Закат Пятого Солнца

Он вышел из палатки. Сон бежал от генерал-капитана. Скрываясь до того во тьме, к нему тут же подошла Марина. Странно, давно уже должна была лечь спать, измотанная этим затянувшимся походом. А она, тем не менее, ждала поблизости, как будто знала, что генерал-капитан вскоре выйдет на улицу.

– Тебе нужно выспаться, – преодолевая робость, сказала она. – Покорить Тлашкалу нелегко, нужно много сил.

Девушка уже сносно говорила на испанском. Заметный акцент выдавал ее, показывая, что этот язык ей не родной. По мнению Кортеса, он лишь придавал ее говору особое очарование. И все же Марина усердно работала над тем, чтобы сделать свое произношение как можно более чистым. Она внимательно слушала разговоры конкистадоров, чутко вслушиваясь в каждое слово, пытаясь запомнить его звучание, и затем повторяла. Повторяла сотни раз, до тех пор, пока не оказывалась довольна результатом.

Кортес усмехнулся. Девушка занимала все более важную роль в его жизни. Сначала, когда Пуэртокарреро, чьей любовницей она была, отправился в Испанию, Марина осталась одна. Она не особенно страдала из-за разлуки, все силы приложив к тому, чтобы научиться говорить с белолицыми чужаками. Она хотела стать для них не просто полезной, она хотела стать своей. Не дикаркой, чужой и непонятной, но равноправной участницей отряда. Насколько девушка вообще могла быть равной среди закаленных солдат. Целеустремленность. Это то, чем Кортес обладал в полной мере, и это качество он умел ценить в других людях. Девушка наравне с испанцами преодолевала все преграды. Терпела холод и жару, без жалоб сносила усталость и голод. Она хотела стать своей.

Более того, Марина мечтала стать незаменимой. И прикладывала к этому немалые усилия. И она действительно со временем стала такой. Оказавшись сначала в постели Кортеса, она вскоре стала самым лучшим советником, когда нужно было понять, что замышляют индейцы. Местные жители мыслили совсем не так, как испанцы. То, что для них было неслыханным, для европейцев зачастую оказывалось в порядке вещей. И наоборот – самые обыденные по меркам тех же тлашкаланцев поступки вызывали у конкистадоров шок. Марина отлично понимала мышление индейцев, знала все их хитрости, понимала все скрытые смыслы, вложенные в звучащие на переговорах слова. Да, совсем скоро она стала для испанцев незаменимой. И особенно для Кортеса.

– Как думаешь, Тлашкала еще долго будет упорствовать? – спросил он.

– Боюсь, что да, – сокрушенно ответила Марина, как будто несла ответственность за упрямых тлашкаланцев. – И все-таки ты победишь.

– Пойдем со мной, – усмехнувшись, ответил Кортес. – Мне одному не спится.

Марина ни разу еще не пожалела о том, что Алонсо де Пуэртокарреро уплыл за море. Да, Алонсо был высок, силен и привлекателен. Но он не был таким мужчиной, как Эрнан Кортес. Ей самой Кортес казался полубогом, даже богом. Мужественным и решительным, храбрым и бесконечно уверенным в себе. Кто другой бы осмелился бросить вызов Монтесуме? Кто другой не побоялся бы высадиться на незнакомом побережье, утопить свои корабли и отправиться в поход на грандиозный Теночтитлан?

Марина никогда не бывала в столице ацтеков. Но в рассказах путешественников Теночтитлан представал каким-то чудом. Город посреди озера, в котором жителей столько, что в это трудно поверить. Сердце империи. Оттуда отправлялись в походы грозные армии, подчиняя все новые земли. До недавних пор никто не осмеливался противиться воле Монтесумы. И вот нашлись герои, готовые совершить невозможное. Туда стекались все чудеса мира. Стоило ли удивляться, что храбрые белокожие люди, невиданные прежде в этих краях, тоже стремились туда же, в великий город Теночтитлан. Сердце этого мира.

Пуэртокарреро был для нее всего лишь любовником, а она для него лишь наложницей. Когда он уплыл, ее роль изменилась. Теперь она служила живому богу, который оказался сильнее местных богов. Он низвергнул их алтари, запретил жертвоприношения, сломил сопротивление жрецов. Куда бы ни приходил Кортес, ему повсюду подчинялись. Так был ли для нее самой более почетный жребий, чем склонить голову перед таким мужчиной, перед которым склонялись самые могущественные и благородные вожди всех окрестных земель? И она сама больше не была невольницей, наложницей, живым товаром. Для нее, дочери многих поколений вождей, волею судьбы попавшей в рабство, пришло время вновь вести ту жизнь, которая была ей уготована по праву рождения.

