Не девушка, а крем-брюле

– Перина… Блин! – осекся он. – Ладова! Не Перина! Не слышишь, что ли? Тебя люди спрашивают.

– О чем? – вяло уточнила Василиса и провела рукой по волосам, словно стряхивая с них что-то невидимое глазу.

– Ладова, – возгорелась Юлька и резко дунула, чтобы убрать челку, занавесившую правый глаз. – Ты чего? Спишь в одном ботинке?! Ежиха чуть ли не в рай вознеслась!

– А что случилось? – лениво поинтересовалась Василиса, думая о чем-то своем.

– Да я и сама не поняла. Кочевая чего-то там такого понаписала, что та из штанов чуть не выпрыгнула: «Спасибо, мол, раз-спасибо. И тебе, Лиза, и маме твоей…» Хотела я сказать, такой же подлизе… Нет, ну ты подумай, Ладова. Все люди как люди, принесут сочинение завтра, а Кочевая, как всегда: «Можно я сдам раньше? Больше мне сказать нечего», – похоже передразнила одноклассницу Хазова. – Я тоже, между прочим, могу сдать раньше. Но я принципиально не отрываюсь от класса: все завтра, значит, и я завтра. Правда, Серый?

Вихарев с готовностью затряс головой, как китайский болванчик.

– А ты, Ладова? – строго спросила Юлька, уверенная в том, что и та – завтра. Но Василиса медленно заправила за ухо выбившуюся из косы белую прядь и, глядя Хазовой прямо в глаза, спокойно произнесла:

– Я сдам сегодня.

Такого предательства от «нашего человека» Юлька не ожидала. Отпрянув от Ладовой, она беспомощно посмотрела на верного Вихарева и не нашла ничего лучше, как тихо поинтересоваться:

– Зачем?

– Все равно больше ничего не напишу, – пожала плечами Василиса.

– Так тебя пол-урока не было, – напомнила ей Хазова. – Когда ты успела?

Ладова не удостоила ее ответом. Встала ровно со звонком и вручила Ларисе Михайловне свою тетрадь:

– Это что? – Ежиха поморщилась, словно от неприятного запаха.

– Сочинение.

– Я же сказала: завтра.

– А у нас так теперь, Лариса Михайловна, – встряла Хазова. – Никогда не откладывай на завтра то, что можно сделать сегодня. Кочевая же сдала работу?

– Лиза – это совершенно другое дело, – вступилась за свою любимицу классная руководительница.

– Так Ладова у нас тоже не из простых, – напомнила Юлька. – Вы ведь сами сказали: «Моя любимая ученица». А раз любимая, значит, на особом счету.

– У меня нет любимчиков, – провозгласила Ежиха и с ненавистью посмотрела на все подмечающую Хазову.

– Конечно, нет, – усмехнулась Юлька. – Только Кочевая и Ладова.

Лариса Михайловна почувствовала себя пойманной с поличным и высокопарно изрекла:

– И все-таки, Юля, чтобы ты не говорила, любимчиков у меня нет. Хочешь, тоже сдай работу.

– Ну уж нет, – затрясла головой Хазова. – Сказано – завтра, значит, завтра. Да и потом, тема ведь сложная. Так?

– Так, – подтвердила Ежиха.

– А служенье муз не терпит суеты?

– Не терпит, – пришлось согласиться Лариса Михайловне.

– Вот и не буду торопиться: почитаю классиков, подумаю на досуге. Загляну истине в лицо, пока та не повернулась ко мне… – она хотела сказать «задом», но предусмотрительно поменяла на: – спиной.

Последняя сентенция Хазовой пришлась Ежихе по вкусу:

– Сама придумала?

– Что вы! Где уж мне! Мудрость народная!

– Юлька, – не выдержал Вихарев, – идешь?

– Иду, – подхватилась Хазова и вымелась вслед за своим дружком, оставив Ладову один на один с классной руководительницей.

– Так что ты мне хотела сказать, Василиса? – встрепенулась Лариса Михайловна, всклокоченная после встречи со своим сумасшедшим 9 «Б».

– Ничего. Я сочинение сдала.

– Это? – Ежиха, оттопырив мизинец, помотала ладовской тетрадкой в воздухе. – Не поторопилась?

– Нет, – как отрезала Василиса и направилась к своему месту, чтобы взять сумку и наконец-то покинуть класс.

При взгляде на широкую спину Ладовой Лариса Михайловна почувствовала очередной прилив раздражения. Причем в этот раз она была абсолютно свободна в проявлении чувств: урок закончился, в классе никого нет, одни только портреты писателей…

– Откуда в тебе, Ладова, столько гонора? – пошла в наступление Ежиха, не отводя глаз от перечерченной толстой белой косой спины Василисы. – Столько уверенности в себе? Откуда?

Ладова обернулась.

– Ты вроде из обыкновенной рабочей семьи. Я забыла, кто у тебя родители? Мама? Папа?

– А при чем здесь мои родители, Лариса Михайловна? – Василиса пыталась избежать неприятного разговора.

– Как при чем? – Ежиха подпрыгнула на месте. – Притом! Это же они тебя такой воспитали!

– Какой? – Ладова никак не могла понять, что от нее требуется.

– А такой… – Лариса Михайловна сощурилась, пытаясь подобрать нужное слово. Но оно никак не находилось, и это в то время, когда душа требовала сатисфакции за напрасный учительский труд, за напрасно прожитый для чужих детей день. – Я даже не знаю, как тебя назвать, Василиса. Какими словами донести до тебя правду жизни. Суровую. Горькую. Но правду…

– Я не понимаю, Лариса Михайловна, чего вы от меня хотите, – Ладова переступила с ноги на ногу, но выйти из класса не решилась.

– Я-а-а-а?! – ахнула Ежиха.

– Вы, – подтвердила Василиса, уставшая от невнятности учительских рассуждений.

И тогда Лариса Михайловна оглянулась по сторонам, погладила норковую горжетку и вполголоса произнесла:

– Я хочу, Ладова, чтобы ты всерьез пересмотрела свою жизненную позицию.