Стихия смерти

– А почему взору так плохо растолок? Зажарится и соку не даст.

И хотел было додавить ягоды, но посудина выскользнула из рук Рема и с грохотом разлетелась на мелкие куски по полу. Внезапно воцарившаяся тишина и грохот разбитой посудины охолонули Ната. Рем, побледневший от досады и обиды, молча смотрел на деда.

Мужчина отвернулся, отошел к оконцу, распрямив плечи, обнял внука и, глядя ему в глаза, твердо пообещал:

– И чего-то я? Одолела меня злоба на жизнь, а кому от этого хорошо – ни тебе, ни мне.

Вновь Боги нас одарили – ты первым нашел взору. Не печалься, придумаем что-нибудь и для меня. Ты ж скоро главным земледельцем станешь. Помощь–то ой, как нужна будет!

Рем заулыбался и радостно отвечал:

– Конечно, дед. Я еще сколького не знаю.

Они вместе собрали осколки с пола. Дед хитро глянул на внука и продолжил:

– Ой, знаю, чего у нас не заладилось. Песнь–то забыли затянуть.

И вскоре из небольших оконцев стали доноситься звуки немного надтреснутого баса и звонкого молодого голоса, распевали они во всё горло слова хлебной песни, а тут уж и аромат свежеиспеченного хлеба разнесся по всем соседям.

К вечеру Нат и Рем пришли на торжище с высоким испеченным хлебом, украшенным сверху золотистыми ягодами взоры. Печево выдалось высокое, пропеченное и сочное, ведь ягоды пропитали соком тесто.

Сельчане сызнова собрались, ярко запылали костры и взвились в небо, старец оделял всех кусками благодатного хлеба, Рем раздавал горячее питье, которое не переставало кипеть в казане.

– Ох, как вкусно!

– Да и сытно!

Слышались отовсюду одобрительные возгласы.

– Ну, угодили землепашцы.

Довольные, уставшие дед и внук улеглись спать. Посреди ночи старец проснулся и промаялся почти до рассвета, лежа, не сомкнув глаз. Едва забрезжило небо, он выскользнул из дверей дома. Побрел Нат по густой траве в лес, и пошел он по дорожке к заветным ягодам взоры, что сыскал впервые он очень давно. Поляна была укромная и со стороны леса не видная, как он её нашел – Нат сам не знал. Лишь каждый год летом вновь и вновь приходил он в это место. Солнце золотило травы, взору, а у старейшины мелькали годы перед глазами: как он стал уважаемым, как стал отцом, как неистово кричала душа от боли в то лето, когда сгинули невестка и сын, как тяжело ему было воспитывать внука одному. Золотистая поляна слушала молчаливый диалог Ната, который сидел каждый раз опустошенный после очищения души. Лишь раз не пришел он сюда, когда пришлось отдать правление другому старейшине, и уже несколько лет таил все чувства в душе.

– АААААА! – яростно закричал Нат, и вопль его перешел в рыдание. Он горестно вздыхал о последних годах ворчания и обид. Оглядел старец заветную поляну и обрадовался, что ничего не изменилось, кроме него самого.

Вдохнул он прозрачный лесной воздух и ощутил всей душой мир, силы, добро. Почувствовал он себя прежним – весёлым, сильным, лишь малость постаревшим. Теперь он знал, что хочет передать свои знания юным селянам. Рассказать обо всем, чему научился: как впервые собрал зерно, как распрямляются плечи после того, как последний обоз с продовольствием отбывает в столицу, и как ощущаешь, что благодаря тебе страна будет сытой.

После этой истории вечная усмешка надо всем и вся превратилась на лице старика в добрую улыбку, вновь в селице он стал уважаемым – теперь и среди старейшин.

Рем вместе с другими селянами, не покладая рук, сбирали урожай, молотили зерно, грузили обозы, не прерываясь ни на миг.

И когда они загружали одну из телег, что должна была тотчас отправиться в Благодатную, скоба жалобно скрипнула и аккуратно составленные припасы медленно съехали на землю.

Старый погонщик заворчал:

– Да сколько можно уже! Телега, и та просела. Отдыхать давно пора.

Видя, что разговор до добра не доведет, Рем быстро выпалил:

– Да ничего страшного, рядом же мастерские. Рукой подать, – махнул он в сторону низины, где за полями расположились длинные деревянные строения, домики умельцев и слышались постоянные окрики рабочих.

– Позову кого-нибудь из мастеров на подмогу. У нас они на все руки.

Мужчины поохали, но быстро согласились, усевшись прямо на обочину дороги. Раскурив трубки и вдохнув душистый дымок, приготовились ждать.

Юноша торопливо зашагал в мастерские, вроде бы казалось, недалеко

от селица, а пока все деляны прошел, времени выдалось не мало.

За золотистыми полями начинались мастерские: сначала виделись невысокие и широкие домики, потом шли деревянные столярные, а уж в конце поселения дымила и чадила кузня.

Как ни странно, хотя и вечерело, не так уж много народу было на улице. Почесав затылок, Рем постучался в ближнюю мастерскую. И только хотел что-то сказать, как запыхавшийся мастер, на одеже которого кое-где виднелась стружка, сунул юноше куль и наказал: