Просто Чехов

Просто Чехов
Юрий Александрович Бычков

Юрий Александрович Бычков (г.р. 1931) – искусствовед (член Союза Художников), драматург (член Союза Театральных Деятелей), заслуженный работник культуры РФ, действительный член Международной Академии Наук экологии, безопасности человека и природы (МАН Б), член Международной Академии Наук о природе и обществе (отделение “искусствоведение, музееведение и коллекционирование”), член Центрального Совета ВООПИиК, Почетный член Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры.

В 1994-200 гг… директор Государственного литературно-мемориального музея-заповедника А. П. Чехова в Мелихове. Автор идеи, организатор, учредитель, исполнительный директор Международного театрального фестиваля “Мелиховская весна”.

Автор более сорока книг, в их числе около двадцати изданий по чеховедению.

2-е издание.

Юрий Бычков

Просто Чехов

…За свое в ответе
Я об одном при жизни хлопочу
О том, что знаю лучше всех на свете.
Сказать хочу.
И так, как я хочу.

    А. Твардовский.

Светлой памяти моей супруги Евгении Серафимовны Бычковой

© Бычков Ю. А., 2012

© Оформление. Соловьев М. Б., 2012

Предисловие

Хочу заметить, что мой взгляд на Чехова не имеет ничего общего с довольно распространенным упованием – мой Чехов. Хочется дистанцироваться от такого заносчивого взгляда, от субъективного видения Чехова. «Я знаю только то, что ничего не знаю», – заметил античный мудрец. «Ничего не разберешь на этом свете», – вторил ему Чехов. Объективный взгляд на Чехова – целенаправленность книги. Возможные точки зрения – многочисленны, непредсказуемы. Итакой, и такой, и такой – всё Чехов, просто Чехов. Мозаичность – принцип. Информативно и калейдоскопично. Формы изложения событий, чувствований, состояний самые разные: очерки, эссе, комментарии, документальная проза, пьесы, итоги научных изысканий.

В жизни Антон Павлович был чистосердечен, прям, правдив. Справедливость почитал главной человеческой добродетелью. Всегда был верен данному слову. В нравственном отношении это редкостный человек Максим Горький репликой инженера Петра Суслова в пьесе «Дачники» вбрасывает в круг общественного сознания лукавое, но, в сущности, основательное суждение: «Трудно допустить существование человека, который смеет быть самим собой». Действительно, вещь почти невозможная. Чтобы быть самим собой, надо, как минимум, им быть. «Роль прямого человека, – подсказывает Алексей Максимович устами того же Суслова, – трудная роль, чтобы играть ее только недурно, нужно иметь много характера, смелости, ума». Чехов в реальной жизни всегда был самим собой. Каким же он был? Ответ на этот простодушный вопрос автор книги пытается найти в «мелиховском периоде», что естественно, поскольку в этом временном пространстве и обозначенной географической точке, по большей части, пересекались с духом Чехова мои жизненные пути и писательские интересы.

Глава I

Не каждому известны подробности

На перевале

В октябре девяносто первого Антон Павлович, вроде бы ни с чего, а просто так – от избытка чувств, признается Суворину: «Мне ужасно хочется писать, как в Богимове, то есть от утра до вечера и во сне». Следует после этих слов Чехова поставить nota bene (хорошо заметь): подобного интимного признания Алексей Сергеевич удостоился не случайно. На протяжении всего 1891 года Чехов и Суворин были близки друг другу, словно единое целое. Все особенности, тонкости, сложности писательского ремесла приятели выкладывают в переписке и доверительных беседах без утайки, начистоту. Всё как в пору, предшествующую поездке на Сахалин, когда Суворин решительно, используя свой авторитет в театральном мире Петербурга, продвигал на Александринскую сцену чеховского «Иванова», отредактированного автором по настоянию Алексея Сергеевича, а Чехов без устали хлопотал в Москве насчет постановки в Малом театре пьесы Суворина «Татьяна Репина». Всё у них на полном доверии.

Чехов за письменным столом. Думает. Не позирует – именно думает. Это его естественное состояние. Плоды его размышлений и чувствований известны. Антону Павловичу 30 лет. Вот-вот будет 31 год. Он вернулся из поездки на Сахалин. Декабрь 1890 года. Его жизнь достигла определенной высоты – он на перевале.

