Жестокие женские игры

–Ты даже не думать, Иван, как я рад тебя видеть – говорил Шубину его зять Герман Шульц, выбираясь из галдящей на весь аэропорт толпы русских туристов. Уловив на себе пристальный взгляд Ивана Александровича, австриец с грустной усмешкой поинтересовался:

–Я так сильно меняться?

–Ну не так, чтобы очень, но…

–Можешь не говорить дальше, я иногда смотрю себя в зеркало – грустно усмехнулся Герман в ответ.

–Ну, это мы потом обсудим. Как Вика?

–Операция через три дня, она в госпитале, можно ехать туда прямо сейчас. Я очень беспокоится за ней, Иван – волнуясь, Герман начинал говорить с ошибками, но Шубину, такой вариант нравился намного больше, чем другой, более правильный, но зато лишённый всяческих эмоций.

–Что конкретно всё же произошло? Почему вдруг сразу операция, неужели нельзя как-то по-другому?

–Они говорят, надо было всё делать раньше, понимаешь, раньше. Но мы ничего не знать! У неё болеть голова, часто, но Вика пила лекарство и всё проходить. А теперь ей совсем плохо.

Сказав это, он замолчал и вновь заговорил, только когда машина остановилась у ворот госпиталя.

–Ты можешь поговорить сейчас с доктором Шнаузером, а я пойду, сказать Вике, что ты приехал.

Разговор с врачом не успокоил Шубина. С одной стороны он понимал, что операция и в самом деле неизбежна, но с другой, не было никакой гарантии, что после операции его дочь сможет жить нормальной, полноценной жизнью.

–Поймите, Гер Шубин, чем раньше мы удалим опухоль, тем больше шансов на выздоровление. У фрау Шульц такие головные боли, что мы вынуждены колоть ей сильнейшие обезболивающие средства, но боюсь, скоро и они не смогут ей помочь.

–Да, я всё понимаю. Надеюсь, вы поможете моей дочери, сделаете всё, что в ваших силах. А сейчас, я хотел бы побыть с ней.

–Конечно, Гер Шубин, сестра вас проводит. До операции вы можете навещать фрау Шульц два раза в день.

–Фрау Штокман, – обратился врач к вошедшей на его звонок, миловидной женщине, – прошу вас, проводите Гера Шубина во второй блок. Молча, кивнув, она вышла из кабинета, и вслед за ней, не задерживаясь, и не тратя время на политес, покинул кабинет Шубин. Дойдя, наконец, до палаты, и уже взявшись рукой за ручку двери, Иван Александрович вдруг понял, как непросто ему войти туда. На мгновение даже показалось, что всё это чей-то глупый розыгрыш. Разве могло это случиться с его Викой? Наконец, собравшись с силами, он открыл дверь, а, войдя, еле удержал в себе готовый вырваться наружу изумлённый возглас, настолько поразил его вид дочери. Стараясь сохранять спокойствие, Иван Александрович подошёл к её кровати и ласково улыбнулся. За то время, что они не виделись, она сильно изменилась. Глядя на неё, Иван Александрович подумал, что дочь не то чтобы похудела, скорее, усохла, а огромные, чёрные круги под глазами, тусклые, будто неживые волосы и неровная, с сероватым оттенком кожа сделали её похожей на старуху. Увидев отца, она с трудом улыбнулась и произнесла: – мне так больно папочка, так больно.

Опустившись на колени, он прижал её к себе, и тихонько покачивая, стал нежно гладить по спутанным волосам. Время будто отступило вспять, перед ним опять была та самая маленькая Вика, которую он, придя с работы, так часто находил спящей на маленьком диване в своём кабинете. Те моменты были самыми счастливыми в его нелёгкой жизни. Спящая дочка так доверчиво прижималась к нему во сне, и так сладко сопела, уткнувшись носом в его шею, что он тут же забывал обо всех своих неприятностях.

–Извините, Гер Шубин, – раздался сзади чей-то незнакомый голос, – мне необходимо сделать укол фрау Шульц.

Возвращение к действительности было столь мучительным, что Шубин с трудом подавил в себе желание выставить вон эту мисс «совершенство» австрийского производства, как он окрестил про себя вошедшую в палату медсестру.

–Да, извините – буркнул он и, поцеловав дочь в макушку, быстро вышел в коридор.

