На краю страха

И Поля, обрадованная, что приходы Гоши – это «не шизофрения», почти выбежала из кабинета психотерапевта, а потом и из клиники на улицу. Вдохнула свежего воздуха и задумалась. Идти или нет ещё куда-то? Кто это – сомнолог? А вдруг этот непонятный сомнолог докажет, что Гоша – это всё-таки просто больное воображение? И что нужно лечиться? А нужно ли вообще дальше разбираться? Пусть Гошенька приходит. Правда, последний раз было… страшно… Поля вытащила мобильник и забила в поисковой строке: «Какие заболевания лечит сомнолог?» Прочитала, прижав к щекам похолодевшие ладони, и вызвала такси.

…Сомнолог, поджарый, невысокий, в очках с толстыми стёклами, долго её выспрашивал, а затем сложил на коленях руки с длинными хирургическими пальцами и тяжело вздохнул.

– Нарколепсия. И сонный паралич. Таков предварительный мой диагноз. Нужно сделать полисомнографию. Вот направление. Дам вам пока из своих запасов таблетки. Их трудно достать, вы аккуратнее, ладно?

Полина, оглушённая непонятными словами, уцепилась за знакомые: «таблетки». То есть если выпить таблетки, Гоши больше не будет?

– Доктор, а после таблеток перестанут приходить мои… галлюцинации?

– Видения погибшего мужа? Да, перестанут.

– А… вот эта сонливость… тоже уйдет? А то я за руль боюсь садиться.

– Ну, нет, девушка. Пока наука так далеко не шагнула. В гипоталамусе секретируются гормоны бодрствования, и их дефицит является причиной врождённой нарколепсии. Редкое неизлечимое заболевание. Обычно врождённое. А может, как у вас, развиться после тяжелой психологической травмы. Или из-за опухоли. Увы. Мучают кошмары при засыпании и пошевелиться невозможно, да? Но попробуйте перебороть этот страх. Если вы научитесь расслабляться, то сонный паралич будет появляться реже. Можно, можно приспособиться.

Но Полина не хотела «расслабляться», «перебарывать страх», избавляться от кошмаров. Она хотела, ждала каждой галлюцинации, призывала её. Гоша. Если Полина начнёт пить лекарства, то Гоши не будет. А она… не хотела больше жить одна.

Дома Полина перед сном посмотрела с сомнением на таблетки, открыла ящик стола и засунула их подальше, в самый угол.

Утром она написала заявление о переходе на «удалёнку», то есть работу из дома. Стараясь не замечать любопытных взглядов коллег, быстро собрала вещи в большую картонную коробку и почти выбежала из офиса, боясь расспросов.

Целый день слонялась по дому, ждала ночи. Ей хотелось попробовать поговорить с Гошей. Рассказать о болезни, посоветоваться, спросить, идти ли завтра на непонятную процедуру по подготовке к этой… полисомнографии. Ну и что, что паралич и не двигаются мышцы? Гоша поймет, как всегда понимал. Когда приходила расстроенная с работы, когда болела, когда умерла мама. Без слов понимал, что случилась беда или неприятность. Подходил, распахнув широко руки, обнимал, прижав к плечу её голову, и надолго замирал. Боль как будто просачивалась сквозь одежду и впитывалась в Гошу. В его кожу, душу, сердце. И Полину «отпускало».

Почувствовав, как под тяжестью тела колыхнулась кровать, Полина открыла глаза и отпрянула. Гошина голова, окровавленная, разбитая, безглазая оказалась слишком близко. И продолжала приближаться. Полина закричала. Но горло, мгновенно пересохшее, не издало ни звука. Голова остановилась, почти упираясь в глаза Полины, которая не могла даже зажмуриться, и каркнула: «Я – убитый!». И дребезжаще засмеялась, раскрыв рот с выбитыми зубами.

Очнувшись, Полина босиком, в мокрой от пота ночной рубашке кинулась к столу, выгребла таблетки и сразу насухо проглотила две. Только потом добрела до кухни, налила воды из крана и запила горечь во рту. И не спала до утра, боясь повторения кошмара.

