Джекаби

– Значит, она не наш убийца?

– Нет, – отрезал Джекаби.

– Что ж, хорошо, – пробормотала я.

– Причитания, – сказал Джекаби, поворачиваясь к Чарли, – это способ оплакивания покойников.

Он пошел вниз по лестнице, продолжая объяснения.

– По традиции женщины-плакальщицы плачут по покойнику на ирландских похоронах.

Говорят, у нескольких семей плакальщицами выступали феи. Эти феи происходили из потустороннего мира и назывались «женщинами с другой стороны», что по-ирландски звучит как «бан-ши». Они были преданны тем семьям, которые выбирали, и исполняли самые печальные песни, когда умирал любой из представителей рода, даже если смерть настигала его далеко от дома и вести о трагедии не успевали долететь до его близких. Как вы, должно быть, уже догадались, семейство мисс О’Коннор было из тех привилегированных родов, которым прислуживали банши.

Джекаби резко остановился, чтобы осмотреть истертое дерево ступеней. Чарли шел по пятам за детективом, а потому ему пришлось схватиться за перила, чтобы не налететь на склонившуюся перед ним фигуру. Столь же быстро поднявшись, Джекаби пошел дальше. Он что-то искал на ступеньках, но по ним изо дня в день ходили все жильцы этого здания, и я сомневалась, что ему удастся обнаружить хоть сколько-нибудь важные улики.

– На чем я остановился? – спросил детектив.

– На банши, – подсказал ему Чарли. – Они оплакивали членов семьи дома, даже если те умирали далеко.

– Точно. Так вот, звук плача банши стал знамением смерти. Приверженные своему делу, с годами банши становились все более чуткими. Они стали предвидеть смерть при ее приближении. Вместо того чтобы причитать для оставшихся родственников покойного, банши начали петь свои ужасные песни самому обреченному. Они по-прежнему тесно связаны со своими семьями, но их сила возросла и распространилась на всех, кто находится рядом. Любой несчастный, дни которого сочтены, может услышать зловещий плач, особенно если он обречен на насильственную и безвременную смерть. Несчастные путники, слышавшие этот плач, понимали, что смерть уже не за горами, поэтому их стали опасаться и презирать, хотя раньше уважали и любили за оказываемые услуги похоронного плача. Однако сами банши не представляют опасности, им просто приходится выражать людскую боль и печаль.

Я вспомнила лицо миссис Морриган и вдруг устыдилась своего поспешного обвинения. Я обрадовалась, что Джекаби проявил к ней нежность, и поняла, что он дал ей то немногое, что мог дать: свою благодарность.

– К счастью, мы с вами не слышим плач банши, – продолжил он. – Он предназначен не нам. Хендерсон слышит его, поскольку банши плачет по нему – и по нему одному. Полагаю, в преддверии своей безвременной кончины его слышала и наша жертва из триста первой квартиры. Миссис Морриган не успела даже сделать передышку между причитаниями.

Мы повернули на последний пролет, и лестницу залил яркий свет, струящийся из фойе.

– Как нам ему помочь? – вдруг спросил Чарли. – Если к мистеру Хендерсону идет убийца, не можем же мы просто ждать, когда негодяй сделает свое дело! Может, его перевезти в безопасное место? Приставить к его двери часовых?

Джекаби вышел в фойе. Полуденное солнце стояло высоко в небе. Облака накрыли занесенный снегом мир, белизна которого слепила глаза.

– Если так вам будет легче, можете попытаться. Но толку от этого не будет. Если он слышит плач банши, судьба мистера Хендерсона уже решена.

Глава восьмая

Джекаби замотал свой шарф и открыл дверь комплекса апартаментов «Изумрудная арка». Я последовала за детективом, и Чарли быстро выступил вперед, чтобы придержать мне дверь. Любопытных зевак на улице стало больше, поэтому полицейские принесли несколько козел и организовали оцепление. На тротуаре старший инспектор Марлоу говорил с миловидной девушкой со светлыми локонами. По ее щекам катились слезы. Высморкавшись в носовой платок, она всхлипнула. Я держалась молодцом, не подпуская ни страха, ни жалости, ни ужаса, но от неприкрытых страданий этой девушки мне стало не по себе. Я постаралась взять себя в руки. Марлоу не пытался успокоить девушку, но внимательно слушал ее, листая страницы маленькой записной книжки в кожаном переплете, время от времени кивал и делал новые пометки. Похоже, растрогать старшего инспектора было непросто. Он бы прекрасно вписался в детективные рассказы из моих журналов. Марлоу держал записную книжку на манер щита, защищая себя от человеческой трагедии. Интересно, почему Джекаби не пользовался записной книжкой? Я вдруг подумала, что без нее и детектив не детектив.

Чарли Кейна больше заинтересовал блестящий черный экипаж, который двигался по мостовой. В какой-то момент экипаж остановился, и кучер попытался прогнать с дороги пешеходов. Нью-Фидлем рос и развивался, и на улицах, некогда спроектированных для маленького и тихого городка, теперь то и дело возникали заторы. К тому же слухи разлетались быстро, а потому на улице, несмотря на присутствие полиции, собралось немалое количество зевак, желавших увидеть драму своими глазами.

– Я ценю вашу помощь, сэр, но теперь все же вынужден попросить вас уйти, – сказал Чарли, махнув рукой в сторону экипажа. – Это личный экипаж комиссара Свифта. Раз уж он решил самолично приехать на место преступления, не стоит сомневаться, что настроение у инспектора Марлоу скоро… испортится.

– Любопытно, – заметил Джекаби, – комиссар не на шутку заинтересовался этим делом. Уверен, Марлоу уже расследовал убийства самостоятельно.

– Ничего любопытного, – ответил Чарли, которому по мере приближения экипажа становилось все более неловко в нашем присутствии. – Мэр назначил комиссара Свифта на должность всего несколько месяцев назад. Первым делом комиссар повысил план и удвоил количество уличных патрулей. Он пытается пробиться в политику, поэтому его волнуют показатели раскрываемости и собственный имидж. Ходят слухи, что Артур Брагг обеспечивал ему информационную поддержку в «Кроникл». Поэтому Свифт и расстроился.

– Вы хотите сказать, что жертва работала в газете?

– Верно. Он был репортером, в основном писал о политике и освещал местные новости. Но теперь, сэр, вам уже точно пора!

Джекаби взглянул на экипаж, который как раз остановился возле Марлоу. Инспектор прервал свой разговор с плачущей блондинкой, подошел ближе и вытянулся в струнку возле дверцы. Девушка растерянно посмотрела по сторонам, после чего другой офицер увел ее прочь. Я поняла, что ее лицо мне знакомо: именно ее фотография стояла в квартире убитого. Меня снова захлестнули эмоции, и я с трудом сглотнула появившийся в горле ком.

– Хорошо. Спасибо, детектив. Вы нам очень помогли, – сказал Джекаби.

Кивнув младшему детективу, он поспешно скрылся за углом здания. Я махнула Чарли на прощание рукой, и от его улыбки мои щеки вдруг снова порозовели.

Развернувшись, я бросилась за Джекаби и чуть не столкнулась с ним, когда завернула за угол. Прислонившись спиной к кирпичной стене, он внимательно следил за происходящим.

– Что вы делаете? – спросила я, после чего огляделась и скрылась в тени вместе с детективом.

Широкий переулок шел от «Изумрудной арки» к невысокому кирпичному зданию, от которого несло рыбой. У стены напротив стояли мусорные баки и старые ящики, но их было недостаточно, чтобы при необходимости надежно скрыть нас от посторонних взглядов. Прямо над нами на каждом этаже виднелся узкий балкон.

– Что ж, мисс Рук, полагаю, вам пора, – сказал Джекаби, осматривая переулок и даже не встречаясь со мной глазами.

Я похолодела.

– То есть на работу вы меня не берете?

– Что? С чего вы взяли?

Детектив подошел к груде старых коробок и выбрал одну, с крупным красным логотипом в виде рыбы, нарисованным на деревянном каркасе. Он положил коробку под ближайший балкон и выбрал еще парочку. Сложив их простой пирамидой, он задрал голову.

– Если вас не отпугнули утренние события, работа ваша… По крайней мере, временно. Назовем это испытательным сроком.

После постигшего меня разочарования я не сразу обрадовалась его словам.

– О, я согласна, мистер Джекаби, – сказала я, а потом, подумав, добавила: – А каковы будут мои обязанности?

– Прекрасно, вы и начали задавать верные вопросы, – пробормотал он, ставя друг на друга еще три-четыре ящика. – Вы будете вместе со мной осматривать места преступлений, как сегодня, и замечать детали, которые могут быть полезны. Я буду надиктовывать вам добытые сведения, чтобы вы печатали их и подшивали к делам. Соединяя фрагменты мозаики, я буду использовать вас в качестве слушателя-референта. Мне лучше думается вслух, но с самим собой я предпочитаю лишний раз не говорить. У меня от этого мигрени. В остальное время вы просто будете выполнять мои мелкие поручения: заполнять счета, выписывать чеки и прочее. Еще вопросы есть?

– Почему вы передумали? – вырвалось у меня.

– Насчет чего?

– Сначала вы сказали, что я с этой работой не справлюсь. Что заставило вас передумать?

Джекаби отложил все ящики и заглянул мне в глаза, прежде чем ответить.

– Марлоу – хороший человек и компетентный следователь, но он замечает то, что замечают и все остальные: все необычное. Он замечает пятна крови и безумцев в красных пижамах. Я вижу вещи и того необычнее, которые не видит больше никто. Но вы замечаете почтовые ящики, мусорные корзины и… людей. Человек, который видит обычные вещи, весьма необычен, Эбигейл Рук. Еще вопросы?

У меня остался лишь один вопрос к детективу.

– Почему у вас нет записной книжки? – спросила я.

– Записной книжки?

– Да, чтобы записывать зацепки и другие сведения. По-моему, для детектива она ужасно полезна. У Марлоу такая есть, вкожаном переплете, открывается вертикально. От такой книжки и я бы не отказалась. Нам стоит их раздобыть. Тогда мы будем больше походить на настоящих детективов.

– Во-первых, – вздохнув, сказал Джекаби, – хороший детектив обычно не хочет походить на «настоящего». Во-вторых, сама по себе ваша идея не так уж и плоха, но я пользовался записными книжками и пришел к выводу, что они совершенно бесполезны. Я отдавал их своим ассистентам, чтобы те перепечатывали информацию на машинке, но никто из них не мог разобрать мой почерк. Один даже бесцеремонно заявил, что я пишу как курица лапой.