Германа он нашёл в холле, возле стилизованного под водопад маленького фонтанчика. Подсвеченная откуда-то изнутри вода стекала в маленький водоём, в котором Шубин заметил стайку золотых рыбок. -Всё Герман, поехали, отвык я летать, устал что-то, да и тебе тоже не мешает отдохнуть.

По дороге они заехали в супермаркет. Набрав там совершенно бестолковый набор продуктов, отправились домой, и за ужином, как это нередко бывает в минуты душевного напряжения, да ещё и после принятия привезённого Шубиным коньяка, вдруг очень откровенно заговорили о той, которая была так дорога им обоим.

–Это трудно для меня, Иван, даже думать, что можно потерять её. Один раз я уже боялся, думал, она не вернётся в Вену. Я догадывался, что у неё есть мужчина в Москве, старая любовь. Но она приехала и сказала мне, что беременна. Я был рад, когда родился Алекс, он не был моим сыном, я всегда это знал, но мне было всё равно. Он был её сын, и я любил его. Если бы он был жив, с Викой ничего бы не случилось.

С трудом сдержав рвущиеся наружу при воспоминании о сыне слёзы, Герман быстро вышел из-за стола и поспешил в ванную. Он хотел умыться, но вместо этого сел прямо на пол и долго сидел так, прислонив к холодному кафелю пылающий лоб, вспоминая маленького Алекса.

Ты счастливчик, Герман, говорили ему друзья и знакомые. Красавица жена, сын, успешный бизнес. У тебя есть всё, что нужно человеку для счастья. Он и без них понимал это и был счастлив. Семья это не просто муж, жена, дети, это особая атмосфера, делающая человека счастливым, дарующая любовь и уверенность в завтрашнем дне, считал он. Когда Алексу исполнился год, Вика собралась повезти его в Москву, он отговаривал её, но она не хотела ничего слушать. А за неделю до отъезда малыш заболел. Сначала это выглядело как самая обычная простуда, и они даже не слишком беспокоились, но потом у ребёнка поднялась высокая температура, и мальчика пришлось отвезти в больницу.

Вирусная инфекция, Гер Шульц, говорил ему лечащий врач Алекса, эти вирусы могут не оставить после себя никаких следов, а могут дать сильнейшие осложнения. Медицина пока практически бессильна против большинства из них. Мы, конечно, делаем всё возможное, но поймите и вы, не всё в наших силах. Доктор беспомощно развёл руками, и, не дождавшись от Германа ни слова, вышел из палаты. Глядя на умирающего сына, Герман ощутил, что всё внутри него наполняется жуткой болью и отчаянием. Уткнувшись лицом в подушку, он застонал как раненый зверь и стонал до тех пор, пока не почувствовал, как начинает разжиматься, сдавливающий грудь, обруч. Он был рад, что жена не видела его в эти минуты отчаяния. Утром он отвёз её домой и, заставив выпить снотворное, уложил спать. Алекс провёл в больнице две недели. На какое-то время состояние ребёнка улучшилось, но потом ему опять стало хуже и он, не приходя в сознание, скончался у матери на руках. Почти всю ночь просидела Вика возле сына, не позволяя никому забрать его у неё, гладила малыша по головке, нежно звала по имени, и только под утро, вконец обессилев, позволила мужу увести себя. То, что происходило потом, вспоминалось Герману как страшный сон. Все дни Вика проводила в комнате Алекса, часами раскладывала его одежду, игрушки. Казалось, она совсем забыла о смерти сына, вела себя так, будто ребёнок был рядом с ней, напевала его любимые песенки, разговаривала с ним.

Он не знал, что ему делать с этим. У него не хватило мужества остановить её, он думал, что так ей легче справляться со своим горем. Потом он уехал на два дня в Зальцбург. Когда приехал, увидел, комнату Алекса закрытой на ключ, а Вику лежащей в спальне. Он звал её, но она была как неживая, и ему пришлось отвезти её в больницу – рассказывал он прилетевшему тогда Шубину.

С трудом, стряхивая с себя оцепенение, Герман сунул голову под струю холодной воды и стоял так до тех пор, пока в голове, наконец, не прояснилась. Вернувшись обратно в гостиную, он нашёл Шубина спящим на диване. Лицо друга было осунувшимся и усталым. Герман решил не будить его, а только осторожно накрыл тёплым пледом и, погасив свет, вышел из комнаты.