На следующий день в клинике её всю облепили специальными датчиками, наговорили кучу инструкций и отправили домой. Полина медленно, перебирая ногами, как старушка, брела к машине и всё думала, думала. Как дальше жить? Как? Гоша теперь будет приходить такой… жуткий… не родной. Она перестанет его любить, а со временем начнет ненавидеть. Ей придется жить одной, потому что никому не нужен инвалид, кричащий по ночам от кошмаров и засыпающий по несколько раз за день. Останется только работа. Обычная. Копирайтер. Ей всего тридцать. Жить такой жизнью ещё сорок или пятьдесят лет? Без Гоши? Без подруг? Без будущего? Как овощ?

И когда садилась в машину, думала. И когда выезжала со стоянки.

* * *

По дороге, ведущей под уклон, мчалась на огромной скорости красная «ауди». Встречные машины с опаской объезжали нарушительницу. Из открытого окна несся звонкий Полинин голосок:

«На златом крыльце сидели
Царь Царевич и я – Королевич,
Убитый или живой?
Кто я буду такой?
Говори поскорей, видишь – очередь из людей?»

За поворотом машина съехала с шоссе и устремилась вниз, прямо к обугленному тополю, искореженному последней аварией. Разогнавшаяся «ауди» на полном ходу врезалась в дерево, взорвалась и загорелась. С дороги бежали люди, кто с аптечкой, кто с огнетушителем, кто просто помочь. Они остановились в бессилии перед горящим автомобилем. Никого уже нельзя было спасти. Трещал огонь, пожирая плоть машины и пассажирки. Откуда-то сверху замершие от ужаса люди услышали каркающий шёпот, принесённый ветром: «Не скучай, я скоро приду…»

* * *

…Завершив рассказ, парень протяжно выдохнул и обвёл взглядом людей в автобусе. Никто не смеялся. Женщина в сером платке плакала, опустив голову на сиденье. Парень вытер широкой ладонью лицо и пробормотал, уставившись в пол:

– Вот так всё и было. Не могу забыть. Никак.

Мира Лев

Заколдованная квартира

Бесстрашие – это иллюзия, глупость или неопытность?

Когда тебе шестнадцать, вряд ли станешь задумываться о подобных вещах. Мне в этом возрасте отсутствие инстинкта самосохранения заменяли любопытство и повышенный интерес к необычному, загадочному. Как с этим сочеталось отсутствие тяги к приключениям и довольно скептический настрой к жизни, я не очень понимаю. И, наверное, мне просто повезло, что с таким отношением ко всему я не вляпалась в совсем уж неприятную или трагичную историю, хотя случаев на грани было немало.

Погода стояла знойная. То лето выдалось особенно жарким, и в области горели леса. Смог накрыл город, в воздухе висел запах гари. Несмотря на это, яркое солнце дарило ощущение беззаботности и легкости, хотелось гулять и ни о чём не думать, но я уже договорилась о работе и потому торопилась.

Маленькая комнатка, переделанная под офис, располагалась в подвале жилого дома. Здесь находилась городская социальная служба, которая занималась благоустройством города и оказывала помощь пенсионерам и инвалидам. Работу распределяла начальница этой организации. Мне досталась уборка квартиры.

Получив адрес, а также весь необходимый инвентарь, я отправилась выполнять задание.

Уже возле двери в подъезд я вдруг поняла, что мне не сказали код домофона. Позвонить в контору было неоткуда, идти обратно далековато, поэтому оставалось только ждать, пока пройдёт кто-то из жильцов. Вскоре подошла женщина, остановилась и вопросительно посмотрела на меня.

– Я из службы, пришла с уборкой помочь, в 125-ю.

– К Антонине? – Внезапно у неё сделалось такое сложное выражение лица, в котором одновременно были ужас и сожаление, что я невольно сделала шаг назад.

– Что-то не так? – осторожно спросила я.