Вкусив долгие годы рабства, Марина преклонялась перед тем, кто ее освободил. Так она стала жрицей этого нового бога. И тем самым возвысилась над своей прошлой жизнью. И была бесконечно благодарна Кортесу за это возвышение. Она обрела цель и смысл существования. И преданно служила Кортесу. Ацтеки давно уже упивались своей властью, постоянно расширяя границы своей империи. Марина была счастлива, что наконец-то нашлись герои, способные бросить вызов их алчности.

На следующее утро отряд двинулся дальше, но не прошло часа, как навстречу им вышло вражеское войско. Индейцев оказалось всего-то три или четыре тысячи и конкистадоры понимали, что это лишь передовой отряд. Попытки Кортеса начать переговоры успеха не имели. Началась битва, в которой тлашкаланцы обратились в бегство. Однако их малочисленность и отступление оказались военной хитростью. Преследуя неприятеля, конкистадоры попали в ущелье. Местность была пересеченная, неровная, с многочисленными нагромождениями скал. Другими словами, лишенная столь необходимого простора для лошадей. А навстречу вышла действительно большая армия. К тому же, теперь испанцам приходилось двигаться вверх по склону, откуда на них сыпался настоящий ливень стрел, дротиков и камней.

Индейцы хорошо знали свои земли и выбрали идеальное место для западни. Они без устали сыпали с обрывов кучи песка, пытаясь ослепить врагов. И все же конкистадорам и тотонакам удалось оттеснить неприятеля и выбраться на открытое место. Здесь воевать было куда проще, и стороны вскоре поменялись местами. Через пару часов битва завершилась. Касики тлашкаланцев, видя, что быстро сломить сопротивление чужаков не получается, приказали своим войскам отступить.

Ни о каком преследовании конкистадоры и не думали. Они слишком устали. Хватало раненых, одну из лошадей убили. Труп ее тлашкаланцы с немыслимым упорством сумели утащить. Теперь коней оставалась лишь дюжина. К тому же, все понимали, что это далеко не последнее сражение. Единственным утешением стало то, что победа была на их стороне, да еще то, что убитых конкистадоров оказалось всего несколько человек. Солдат Тлашкалы погибло немало, да еще и в плен попало около двадцати человек.

Добравшись до большого селения, испанцы устроили там стоянку. Индейцы покинули свои дома заранее. Неожиданной радостью стало то, что кое-какую еду конкистадоры там все же обнаружили. Но на почти полторы тысячи человек ее было слишком мало. Несколько десятков курей, кое-где лепешки и овощи. В окрестностях бродило немало собак, так что пришлось снова обратить на них внимание.

Продуктов оставалось все меньше. Теперь уже и у Фернана не осталось выбора. Себастьян деловито шуршал дровами, пытаясь достичь оптимальной температуры для жарки мяса. Ему повезло подстрелить двух собак, так что как минимум на сегодня голод им не грозил. Заметив, какое скептическое лицо у Гонсалеса, он заметил:

– Ничего в этом страшного нет. Ты не представляешь, что способен съесть человек, когда его терзает голод. Помню, однажды я потерпел кораблекрушение, так что рад был любой еде. Никогда еще в жизни не ел с таким аппетитом, как тогда. Поймал змею и зажарил ее в углях. Люди вон и саранчу едят…

– Ты, с такими-то пристрастиями, вскоре и с людоедами общий язык найдешь, – беззлобно огрызнулся Фернан.

– Вот интересно! Лучше бы вспомнил, как мы с тобой ели что угодно, когда бродили по лесам Юкатана. Креветок же ты ешь нормально, так почему саранча вызывает у тебя отвращение? Значит морские козявки тебе по вкусу, а вот от сухопутных тебя воротит?! Эх, черт возьми. Соли не хватает.

С этими словами Себастьян с видом знатока потыкал тушку собаки ножом, удовлетворенно кивнул, подхватил вертел и подал его другу. Тот сокрушенно махнул рукой, но тут же протянул ее за угощением.

Ели неторопливо. Фернан лишь сейчас начал представлять, с какими трудностями сопряжены подобные походы. Раньше ему казалось, что главное – это отвага и стойкость в бою. Теперь он осознал, что отряд может погибнуть по каким-то смешным, казалось бы, причинам. И это не голод и даже не битва, а просто-напросто истощение. Постоянное недосыпание, недоедание, усталость от ежедневных пеших переходов, мелкие ранения, холод. Еще неделя-другая такой жизни и солдаты слишком ослабнут, чтобы нормально сражаться. А путь до столицы ацтеков, удивительного Теночтитлана, еще так далек.