Всё время, пока длилась операция, они провели в комнате ожидания, находящейся на том же этаже, что и операционная. Устав ходить взад-вперед Шубин обратился к зятю:

–Герман, я выйду на воздух, сил моих нет уже, сидеть здесь, если что, позовёшь – сказал он и, не дожидаясь ответа, вышел из комнаты.

Иван Александрович любил Австрию, долгое время она была его вторым домом, но сейчас, ему так нестерпимо захотелось домой, в Москву, что он еле удержал в себе желание вскочить в первое же попавшееся такси и уехать в аэропорт. Вчера, случайно заглянув в ящик письменного стола в Викиной комнате, он наткнулся на какие-то странные фотографии. Внимательно просмотрев их и прочитав прилагающиеся к ним письменные сопровождения, Иван Александрович почувствовал, как волосы у него на голове зашевелились от ужаса.

–За что, Господи, за что? Чем я провинился перед тобой, что ты послал мне такое испытание? Что мне делать? Она моя дочь, я никогда не перестану любить её, но, как я мог быть таким слепым? Почему не понял раньше, в какое чудовище мы её превратили?

Сейчас, когда Вика была в операционной, он изо всех сил старался не думать об этом, но мысли, назойливые как осенние мухи, не позволяли отвлечься, и он всё время мысленно возвращался к найденным фотографиям. Из раздумий его вывел шум за спиной и, обернувшись, он увидел спешащего к нему Германа:

–Иван, идём, быстро идём. Сейчас придёт врач, он хочет говорить с нами.

-Может, всё же останешься, хоть на два дня?

–Герман, давай не будем опять об одном и том же. Операция прошла успешно, Вику уже перевели из реанимации, состояние её стабильное. Теперь ты сам справишься. А мне домой пора, дела нужно в порядок приводить.

Зная, Германа столько лет, Шубин всегда помнил о том, что в самом понятии «бизнес» было для австрийца нечто святое. Главным, здесь была даже не личная заинтересованность, это был особый образ жизни, со своей философией и гражданской позицией, и потому, Шубину хватило только одного намёка, чтобы неприятный разговор сошёл на нет.

–Да, ты прав, только мне кажется, Вика не обрадовалась.

–Ну, я ведь не навсегда уезжаю, приеду, как только смогу, она и соскучиться не успеет.

–Да, извини, совсем замучил тебя своими проблемами. Всё о чём договорились, сделаю, деньги будут переведены через два дня. Если будет что-то срочное, звони в любое время.

Дойдя до стойки таможенного контроля, Шубин крепко пожал зятю руку и, дождавшись, пока проверят его багаж и документы, не оглядываясь, быстрым шагом направился к своему выходу. Ноющая боль, появившаяся в груди в тот самый момент, когда он понял, что за фотографии хранятся в Викином столе, не покидала его теперь ни на минуту, и каждый раз, вспоминая изображённые на них лица, он чувствовал, как что-то постепенно умирает в его душе. Очутившись в салоне самолёта, он попытался ещё раз спокойно всё обдумать, но, поняв, что в ближайшие полчаса это ему не удастся, принялся рассматривать остальных пассажиров лайнера. Ему всегда нравилось незаметно наблюдать за людьми, строить всевозможные логические цепочки, подмечать интересные жесты и словечки. И только когда самолёт, наконец, взлетел, и стюардессы сделав необходимые заявления на какое-то время оставили пассажиров в покое, Иван Александрович вновь смог вернуться к своим мыслям.

Я ведь умный мужик, думал он, у меня прекрасная карьера в прошлом, свой бизнес в настоящем. Я могу на сто ходов вперёд просчитать любую финансовую комбинацию, нутром чую, если меня хотят подставить, умудряюсь ладить и с властями и с криминальными структурами, но когда дело касается Вики, я как будто перестаю соображать, становлюсь полным идиотом. А может всё дело в том, что я до сих пор чувствую себя виноватым перед ней?

Ты зациклился на своём чувстве вины, вспомнились ему слова жены, она вьёт из тебя верёвки, а ты бегаешь перед ней на задних лапках и не знаешь чем ублажить, выговаривала она ему, а он только досадливо отмахивался от её слов. Вика была единственным камнем преткновения в его отношениях с женой и сейчас, он впервые подумал о том, что в отличие от него, Ксюша всегда видела в Вике то, что было сокрыто от его глаз.

