– Это беспорядки в порту? – спросила Нона. – Ты там была?
– Ты об этом слышала, детка? Нет. Это отголоски. Оказалась не на том краю города, вот и все.
– Начинается наконец-то? – спросил Паламед.
– Нет пока.
Пирра согнула руку, изучая бывшую рану, и взяла у Ноны холодный стакан. Ее пальцы оставляли на стекле грязные отпечатки.
– Смешно звучит, но пока нет. Они бросают в копов бомбы и орут всякую хрень вроде: «Никаких сделок, никаких лордов, никаких зомби» или «Копы продались зомби». Когда начнется, кричать никто не будет. Это гнев, а не страх. Ложные схватки. Там, откуда ты родом, женщины все еще вынашивают детей?
– В Шестом доме – только в исследовательских целях, – ответил Паламед.
– Я однажды принимала роды. До того как все начинается по-настоящему, происходит очень много шума и беготни. – Пирра выпила еще стакан воды длинным глотком и вытерла рот тыльной стороной ладони, не успев подумать, что делает. Увидев результат, она скривилась. Нона без просьбы принесла влажную тряпку, чтобы Пирра могла немного себя почистить.
– Херовый был день. Выкурю сигаретку. Обещаю курить в окно.
Нона замерла, но Паламед спокойно сказал:
– Не выйдет, Кэм их продала. Сказала, что это наш самый ликвидный актив.
Она ожидала, что Пирра ответит убийственным сарказмом. Пирра никогда не кричала, но Нона столько раз слышала крики своих друзей, что явно предпочла бы их. Пирра только глубоко вздохнула.
– Сколько она выручила?
– Может быть, треть стоимости.
– Какое потрясающее время, чтобы быть живым. Нона, милая, набери мне ванну. У меня даже грязь грязная.
Нона побежала в ванную, заткнула слив пробкой и старательно принялась строгать кусок мыла на мелкие хлопья. Ее даже не смущала необходимость склоняться над исходящей паром водой. Услышав мягкий голос Паламеда в комнате, она навострила уши:
– Я позволю Камилле осмотреть тебя. Расскажи ей то же, что и мне.
– Погоди, Страж. Я хочу, чтобы ты услышал это первым… не Гект. Останови ее, ладно? Попробуй ее удержать.
Нона выключила горячую воду. Не то чтобы она специально пыталась подслушивать: она все еще держала в руках овощечистку и пыталась снять самую длинную из возможных стружку мыла. Хлопья исчезали и растворялись в белой пене. Голова чесалась от пота.
– Господи, Пирра, просто говори, – услышала она голос Паламеда.
– В этом хаосе они нашли… кое-кого, кого поведут в парк.
Наступило очень долгое молчание, или Нона просто ничего не слышала.
– Я видела их две или три секунды, – продолжила Пирра, – в кузове грузовика. Трое взрослых. Темно было. Сказали, что отобрали их у копов. Спросила одного, он ответил, что они были в казармах, другой – что они так бродили.
Нона больше не могла ждать. Она открыла холодную воду, чтобы не умереть от жары, и подставила под струю запястья и ладони, как учила Камилла. Запястья охлаждаются лучше всего. Теперь она слышала только отдельные слова, пока Пирра и Паламед очень удачно не заговорили громче.
– Ты против двухсот мудаков с автоматами. Камилла против двухсот мудаков с автоматами, Секстус! Я знаю, что вы способны на какие-то нечестивые манипуляции с душами, но кем ты себя возомнил, хреновым Ли… Л-слово? Ты даже не его фрагмент, ты только начал знакомиться с теорией. Эти бедные идиоты, которых они схватили, даже не…
– Скольких ты оставила сегодня на сожжение, Две?
– Ты так говоришь, потому что хочешь причинить мне боль и потому что ты напуган, – холодно сказала Пирра. – А ответ, мой мальчик, таков: множество. Пока это множество не включает в себя тебя, меня и Нону. У нас троих и так достаточно проблем. Не заставляй меня повторяться.
– Пирра, они связывают им руки, суют их в эти клетки и обливают их бензином или керосином…
– Да-да, а потом поджигают, и это ужасно, и обычно кто-то в них стреляет, пока огонь еще толком не разгорелся. В толпе всегда есть кто-то жалостливый, Секстус, даже зомби пожалеет. И это не будут зомби. Выслушай меня. Я пытаюсь тебе объяснить, что мы с ребятами прочесали Зону С и не нашли ничего: ни тел, ни крови, никого из твоих. Даже никаких признаков того, что Эдем их там удерживал. Толпа просто срывает злость на паре несчастных идиотов – они либо сошли с ума, либо под наркотой, либо просто сказали что-то не то и дали кому-то прекрасную возможность убрать себя с их дороги. Ты сам знаешь, что таково было подавляющее большинство смертей в клетках после первой вспышки. Даже если это один из твоих, все равно Седьмой настолько пожрал их разум, что они даже не заметят…
– Дело не в лояльности Дому, – тихо сказал Паламед, – а в том, что три человека сгорели заживо.