– Нет-нет, всё в порядке, проходите, – сказала женщина, пропуская меня вперёд.

Звонок залился приятными птичьими трелями, через некоторое время послышались шаги и защёлкал замок. Дверь отворили. На пороге стояла очень милая бабушка. Седая, в домашнем платье, но в бусах, с платком, наброшенным на плечи, и прихваткой в руках.

– Вы из службы? Да-да, мне звонили, говорили, что вы придёте. Я вас ждала. Сейчас покажу квартиру и обозначим фронт работ. Как там на улице? Хорошо? Или гарью опять пахнет? Да проходите, не стойте на пороге.

Мне хотелось поскорее закончить с уборкой и пойти гулять, поэтому я быстро разулась, положила вещи и отправилась на экскурсию по квартире вслед за бабулей. А та всё говорила и говорила:

– Начнём с окон. Помыть надо вот эти два, потом ковёр, люстра и протереть пыль. А я пока оладьи испеку. К чаю. Вы же будете пить чай?

И уже стоя в дверях, развернулась и добавила:

– Так рада, что есть ваша замечательная служба, ведь больше некому помочь. Мне-то уже 74 года, самой тяжело всё… Ну работайте, больше не отвлекаю.

На первый взгляд, ничего необычного в этой квартире не было. Типичная бабушкина обстановка. Мебель советских времен, книги, чайные сервизы, хрустальные люстры, ковры на полу и на стенах. Только зеркала повсюду и куклы, в каком-то невероятном количестве, на каждой полке и в каждой комнате, придавали интерьеру таинственности. При взгляде на них делалось немного не по себе, но рациональный мозг тут же отметал любой мистицизм, и в следующее мгновение уже не казалось, что это так уж странно и необычно.

Мытье окон не относилось к моим любимым занятиям, поэтому я часто отвлекалась, разглядывая всё вокруг. В небольшой комнате мебели было мало. Старая тахта, платяной шкаф, зеркало на стене и пара полок, на которых сидели куклы. Мне строго-настрого запретили их трогать, чему я, откровенно говоря, была только рада. Они были очень красивые, в нарядных платьицах и с закрывающимися глазами, но все в пыли и паутине.

Прервав уборку в очередной раз, я краем глаза заметила, будто на полках что-то двигается. Я развернулась, и мне показалось, что это куклы шевелят ручками и моргают. Стало жутко. Но уже через секунду всё было, как и прежде: куклы смиренно сидели на своих местах. Я подумала, что мне это почудилось или из-за сквозняка получился такой эффект.

Я заторопилась, чтобы скорее покончить с окном и приступить к чистке ковра в соседней комнате. Протерев стекло до победного скрипа, я с тоской посмотрела на улицу. Там кипела жизнь. На детской площадке резвились дети, взрослые неспешно прогуливались по дорожкам парка. Солнце нещадно светило сквозь толстые стёкла. Энтузиазм временно оставил меня в гордом одиночестве, поэтому в сторону прихожей за оставленными там чистыми тряпками и моющим средством я отправилась с тяжелым вздохом.

Лениво разглядывая стены, я случайно посмотрела в висевшее в коридоре зеркало – и тут же отскочила назад, вскрикнув от неожиданности. Из отражения на меня смотрела настоящая ведьма. Морщинистое высохшее лицо с заостренными чертами, спутанные седые волосы, нос с горбинкой. Странно, когда я шла в ту сторону, никого в коридоре не было, промелькнуло в голове. Я обернулась, чтобы найти объект отражения.

В самом углу в инвалидном кресле сидела не шевелясь сухонькая старушонка и, казалось, никого вокруг не замечала. Откуда она тут взялась? На всякий случай я поздоровалась и пошла убирать вторую комнату.

Ковёр оказался не очень большим, чему я искренне обрадовалась. Когда работа была почти закончена и я наклонилась подобрать с пола тряпки и щетки, за спиной послышались шаркающие шаги. Я обернулась на звук. В дверях стояла старуха-ведьма и указывала в сторону окна костлявой высушенной рукой.