Права Ксюша, грустно подумал он, и подполковница моя дачная права, мы и в самом деле рабы тех образов, которые рождает наше воображение. А может, всё дело в том, что, глядя на неё, я вижу перед собой не взрослую женщину, жуткую как выяснилось стерву, а маленькую, никому не нужную девочку? Ладно, поживём, увидим, но теперь я постараюсь контролировать каждый её шаг, с истинно русским оптимизмом сказал он себе, удобней устраиваясь в кресле «Боинга».

Эти несколько часов в самолёте, были, пожалуй, самыми спокойными, за последний месяц и Шубин даже позволил себе такую роскошь, как немного вздремнуть под мерный гул самолёта.

–Лина, сегодняшний разговор будет очень тяжёлым для вас. Я хочу, чтобы вы рассказали мне о том, как пропал ваш муж. Я считаю вас готовой к этому разговору, но если хотите, мы можем его отложить.

–Нет, не будем откладывать, я и в самом деле готова – ответила она и, помолчав немного начала свой рассказ:

–Помните, я рассказывала вам, что после продажи двух квартир и покупки новой, у нас осталась значительная сумма денег, которую Елизавета Андреевна перевела в доллары? Так вот, доллары лежали у неё, мы их не трогали. Но Максим всегда говорил, что глупо сидеть на «денежном мешке», что деньги должны работать. В принципе он был прав, да и родители поддерживали его, особенно мама и вот, на семейном совете было решено открыть свою аптеку. Как-то с самого начала всё пошло хорошо. Один из знакомых Елизаветы Андреевны арендовал помещение под магазин, но, что-то там не заладилось, и он предложил это помещение нам. Место нам понравилось. Рядом метро, остановка автобуса, через дорогу небольшой рынок. Конечно, мы с радостью согласились. Елизавета Андреевна очень помогла тогда Максиму. С её помощью были оформлены бумаги в мэрии, налоговой инспекции, санэпидемстанции. Она также помогла решить все вопросы с таможней и наймом персонала. Я была уверенна, что это будет самый настоящий семейный бизнес, ведь Елизавета Андреевна хотела уйти из своего Министерства, чтобы работать вместе с сыном в качестве бухгалтера. Но Макс тогда, как с цепи сорвался. Нет, он, конечно, поблагодарил её за помощь, но, сказал, что дальше справится сам. Может быть, это было желание реализовать себя, доказать, что он уже достаточно вырос, чтобы держаться за родителей, не знаю, но я тогда очутилась между двух огней. С одной стороны мне хотелось поддержать его, а с другой я понимала, что он не прав поступая так с матерью. Дошло до того, что он даже не пришёл поздравить Елизавету Андреевну с днём рождения, просто позвонил по телефону. Мы с Дашей были у неё в тот момент, и я видела как ей больно, хотя она и старалась этого не показывать.

–Значит, он стал самостоятельно вести все дела связанные с аптекой?

–Какое-то время он пытался, но, вести дела и работать в больнице, ему было трудно. Промучившись около месяца, он взял себе помощника, Юрия Сергеевича. Это, конечно, было ужасно глупо с его стороны, брать на работу совершенно незнакомого человека, но он ничего не хотел слушать, вообще ничего. Начались неприятности, сначала мелкие, потом всё крупнее и крупнее. Я просила его обратиться к матери, но он не смог пересилить себя. Я и её просила помочь сыну, но свекровь сказала, что вмешается, только если Максим сам попросит её об этом. И вот, в тот самый момент, когда должна была открыться вторая аптека, прибыль в первой вдруг резко упала. Я просила Макса подождать с открытием, но он ответил, что у него всё под контролем. Как потом выяснилось, он занял деньги под проценты, но я об этом узнала гораздо позже. Может, Максим и выкрутился бы, но, партия лекарств, которую он ждал, была остановлена на таможне. Мне кажется, что и там не обошлось без Юрия Сергеевича. Проценты росли, а отдавать было нечем. Нам пришлось продать свою квартиру и купить маленькую «двушку». Разницы как раз хватало, чтобы отдать долг. Утром Максим ушёл из дома, чтобы отвезти деньги и больше я его не видела. Я весь день не отходила от телефона, бегала от одного окна к другому, а вечером позвонила Екатерине Алексеевне, подруге Елизаветы Андреевны. Она приехала вместе с мужем, и я им всё рассказала.

–Почему вы сразу не обратились к родителям мужа?