искренне удивляться людской глупости:

– Раз абрикос – один, то зачем слова – два?

– Так абрикос абрикосу рознь, – терпеливо начнет объяснять бабка, – один – с косточкой, другой – без.

– Ну и что?! – будет стоять на своем Ленка.

– А то, что у каждого явления – свое имя, – изречет бабка, не зная, как преодолеть глухое безразличие его одноклассницы ко всему, что располагалось за пределами городского стадиона.

– Какая целина! – прижмет руки к груди заслуженная учительница, провожая Ленку взглядом.

– Какая удивительная девственность сознания! – в очередной раз поразится Ольга Игоревна и подозрительно посмотрит на внука: – Я надеюсь…

И тогда, Тюрин это предчувствовал, он заведется с пол-оборота и начнет кричать:

– Она дура! Полная! Конченая! Беспросветная дура!

– Тогда пересядь от нее, – в сотый раз посоветует бабка и даже предложит позвонить директору. А он в сотый раз отмахнется и с грустью добавит:

– Я не могу, ба.

– Почему? – устремит на внука свои пытливые очи Ольга Игоревна и тщетно будет пытаться удержать подрагивающую голову.

– Потому… – опустит он голову низко-низко и с грустью процитирует: – «Мы в ответе за тех, кого приручили». И потом…

– Что потом? – насторожится Ольга Игоревна.

– Потом она без меня пропадет, – наврет Илья, а внутри будет елозить беспокойный червяк, подсказывавший разные ненужные гадости, в быту называемые горькой правдой. И состояла она в том, что Тюрин был трусоват и отказ от соседства с Наумовой мог привести, как он думал, к необратимым последствиям: нос сломают или руку. А может, и нос, и руку. Что-что, а братья Наумовы легко могли ему это гарантировать: хук слева, хук справа, бросок через колено…

Другой вопрос: стоило ли в этом признаваться? К тому же такой старорежимной бабуленции, как Ольга Игоревна. Разумеется, нет. Вот Тюрин и подпитывал ее старческие иллюзии соответствующими цитатами из классической литературы. Благодаря такому внутреннему конформизму Илья умудрялся не просто сохранять внешнее спокойствие, но и выглядеть достойно: ни дать ни взять Пигмалион советской эпохи. Точнее, постсоветской. Галатея, правда, оставляла желать лучшего. Но с этим-то как раз ничего нельзя было сделать, и Тюрин решил, что Галатей не выбирают, и с головой бросился в просветительскую работу: «И крест свой бережно несу…»

В предвкушении звонка 9 «Б» приступил к активным сборам: урок был последним. Общему ажиотажу не поддались только трое: вышеупомянутый Тюрин, Кочевая и Ладова.

– Лариса Михайловна! – пропищала со своего почетного места – вторая парта у окна – малорослая Лиза Кочевая и встала у парты: – А можно я сдам сочинение сегодня?

Ежиха злобно сверкнула утонувшими под бровями глазками и недружелюбно спросила:

– Зачем?

– Я уже написала, – сообщила главная подхалимка 9 «Б» и смиренно опустила глаза. – Мне больше сказать нечего…

На лице Ларисы Михайловны промелькнуло еле заметное раздражение, но она профессионально справилась с ним, придав лицу выражение искренней заинтересованности:

– Ну-ка, покажи.

Лиза почтительно вложила в руки классному руководителю свою образцовую тетрадь в глянцевой обложке. Ежиха приняла ее в свои лапки как священную книгу пророков и раскрыла на нужной странице. Каллиграфическим почерком Кочевой была написана тема «Хороший человек – это…» А дальше – шло обращение:

Дорогой читатель! Ты, наверное, ждешь от меня традиционного ответа на вопрос: «Кто такой хороший человек?» Но его не будет. Точнее – будет, но не в виде отвлеченного рассуждения, а в виде признания в любви. Да, именно: признания в любви хорошему человеку. И я не стану скрывать его имя, потому что скрывать мне нечего. Это Лариса Михайловна Мозуль – моя классная руководительница, учитель русского языка и литературы, которой по праву гордится не только моя школа, но и мой город…

Пробежав глазами начало сочинения, Ежиха захлопнула тетрадь, сжала ее своими лапками и, прижав ее к груди, взволнованно провыла:

– Спасибо! Спасибо тебе, Лиза! Спасибо твоим родителям!

– Спасибо вам, – шаркнула ножкой Кочевая и села за парту. Пятерка ей была обеспечена. Все правильно: именно так, как и предупреждала ее дальновидная мамуля.

Сердце хитромудрой Лизаньки радостно забилось, но она ничем не выдала своего волнения и спокойно начала складывать сумку, пряча от одноклассников торжествующий взгляд.

– Интересно, – хмыкнула проницательная Хазова, наблюдавшая за реакцией Ларисы Михайловны. – Чего она там ей такое понаписала, что Ежиха чуть ли на колени бухнулась и поклоны не начала бить? Ладова, – на всякий случай обратилась она к Василисе, широкая спина которой надежно закрывала от нее большую часть доски: – Ты это видела?

Василиса медленно развернулась к Хазовой.

– Здорово, Перина, – тут же поприветствовал ее Вихарев. – Давно не виделись.

– Хватит уже! – сделала ему замечание соседка по парте: – Не видишь, что ли, Ладова – наш человек.

Этой рекомендации было достаточно, чтобы Вихарев на какое-то время возлюбил Василису всем сердцем. Точнее – той его частью, которая была свободна от всепоглощающей страсти к соседке-отличнице: