– Я… это я тебя выбрала. Сама.
– А я сам согласился, – обнял её за талию Эркин. – А хочешь… я с тобой поработаю? Тебя доведу?
– Ага, – кивнула она. – Качели?
– А ты больше ничего не знаешь, что ли? – засмеялся Эркин и уже серьёзно сказал: – Мне качаться здесь узко. Головой упираюсь.
– А ты вдоль ложись, – она ловко вывернулась из его объятий, захлопотала, взбивая подушки. – Вот, хочешь к стенке…
И не договорила, потому что Эркин уже стоял за ней и прижимал её к себе, водя руками по её грудям, животу, трогая соски, перебирая кудряшки на лобке, ощупывая щель и снова возвращаясь к грудям. Она запрокинула голову так, чтобы он смог найти губами её рот, раздвинула ноги, но он медлил, горяча её, чтобы стать желанным, чтобы удар был жгучим. Её руки забились в воздухе, ловя пустоту, потом схватили его руки, прижали к лобку. Он высвободил левую руку, чтобы не дать остыть грудям, ставшим совсем твёрдыми… соски острые, а правой на выступ в начале щели… Ну вот, вот и входить можно. Присесть придётся немного, её уже ноги не держат, а долго на весу он её не удержит, налитая… да нет, долго не придётся. Ну, вот так… и ещё чуть-чуть… ну и струю, чтоб поняла…
Она обмякла так внезапно, что он едва не выпустил её: не ждал такого. Но кровать рядом, и он положил её на кровать, отодвинул к стене, лёг рядом и перевёл дыхание.
Она всхлипнула и потянулась.
– Как ты… я уж не помню, когда и было такое… с питомника, наверное,…
Эркин улыбнулся, закинул руки за голову.
– Мы же не для себя, для других…
– А пошли они все, беляки чёртовы… – она повернулась набок лицом к нему, приподнялась на локте. – А теперь ты лежи, я тебе всё сама сделаю.
– Да ну, – Эркин усмехнулся. – Давай уж друг для друга. Чего мы по очереди будем? Только время тянуть.
– Ага, – она засмеялась. – Мы ж знаем всё. Ты руками хочешь?
– Не оцарапаю тебя там?
Она взяла его руку, повертела перед глазами, потрогала мозоли.
– Знаешь, я их совсем не чувствовала, правда.
– Тогда давай. Голова к голове?
– Ага. А потом я повернусь.
Эркин лёг поудобнее, повернулся набок.
– Локоть убери.
– Забыл? Вторая под голову.
– Под мою. Вот так. А ты на мою ложись. Ногу подвинь, начало закрыла.
– Ага. Ага. Как тебе так? Не больно?
– Нет, – он сильно выдохнул через стиснутые зубы, потому что её пальцы уже хозяйничали в паху умелыми безошибочными касаниями. – А тебе так?
– Ага. Оно и есть…
И только учащающееся, становящееся неровным дыхание…
Около полуночи на луг стали возвращаться уходившие в уединение парочки, и бал разгорелся с новой силой. Оркестр и радиорубка работали попеременно, и, хотя репертуар был уже исчерпан и повторялся по третьему разу, танцующих это не смущало.
Старцев пошёл к радиорубке. Как раз играл оркестр, и возле автобуса прямо на земле сидели люди. Подойдя поближе, он узнал солдат из комендантского взвода.
– Сидите-сидите, – предупредил он возможное движение. – А радист где?
Ему ответило многоголосое объяснение:
– Занят он, капитан… у него там… поклонницы… Его тут поблагодарить пришли… точно… за работу, дескать… целая депутация, – смеялись солдаты. – Садитесь с нами… Ага, а то вы всё ходите… Отдохните с нами.
– Спасибо, – Старцев с удовольствием сел рядом с ними, достал пачку сигарет. – Курите.
– Спасибо, капитан… когда угощают, грех отказываться…
– Ну, и как вам бал? – спросил Старцев.
– По правде? Нормальная гулянка.
– Ага. И люди… нормальные.
– А к вам как?
– Тоже… нормально.
– Кто как, но… нормально.
– Ага. Как калачей русских отведали, так враз нормальными стали.
– А кто сам не пробовал, так наслышан.
– Это точно. Мартынов калач на весь мир знаменит!
– А уж Сидорова кулебяка так с ног валит.
Все дружно рассмеялись. «Мартынов калач да Сидорова кулебяка – незваным гостям угощение. С ног валят, уйти не велят. А кто и уползёт, так второй раз не заявится», «Русские калачи в любом деле хороши», – сразу вспомнил Старцев фронтовой фольклор с невольной гордостью за земляков: Мартына и Сидора Калачёвых, потомственных оружейников, создателей «калача» – автомата и «кулебяки» – гранатомёта.
– Всё, значит, нормально, – Старцев улыбнулся, – всё хорошо, так?
– И не скажешь, что только война кончилась.
– Воевали-воевали, сколько себя помню, столько и война была, а вот полгода прошло, капитан, и будто и не было ничего.
– Это здесь войны, считай, и не было, а ты бы посмотрел, где бои были…
– Ну, бои, понятно, здесь-то верно, ни бомбёжек, ни ещё чего такого.