В канун 1891 года Антон Павлович сообщает Суворину, что приступил к повести: «Приеду я в Петербург, вероятно, 8 января. Буду у Вас писать, а если не буду, то уеду. Так как в феврале у меня не будет ни гроша, то мне нужно торопиться кончить повесть, которую я начал. В повести есть кое-что такое, о чем мне надлежит поговорить с Вами и попросить совета». Приехав в Петербург, стремился исполнять своё намерение насчет повести, но работа над только что начатой «Дуэлью» шла «с превеликим трудом». Его поездка на каторжный Сахалин стала общественным событием первой величины и в доме Суворина, где он остановился, Чехова одолевали посетители. Ежедневные обеды с разговорами о поездке, деловые свидания и письма в официальные учреждения в пользу сахалинских каторжников забирали почти всё время. Вернувшись в Москву, он информирует загоревшегося новой повестью Суворина (в Петербурге они сговорились печатать «Дуэль» в «Новом времени»): «Уже пишу… Когда приедете в Москву, повесть будет кончена…» Через несколько дней уведомляет конфидента: «Я пишу, пишу… Признаться, боялся, что сахалинская поездка отучила меня писать, теперь же вижу, что ничего. Написал я много».

Антон Павлович Чехов и Алексей Сергеевич Суворин. Январь 1889 года. Снимок сделан в день успешной премьеры пьесы Чехова “Иванов” в императорском Александримском театре.

Замысел «Дуэли» расширялся и углублялся, вводились новые персонажи. Повесть приобретала необычные для Чехова жанровые черты: «Пишу пространно, а ля Ясинский. Всё гладко, ровно, длиннот почти нет, но знаете, что очень скверно? В моей повести нет движения, и это меня пугает». О повести они доверительно рассуждали в совместной поездке по Европе. 17 апреля из Ниццы Чехов сообщает родным: «Я пишу помаленьку, хотя писать в дороге очень трудно». Повесть, очень напоминающая структурой своей роман, автором по времени и месту рождения отнесена к богимовскому лету. Об этом и говорит Антон Павлович Суворину, признаваясь в том, что писал там «от утра до вечера и во сне». Речь шла о «Дуэли».

На выходе из богимовской страды, где «на отдыхе» писал он вперемешку ещё и научно-публицистический «Остров Сахалин», в осенней Москве Чехов приступает к рассказу «Жена», предназначенному для сборника в помощь голодающим. Вскоре работа застопорилась – недоставало живых красок, личных впечатлений. Пока готовился к поездке в Нижегородскую губернию, он, не желая терять богимовского куража, с горячностью, творческим воодушевлением принялся творить художественную реплику нравственного толка с не найденным до поры названием: то ли просто «Рассказ», то ли столь же расплывчатое «Обыватели». «Оба названия подойдут», – без всякой уверенности в справедливости этого умозаключения писал Чехов редактору еженедельника «Север» Владимиру Тихонову. Название в свой час явилось – «Попрыгунья». Публикация повести в двух первых номерах «Севера» за 1892 год вызвала острую реакцию. В персонажах «Попрыгуньи» пожелали себя узнать друзья и близкие знакомые писателя. Прототипом художника Рябовского все считали Исаака Ильича Левитана, в бритом актере на даче Дымовых почему-то «опознал» себя премьер Малого театра Александр Павлович Ленский, женщина в годах – Софья Петровна Кувшинникова поспешила заявить московской общественности, что Попрыгунья, двадцатилетняя Оля Дымова – это она, хотя Чехов, если кого и хотел задеть, уколоть, с кем, не сдержав досады, рассчитался публично за измену и предательство, так то была – в ту пору двадцатилетняя «адская красавица» Лика Мизинова.

Сказанное Чеховым вскользь «ужасно хочется писать» было сущей правдой – хотелось писать и писалось! Редактору «Северного вестника» Альбову он сообщает 30 сентября: «У меня почти готова для Вас маленькая повесть, набросана, но не переписана начисто» («Рассказ неизвестного человека»); в работе путевые записки «Остров Сахалин», в октябре-ноябре им писалась повесть на злобу дня «Жена».

* * *

Осенью 1891 года крестьяне нескольких центральных и поволжских губерний вследствие неурожая голодали. Чехов решительным образом включился в работу по организации помощи голодающим. Он один из деятельных создателей писательского сборника «В помощь голодающим», в котором участвовали Л. Н. Толстой, В. Г. Короленко, Г. И. Успенский, А. Н. Плещеев, Н. К. Михайловский, Н. Н. Златовратский. Издателем выступали «Русские ведомости» во главе с Василием Михайловичем Соболевским. Чехов действовал на издательском направлении в тесной связи с Сувориным, координируя усилия двух влиятельнейших деятелей русской прессы. Соболевский, муж миллионерши Варвары Алексеевны Морозовой, взял на себя расходы по изданию сборника. Несомненно, не обошлось без участия Чехова, пользовавшегося авторитетом у этой семейной пары. Алексей Сергеевич Суворин, не желая отставать на поприще благотворительности от москвичей, и, ревнуя Чехова к Соболевскому с Морозовой, предложил свой способ умножения капитала, предназначенного для помощи голодающим.