Наступила долгая тишина. Нона издала несколько звуков, пока мыла нож, мыла руки, проверяла, есть ли сухое полотенце для Пирры.
– Удержи Камиллу сегодня вечером дома, – сказала Пирра, – и тогда я прощу сигареты.
– Ты знаешь, что у нее есть сводная сестра? Она тебе говорила? Это не мой секрет. Они очень любят друг друга. Камилла на десять лет моложе. Кики – член Надзорного органа, младший. Она была среди тех, кто вел переговоры с Ктесифонским крылом.
– Я не знала.
– Наряду с пятнадцатью другими лучшими умами моего Дома, – продолжил Паламед, – их привели сюда мои убеждения и приказы Камиллы. Они мои коллеги, мои друзья. Моя семья… Люди, которых они посадят в клетки, тоже чьи-то друзья и родственники.
– Удержи. Камиллу. Дома. Сегодня вечером. Это все. Никакого героизма. Мне плевать на сантименты. Просто делай как надо. Не надо эмоций. Делай.
– Сегодня вечером я ненавижу почти все человечество, – устало сказал Паламед.
– Это эмоция, – резко ответила Пирра, – прекрати.
Паламед, казалось, не заметил, как Нона прокралась обратно в кухню, вытирая руки. Он нырнул в спальню. Осталась только Пирра, которая стянула с себя окровавленную рубашку и кинула ее в раковину отмокать. Пирра с обнаженной грудью, настолько изъеденной шрамами, что Камилла и Паламед не смогли выяснить их происхождение. Нона всегда чувствовала себя очень мягкой и нежной, когда видела Пирру без рубашки, и любила обнимать ее сзади, вжимаясь лицом между лопаток. Но сегодня вечером она просто смиренно сказала:
– Можно на пять минут выйти в коридор?
– А Камилла разрешила? – Пирра подняла одну бровь.
– Нет, но я хочу посидеть около триста второй двери. У них есть радио, а у нас нет.
– Звучит безобидно. А почему Камилла против?
– Она говорит, что они маньяки.
– Иди. Дай пять. Я не скажу ей, если тебя не подстрелят.
Нона отперла дверь и вышла наружу на цыпочках, хотя ей и разрешили. Желание послушать радио было не совсем обманом. Она знала, что, если останется в кухне, рано или поздно снова встанет вопрос оставшейся ложки еды, а ей хотелось минутку погулять и подумать. Свет в коридоре был приглушен, прохладный линолеум прилипал к ногам при каждом шаге, от конденсата оставались идеальные нона-образные следы.
Окна старательно закрывали и заколачивали, поэтому она не могла взломать одно из них и подышать свежим воздухом, так что она слонялась возле двери номер 302. Радио говорило что-то скорбное, что она не могла толком перевести – без движения губ и глаз понимать речь было куда сложнее. Она уселась в темном сыром коридоре и предалась раздумьям. Что, если бы ей хватило смелости спуститься в гараж и посмотреть, хватится ли ее кто-то? Но это походило на предательство больше, чем ей бы хотелось.
У двери номер 302 она нашла окно, которое не заколотили, а только заклеили, и она сумела открыть его просто руками. Солнце село. Ночь посинела от сферы, висевшей над городом. Когда этот свет коснулся ее глаз и губ, ей стало легче.
Это был секрет, который Нона хранила от Пирры, и Камиллы, и Паламеда, едва ли не единственная ее тайна, но слишком уж красивая, чтобы ее раскрывать. Она знала, что сияющая сфера, висящая над городом высоко в космосе, спровоцировала беспорядки, пугала людей, стала причиной блокады порта, заставляла бросаться под автобусы и утверждать, что конец света близок. Она сделала ужасной жизнь всех вокруг, и из-за нее у Паламеда и Камиллы были такие серьезные, задумчивые лица, и Пирра приклеивала на плечо дополнительный никотиновый пластырь, как только туман рассеивался и большой синий шар появлялся в небе.
Но Нона любила синюю сферу так же сильно, как и все остальное. Только она слышала, как сфера поет.