Даже маленькая Тлашкала оказалась суровым и неуступчивым краем. Стало понятно, почему могущественный Монтесума не в состоянии завоевать эту страну. Поневоле в голову приходили мысли о том, что в словах некоторых ветеранов о необходимости поддержки с Кубы была какая-то истина. И все же Гонсалес, подогреваемый упрямой гордостью, в жизни бы не признал этого вслух.

Хуан Веласкес в это же время грелся у костра. Вскоре он собирался заступать в караул. Конкистадоры и тотонаки разместились в хижинах покинутого селения. С ближайших гор дул пронизывающий ветер и дома едва ли могли защитить от холода. Все спали не раздеваясь, в хлопковых панцирях и с оружием наготове. Тлашкаланцы могли напасть в любой момент. Хуан получил ранение, но не слишком обращал на это внимание. Стрела с обсидиановым наконечником сумела пробить толстую стеганку и неглубоко вошла в плечо. Вытащить ее не представляло никакой сложности. Подобный доспех оказался действительно эффективным – после битвы в нем торчало не меньше десяти стрел, но лишь одна достала до тела.

Веласкес сидел и думал, что ему еще повезло. Мало кто из конкистадоров вышел из последних схваток без единой царапины. Все они бодрились и готовились продолжать поход, поскольку никакого другого выхода просто не было. Лишь несколько человек получили так много ранений, что с трудом могли ходить. Подошел хмурый Альварадо, который только что сменился из караула.

– Морон умер, – сообщил он.

Под Мороном в битве убили лошадь. Самого всадника, изрядно посеченного, испанцы с трудом отбили, но к ночи он скончался.

– Упокой, Господи, его душу, – ответил Веласкес. – Он был мужественным человеком и отличным наездником.

– У нас с десяток солдат, которые вряд ли сумеют идти дальше. Скажу честно, воевать в Европе было бы проще. Там хоть раненых можно усадить на телеги и отправить в ближайший дружественный город. А здесь… Телег нет, да и кто бы их тащил? Лошадей всего дюжина и они нужны для разведки и боев. Не оставишь же людей в пустом селении на верную смерть. Но и войско не может ждать, пока они выздоровеют. Припасов почти не осталось. В округе с этим тоже дело плохо обстоит.

– Думаю, день-другой генерал-капитан даст им на восстановление. Потом нужно двигаться дальше. В крайнем случае, сделаем носилки. Тотонаков почти вдвое больше, чем нас, а тащить им, из-за отсутствия еды, приходится только одни пушки. Сумеют нести раненых.

Слова Веласкеса об отдыхе оказались верны. Кортес и сам понимал, что силы его отряда на исходе. На следующий день небольшая часть войска отправилась на разведку. Захватив в одном из селений с десяток пленных, а также пополнив хоть немного припасы, они вернулись обратно в лагерь. Там генерал-капитан освободил пойманных тлашкаланцев, накормил, успокоил и долго втолковывал, что он желает лишь мира и заключения союза. Отпустив этих парламентеров, он принялся ждать ответа. Индейцы, на удивление, не подвели и вернулись утром.

– Господин, вести неутешительны. Самый молодой и решительный вождь Тлашкалы, отважный Шикотенкатль, грозит взять в плен белокожих иноземцев всех до одного. Он обещает, что ни один из вас не избегнет жертвенного камня, после чего тела ваши будут съедены на триумфальном пиру. Он говорит, что ждать этого осталось недолго.

– Вождь хоть и решительный, но глупый, – вмешался Альварадо, также слушавший послание. – Он бы еще точную дату назвал и указал количество своих солдат, чтобы мы уж наверняка подготовились. Что же, нам это только на руку.

– Мы и так всегда готовы, – пробормотал Фернан.

Отвечал ли он Альварадо или же пытался убедить самого себя? Гонсалес бы и сам не сказал. Еда, вода, да и простая выносливость были на исходе. Пожалуй, даже лучше, что индейцы рвались в бой, пока у конкистадоров оставались хоть какие-то силы для решительного сражения.

– Более того, – продолжали послы. – Вожди Тлашкалы посылают вам подарок. В ближайшем селении, совсем недалеко, вас будут ждать две сотни отборной и вкуснейшей домашней птицы. Не гневайся, господин, но мы должны передать сказанные вождями слова. Они надеются, что вы подкрепитесь и хоть немного отъедитесь, чтобы вами самими было приятнее обедать.

– Мы их сполна отблагодарим за гостеприимство, когда Тлашкала будет покорена, – пригрозил Альварадо.

Кортес же лишь наградил парламентеров и отпустил их.