Чтобы не вступать в прямые отношения с Соболевским, а тем паче с В. А. Морозовой, Суворин в качестве посредника останавливается на Чехове. Растолковывает ему свое предложение, которое в изложении Антона Павловича весьма привлекательно.

«7 октября. Малая Дмитровка, д. Фирганг.

Многоуважаемый Василий Михайлович!

Я получил письмо от А. С. Суворина. Отправился к нему. Свое предложение он формулировал словесно так: «Желательно, чтобы в «Сборнике в пользу голодающих» приняли участие не одни только сотрудники газет и журналов, но также редакции, которые располагают гораздо большими средствами, чем их сотрудники. В этом отношении почин редакции «Русских ведомостей», принимающей на себя все хлопоты и весь риск по изданию, служит хорошим примером, которому так или иначе, не могут не последовать другие редакции. Участие же редакций в «Сборнике» должно выразиться только материально и в более серьезной форме, чем печатание объявлений, рецензий о «Сборнике» и т. п… Если, не считая «Русских ведомостей», которые уже приняли на себя львиную долю участия в «Сборнике», «Новое время», «Русская мысль», «Новости», «Вестник Европы» и прочие напечатают у себя до выхода «Сборника» весь его литературный материал и заплатят двойной гонорар, который пойдет в пользу голодающих, то сбор увеличится minimum на 3 тысячи. Я говорю minimum, потому что если примерно на каждый лист «Сборника» редакции заплатят 400–500 р., то это может дать около 10 тысяч, что же касается того соображения, что рассказы, напечатанные предварительно в газетах и журналах, не будут уже представлять интереса для писателей «Сборника», то мой опыт расходится с этими соображениями вполне».

Для Суворина в его манере ведения “Нового времени характерен плюрализм – несходство взглядов на явления общественной жизни его, редактора, хозяина газеты, и сотрудников-журналистов, выступавших зачастую с иными взглядами. Как запомнилось современникам, зачастую это были резко консервативные взгляды. Суворин несомненно испытывал благотворное влияние Чехова. Слова одобрения Суворинских “Маленьких писем”-передовиц на злобу дня согревали сердце старого газетчика. Алексей Сергеевич обожал Антона Павловича, тосковал без него.

Чеховский сборник «В сумерках», составленный из рассказов публиковавшихся в газетах и журналах был встречен читателями с большой заинтересованностью, переиздан, удостоен Пушкинской премии. Только что вышли вторым изданием «Пестрые рассказы». Чеховский опыт издания сборников стал общепринятой нормой.

Насколько был велик в общественных кругах авторитет Чехова, говорит то, что сотрудничать и дружить с ним считали за честь как клан Суворина, так и влиятельнейший тандем Соболевский-Морозова. Василий Михайлович Соболевский редактор-издатель “Русских Ведомостей” вел газету, опираясь на финансовую поддержку жены, известной меценатки Варвары Алексеевны Морозовой Чехов для них, надо сказать, персона грата. Он, Антон Павлович, добавлял весу всякой почтенной компании. Милая обаятельность, толерантность, внимание, интерес к разным взглядам – он всегда выше кланово-партийных дрязг.

13 октября Антон Павлович, вполне довольный собой, сообщил Суворину, что был в «Русских ведомостях» и «Русские ведомости» были у него, что предложения хозяина «Нового времени» приняты с увлечением и доброжелательством, что Соболевского тронуло не столько выгодное предложение. сколько желание участвовать в общем деле помощи голодающим. «Разговаривая со мной и между собой, – писал Чехов, – они называли Вас не Сувориным, а Алексеем Сергеевичем, говорили о Вашей всегдашней искренности, доброте, отзывчивости и проч., а такое чистое отношение к Вам и Вашему делегату произвело на меня такое впечатление, что я три дня подряд виделся с ними, говорил, завтракал и проч.».

Это прочее содержало рассказ Варвары Алексеевны Морозовой о встрече с министром внутренних дел И. Н. Дурново по поводу участия общественности в помощи крестьянам голодающих губерний. Министр отказал Морозовой, заявив категорически, что собирать и распоряжаться пожертвованиями могут только епархиальные начальники и Красный Крест.

