Они, улыбаясь, кивнули друг другу, встали и разошлись в пёстрой гомонящей и хохочущей толпе.
Четыре больших яблока и плитку шоколада Эркин рассовал по карманам куртки. Он хотел сразу отдать всё ей, но она развела руками:
– Куда их мне, смотри.
Да, на ней была сборчатая красная юбка и белая кофта, тоже собранная у шеи на шнурок. Как рабские, только не чёрные. Карманов нет. Ладно.
– Ладно. Пошли?
– Пошли.
Когда они выбрались из толпы, она очень ловко подсунулась к нему так, что его рука обхватила её за плечи, а её рука обняла его за талию. Эркин уже замечал, что здесь так ходило большинство парочек, и правая рука у мужчины обязательно свободна. Под оружие. Музыка и голоса людей сливались за их спинами в ровный неразборчивый гул, перед ними двигались, постепенно сливаясь с темнотой, их тени. И они были одни. Ночь только начиналась, и все удовольствия впереди.
– Ты как выскочила?
– А просто. На выезде была. Ну, он и оставил у себя. А потом пришли какие-то беляки, вот пока они друг друга увечили, я в окно вылезла. Как раз в спальне была. А дальше совсем просто…
– И на сборный не пошла?
– А на хрена он мне? Ещё бы опознали.
Эркин кивнул. Она положила голову ему на плечо, и даже через ткань он ощутил, какая у неё тёплая и мягкая рука.
– А ты как?
– В имении был.
– Хозяйский, значит. И не замордовали тебя?
– Отбился.
Она усмехнулась.
– Повезло тебе. Щёку тогда развалило?
– Да, – Эркин решил не вдаваться в подробности. С чего он будет выворачиваться перед ней?
Она на ходу тёрлась щекой о его плечо, гладила по боку, мягко, вкрадчиво. Эркин знал эти приёмы. И сам сдвинул руку так, чтобы его пальцы легли на её грудь, погладил, нащупывая через ткань сосок. У неё была плотная упругая грудь, хорошо державшая форму и напрягшаяся от его прикосновения.
Она вздохнула и замедлила шаг. Мягко повернулась к нему, заставив остановиться.
– Я тебя сама выбрала. Понял? Ты мой.
Она целовала его рот в рот, играла языком, то присасываясь, то резкими отрывистыми толчками. Эркин принял игру, отвечая ей, прижимая к себе, гладил по спине и ягодицам. Наконец, она оторвалась, отстранила лицо, упираясь ему в плечи ладонями и прижимаясь животом.
– Пошли дальше?
Её глаза блестели, и только по этому блеску угадывалось лицо.
– Пошли, – кивнул Эркин.
Пока они дошли до её дома, таких остановок с поцелуями, трениями и поглаживаниями было несколько. Делала она это умело, горячила ровно, без ненужной спешки: не под забор же ложиться. Значит, самый жар впереди. Эркин охотно помогал ей, но сам не лез. Всё-таки интересно: не он работает, а с ним. Впервые, пожалуй, такое. Ладно, а потом уже и он сам попробует. Пусть тоже… отдохнёт.
– Ну, вот и пришли. Сейчас, – она мягко высвободила руки, – ключ только достану.
Ключ у неё висел на шее на длинном шнурке.
– Весь дом твой?
– Нет, комната, но вход отдельный. Я плачу, и всё. Сама по себе живу.
– Хорошо.
– Ещё бы. Входи.
Нагнув голову, Эркин вошёл в непроницаемую темноту, ориентируясь на её шаги.
– Сейчас окно проверю и свет зажгу. Постой пока.
Когда под потолком вспыхнул ослепительно-белый шар, Эркин вздрогнул и даже зажмурился.
– Ты чего такой свет устроила?
– Ничего, сейчас привыкнешь.
Эркин открыл глаза и огляделся. Да, это действительно после улицы ему так ярко показалось, а нет, нормально, обычная лампа. Широкая кровать у стены, маленький стол напротив у окна. Окно наглухо закрыто плотной тёмной шторой, да, светомаскировка называется, сквозь неё ни при каком свете наружу ничего не видно. Понятно зачем, наверняка про ночные скачки слышала. У двери на гвоздях рабская куртка и какое-то цветастое шмотьё, внизу стоят рабские сапоги. Да под стол задвинуты две табуретки, а на столе чашка, тарелка… Эркин выложил на стол яблоки и шоколад и потянул с плеч куртку.
– Не спеши, я сама всё сделаю.
– Ты лучше дверь закрой, а все игры с раздеванием я сам знаю.
– Нет, – она упрямо мотнула головой. – Шляпу и сапоги ладно. Не люблю разувать. А остальное я.
Но он уже снял и повесил на свободный гвоздь куртку, попутно проверив задвижку на двери. Пристроил поверх куртки шляпу и разулся.
– Смотрю, не обжилась ещё.
– На шторы и постель всё ушло, – просто ответила она, ставя рядом с его сапогами свои туфли. – Пол чистый, не бойся.
– Я вижу.
И впрямь, дощатые пол и стены, стол, табуретки, – всё отмыто до блеска, простыни на кровати белые…
– Огляделся? А теперь на меня посмотри.
Эркин повернулся к ней и улыбнулся, не разжимая губ. Она обняла его, развязала ему шейный платок, мягко провела руками по груди, расстёгивая на нём ковбойку. Он обнял её за плечи и стоял так, давая ей возможность расстёгивать его пояс и джинсы. Потом, когда она опять подняла руки к его плечам, чтобы снять с него рубашку, быстро перехватил её за талию и нашёл узел. Её красная юбка была по-рабски на завязках, и белая кофта тоже по-рабски – на шнурке у шеи. Паласная одежда и отличалась от обычной рабской тем, что имела застёжки. И если к штанам на завязке он в имении привык быстро, то необходимость снимать рубашку через голову бесила его кратковременной, но полной беззащитностью, когда руки спутаны и лицо закрыто. Потому и уходя из имения, всё взял в рабской кладовке, а рубашку – господскую, с воротником и застёжкой на пуговицы сверху донизу… Странно, что она себе одежду цветную сделала, а по-рабски. Хотя… она ж работает. А для работы так удобнее, конечно.
Она рассмеялась, когда одновременно с его рубашкой на пол упала её юбка.