14. Главное сражение с Тлашкалой

На следующий день Эрнан Кортес повел своих ослабевших, израненных солдат вперед, на поиски врага. Перед ними расстилалась долина столь широкая, что тлашкаланцы с легкостью могли окружить небольшой отряд испанцев и тотонаков со всех сторон. Зато здесь хватало простора для стремительной кавалерии. Видимо, вожди Тлашкалы отважились решить исход вторжения одной битвой. Навстречу конкистадорам катилось огромное войско. Двадцать тысяч? Тридцать? Испанцы не смогли бы сосчитать.

Больше всего удивляло то, что индейцы шли не просто толпой. Кортес, и сам опытный полководец, видел, что ему противостоит не народное ополчение, а настоящая армия. С таким он еще не сталкивался. Тлашкаланцы двигались вперед колоннами, в строгом порядке. Большие яркие жезлы из ткани и перьев реяли над морем людей. Грохот барабанов и вой труб, сделанных из огромных морских раковин, наполнял воздух. Это были сигналы, направлявшие каждый отряд. Над всем этим живописным воинством возвышался огромный стяг – расправившая крылья белоснежная цапля, символ государства Тлашкала.

Испанская пехота построилась квадратом. Кортес доверил командование молодому капитану Гонсало де Сандовалю, а сам возглавил немногочисленную кавалерию. Тотонаки расположились позади конкистадоров. Артиллеристы лихорадочно заряжали орудия. Фернан стоял в первом ряду, справа от него оказался Себастьян. Тот отдал свой арбалет другому солдату, слишком израненному, чтобы вступить в ближний бой.

Глупо было дожидаться, пока индейцы подойдут вплотную. Их огромное количество и большая скученность имела и положительные моменты – каждый выстрел находил свою цель. Загрохотали пушки, кося тлашкаланцев десятками. Потом дали залп аркебузы. Защелкали тетивы арбалетов. Болты били метко, но разве могли три десятка стрелков остановить такую толпу? Исход битвы должны были решить копья и мечи.

Индейские лучники в свою очередь ответили. Стрелы сотнями взмывали в небеса и, описав дугу, устремлялись вниз. Конкистадоры мгновенно построили настоящую стену щитов в два ряда высотой. Земля по обе стороны от их отряда оказалась усеяна бесчисленными стрелами, дротиками и камнями.

Тлашкаланцы ринулись вперед, спеша вступить в ближний бой. Фернан видел их решительные скуластые лица, разрисованные черной и красной краской. Над головами развевались пышные султаны перьев. Защищенные хлопковыми доспехами, в деревянных шлемах, сжимая в руках копья или мечи с обсидиановыми вставками, индейцы выглядели живописно и устрашающе. У каждого из них на локте висел круглый щит – разрисованный, украшенный по нижнему краю длинной бахромой из перьев. Кое у кого виднелись доспехи даже на руках и ногах – деревянные пластины, с медными, а то и золотыми накладками.

Торопясь сразиться с врагом, тлашкаланцы теряли стройность боевых шеренг. Переполненные азартом, они уже не обращали внимания на приказы, звучавшие в воздухе. Напрасно, призывая к дисциплине, стучали барабаны и пели трубы. Воины видели перед собой вполне ясную цель – крошечную группу неприятелей, сгрудившихся, как будто от испуга. Каждый из тлашкаланцев уже мысленно считал, сколько же пленников он приведет сегодня домой и тем умножит свою славу.

Огромная масса нападающих могла в один момент смести маленький отряд Кортеса, просто задавив числом. Испанская пехота ощетинилась длинными копьями. Настоящий лес стальных жал встретил катящийся навстречу вал индейцев. И благодаря этому конкистадоры устояли. Железная дисциплина европейцев оказалась важнее численного преимущества тлашкаланцев. Нападающие падали десятками, тела погибших мешали двигаться вперед следующим линиям атакующих. Задние ряды напирали, толкая своих собратьев на пики испанцев.

И все же индейцы с безумной, истинно самоубийственной отвагой рвались вперед. Они уворачивались от копий, хватались за древки руками, стараясь поколебать этот гибельный частокол, пригибались до самой земли, пытаясь добраться до врага. И таким образом один за другим они вступали в ближний бой.

Но испанцы, тем не менее, добились своего. Первый натиск тлашкаланцев ослаб. Уже не было того сокрушительного разгона, который мог просто разметать конкистадоров. Противники схлестнулись. Началась страшная резня ближнего боя.

Фернан принял на щит удар вражеского копья и тут же отсек руку, это копье державшую. Сделав еще один выпад, он поразил следующего мчащегося на него индейца. Тут же свистнул клинок Себастьяна, добивая оказавшегося на земле тлашкаланца. Гонсалесу такие битвы совсем не нравились. Бой в тесном строю не давал в полной мере использовать фехтовальное искусство и лишал свободы перемещения. Но рассеявшись, испанцы были бы просто сметены.