Предположительно, я так думаю, рассказ “Жена” Чехов написал не без влияния, разумеется косвенного, Варвары Алексеевны Морозовой В то время, как в высших сферах власти выясняли кому можно – кому нельзя помогать голодающим, Морозова на деле осуществляла эту помощь – в голодающих губерниях занята была устройством бесплатных школьных столовых. Так же поступает героиня рассказа “Жена” – не рассуждает, а помогает.

Вопрос о том кто и как имеет или не имеет право помогать, как дело обстоит на местах, задел Чехова за живое. Он много думает на тему возникшей в обществе острой дискуссии.

Его размышления, нравственная позиция, оценка реальной расстановки сил в противоречивом отношении общества к голоду отразились в повести «Жена». Название повести заключает в себе зерно полемики. На взгляд писателя Чехова: в таком деле, как помощь голодающим, женщина выходит на первый план, потому что только отзывчивость женского сердца обеспечит неотложность помощи. В рассказе «Жена» это мнение получает образное, художественное толкование. Несомненно, пламенный поклонник литературного дарования Чехова Суворин принимает к сердцу точку зрения Антона Павловича.

В поездке Чехова и Суворина в Воронежскую губернию в феврале 1892 года с большой наглядностью открылась справедливость этой гуманной позиции. Они оба убедились, насколько эффективна работа помощи попавшим в беду крестьянам губернского дамского комитета Красного Креста, возглавляемого Евгенией Михайловной Куровской – женой воронежского губернатора. Суворин по возвращении в Петербург напишет в одном из своих знаменитых, популярных «Маленьких писем»:

«Женщины много делают в настоящее время и мне даже кажется, что они способнее мужчин помогать нужде и понять нужду. Они не задаются подобно мужчинам, разными политическими соображениями, не умствуют лукаво, не откладывают дела потому, что, мол, надо собрать точные справки. Тот «короткий ум», который приписывается женщинам, есть быстрый ум, прекрасно видящий вблизи, наблюдательный, горячий, деятельный. На помощь ему идет отзывчивое сердце. Там, где мужчина будет соображать препятствия и затруднения, где он будет медлить и отыскивать более справедливое и глубокое, по его мнению, решение вопроса, там женщина прямо берется за дело и исполняет его». Суворин, как видно из этого пассажа, движется в фарватере чеховского мироощущения, что делает ему честь.

В разгар кампании помощи голодающим Чехов в письме к брату Александру признается: «Те отличные отношения, какие у меня существуют с Сувориным, могли бы существовать и помимо моего сотрудничества в его газете».

Насколько согласно они мыслили и чувствовали, можно понять из сопоставления рассказа «Жена» с только что приведенным фрагментом суворинского «Маленького письма». Фабула рассказа Чехова состоит в том, что расчетливости, пунктуальному следованию букве закона при попытках оказать помощь голодающим со стороны мужа, состоятельного, многоопытного инженера Павла Андреевича, жена, Наталья Гавриловна, противопоставляет действенность женского ума, отзывчивость сердца.

Рассказ «Жена», безусловно, итог наблюдений и размышлений, плод чеховской ранней мудрости. Он в этом большом по объему рассказе, фактически повести, развернуто, обстоятельно, демонстрируя прекрасное знание российской действительности, показывает, как действовала в охваченном голодом уезде даровитая сердобольная русская женщина.

* * *

Знания о голоде у Антона Павловича в тот момент были заемные, почерпнутые из книг, журналов, газет. Повесть писалась трудно. Он признается Суворину насколько тяжело ему: «От утра до вечера я неприятно раздражен, чувствую, как будто кто по душе водит тупым ножом, а внешним образом это раздражение выражается тем, что я спешу пораньше ложиться спать и избегаю разговоров. Всё у меня не удается, глупо валится из рук. Начал я рассказ для «Сборника», написал половину и бросил».

Ему недостает жизненных впечатлений, конкретного знания предмета. Вспомнив, что некогда, в бабкинские годы выступавший в качестве претендента на руку и сердце сестры Маши поручик Евграф Петрович Егоров из артиллерийской бригады полковника Маевского, ныне где-то в Нижегородской губернии служит земским начальником и, наверное, под его патронажем находятся те самые голодающие деревни, которые так тревожат его совесть, Антон Павлович находит приблизительный адрес Егорова и обращается к нему с просьбой о встрече.

«5 октября, 1891 г.