Мессианский квадрат

Он скоро ушел, но сцена вышла довольно неприятная.

– Странно, – произнесла Ольга. – Даже с моим не самым лучшим ивритом я поняла все, что он сказал, но совершенно не поняла, чего он от вас хотел?

Сарит объяснила свою ситуацию, то есть, что ей не дают развода и по закону Торы она не может принадлежать другому мужчине.

Ольга пристально оглядела меня и Сарит и, наконец, спросила:

– А вы, я так поняла, как раз не прочь пожениться, что ли?

Мы с Сарит с улыбкой переглянулись.

– Пожалуй, что не возражали бы, – ответил я.

– И вы что – не живете вместе? – спросила Ольга, иронично подняв брови.

– Разве у нас есть выбор?

– Дикость какая-то, – пробормотала она, пожав плечами.

– А ты, я вижу, не очень-то религиозная, – отметил я. – В Хевроне таких, наверно, немного?

– Я с большим уважением отношусь к вере окружающих меня людей, – важно ответила Ольга, – но, по-моему, истинная религиозность не может состоять в том, чтобы идти против любви. В таких вопросах просто аморально подчиняться нелепым запретам.

– С такими взглядами вам бы где-нибудь в Нетании следовало селиться, а не в Хевроне.

– Меня действительно окружают больше ортодоксальных верующих, чем того хотелось бы, и я не всегда с ними согласна, но я о своем выборе не сожалею.

Когда мы уже простились с Ольгой, Сарит сказала:

– Ты знаешь, Ури, до самых недавних пор я к своей ситуации относилась точно так, как Ольга: мне казалось именно аморальным подчиняться формальным запретам, а не любви. Но теперь, сама не знаю почему, я чувствую, что через это нельзя переступать. От тебя, наверно, заразилась… Как мне это передалось, ума не приложу, – заулыбалась Сарит.

Неисповедимы пути Божии. С любого края это еврейское сумасшествие может в человека ворваться: месяца через два, оказавшись на субботе у Сарит, я нечаянно заметил, как поздно вечером она что-то искала в комнате Тамар, но света при этом не зажигала.

– Ты, я вижу, в субботу света не зажигаешь, – удивился я.

Сарит рассмеялась:

– Уж если я всерьез поверила в то, что являюсь собственностью Пинхаса и не смею обнять любимого человека, то уже просто странно было бы не выполнять также и все прочие невинные глупости, которые Бог почему-то требует от евреев.

***

Я пообещал Андрею, что схожу за рукописью один. Рассказал я ему и то, что Сарит знает в Управлении древностей надежных людей, с которыми можно будет проконсультироваться.

Я был полон решимости при первой же возможности действительно забрать рукопись, но возможность эта неделю за неделей и месяц за месяцем не представлялась. Дело в том, что на ферме уволились сразу два человека, встал вопрос о найме таиландцев. Решение это и хозяину и мне по идейным мотивам совсем не улыбалось, и я вызвался перерабатывать – пока вдруг кто-нибудь найдется. Отпрашиваться с работы стало сложно.

Первый раз у меня выдалась возможность пойти в вади Макух на Суккот, но я не смог подыскать компанию: ни Йосеф, ни Давид не могли, а Халед и вовсе не отвечал на звонки. Идти же одному без крайней нужды мне не хотелось. В горах всякое может случиться.

К тому моменту я проработал на ферме уже два года и накопил достаточно денег, чтобы приобрести старенькое «Пежо», а также помочь Сарит нанять адвоката, который действительно добился от суда каких-то мер.

Нам сообщили, что к новому году Пинхаса лишили водительских прав. Но Сарит, периодически встречавшаяся с Пинхасом, чтобы принять или передать Тамар, уверяла, что он продолжает свободно пользоваться автомобилем. Я предположил, что он заблаговременно обзавелся дубликатом водительского удостоверения.

1998

Так прошло еще несколько месяцев. Все попытки воздействия на Пинхаса через суд оказались напрасными. Он оставался непреклонен.

Сарит часто плакала, у меня тоже начали сдавать нервы.

Наконец в марте 1998 года я решил сам пойти к Пинхасу и попробовать переговорить с ним лично.

Я, конечно, ни на что не рассчитывал, я понимал, что являюсь последним человеком, к просьбам которого Пинхас будет прислушиваться. Но я чувствовал, что как-то по-мужски объясниться с ним мне необходимо. После суда прошел год, все средства были использованы, пора было появиться и герою.

***

Я зашел без звонка, просто убедившись, что у него в окне горит свет.

– А, Ури! – со смешком произнес Пинхас. – Пожаловал, наконец. Последний раз я тебя видел в суде, но тогда нам не довелось поговорить. Ты туда за Сарит что ли приходил поболеть?

– Да, представь, сочувствую ее положению.

– И конечно же, без малейшего личного интереса…

– К тебе, наверное, десяток людей приходили за Сарит просить. Ты и их в этом интересе подозревал?

– Ну что ты, как можно. Только тебя. Я ведь знаю, кто моей жене по настоящему интересен, а кто нет. Ну присаживайся. От чая не откажешься, надеюсь?

Я сел за стол. Пинхас вскипятил чайник, разлил чай и выставил вазу с печеньями.

– Так чем я обязан твоему визиту? О политике будем беседовать или об Учителе праведности?

– Нет, на этот раз речь пойдет о Сарит.

– О Сарит? – деланно удивляясь, произнес Пинхас.

– Да, о Сарит. Скажи мне честно, почему ты не даешь ей развод? Зачем ее мучаешь? Это ведь так мелко. Так недостойно.

– Понимаю тебя. Не один ты так интерпретируешь мое поведение. Очень многие считают меня извергом, душегубом, насильником почти, а я ведь всего лишь хочу незначительной компенсации за моральный ущерб, хочу всего лишь самого минимального восстановления справедливости!

– Что ты имеешь в виду? – я весь напрягся, не зная чего ожидать.

Пинхас долго смотрел на меня с усмешкой и наконец ответил:

– Нет, я не душегуб, и у меня нет никакого желания мучить Сарит. Просто тебе надо было давно ко мне прийти и обо всем честно и по-мужски договориться.

– О чем договориться?

– Мы ведь с тобой в какую-то экспедицию за рукописью собирались. Разве не так?

– Собирались вроде, – кивнул я, напряженно слушая.