Пирамида жива…

Надеемся, что партийная конференция примет решения, исключающие неправомерные действия правоохранительных органов и осуществит практическую, а не формальную проверку жалоб граждан, что позволит исключить возможность подобных процессов и восстановить честные имена людей».

Увы, благоприятного ответа на это письмо получено не было. Но произошло событие, которое могло бы поставить точку на «деле Массовера», став, правда, началом другого дела.

Как мы помним, главной и по сути единственной «уликой» против Массовера были показания Рабиновича на предварительном следствии. Но тогда процесс над Рабиновичем и другими работниками больницы, арестованными раньше, чем Массовер, еще только предстоял. Дело Массовера было выделено из дела № 50842 в отдельное производство. Массовер отбыл в места лишения свободы, и начался процесс по делу № 50842. И участники этого дела и, в частности Рабинович, стали давать показания в суде…

Показания Рабиновича

1) На открытом судебном заседании 5 апреля 1988 года.

«…Позвольте мне в открытом судебном заседании без давления и принуждения рассказать о методике получения «чистосердечных» признаний. Постоянно на каждом допросе, а их было более 45 – угрозы, «ваша статья расстрельная», «мы вас расстреляем».

Следователь Константин Сергеевич («Костя»?… – Ю.А.) рисует на бумаге кружочки с инициалами проходящих по делу людей и перечеркивает мой кружочек крест-накрест. На мой вопрос «Что это значит?» – отвечает: «Расстрел».

Малюкин стучит кулаком по столу и кричит: «Вы – акула, давайте показания, иначе пойдете в карцер».

Следователь Синюк однозначно заявляет: «У нас говорят все и все. У нас очень много способов развязать человеку язык. Упаси вас бог пойти по этой дороге».

А что это за способы, я за более 2-х лет пребывания в тюрьме осведомлен прекрасно. Язык не поворачивается говорить об этом…

Предложение следствия об обещанном мне изменении меры пресечения могут подтвердить мои сокамерники, которым я, придя с допроса, сказал, что ухожу под подписку /май-июнь 1986 г./.

Малюкин спросил: «Кого из врачей-экспертов вы знаете?» Я ответил: «Знаю только Массовера Ю.Л.». Малюкин сказал: «Вот он-то нам и нужен». Я сейчас точно не могу вспомнить, может это было несколько по-другому. Малюкин меня спросил: «Массовера знаете? У нас много материалов против него». Вероятнее всего, так это и было.

Выясняя все о Массовере, Малюкин /как мне стало известно позже/ обманул меня, сказав, что у того уже есть более десятка эпизодов, и все, что я ему расскажу, не ухудшит положение Массовера, а мне он тогда сможет изменить меру пресечения.

Я оговорил человека, обвинив его в том, чего он никогда не совершал.

Почему я согласился? Как врач я понимал, что у меня нет другого выхода: или прободная язва, или свобода по подписке. Кроме того я совершенно искренне верил, что оговаривая Массовера в преступлении, которого он не совершал, я не ухудшаю его положение при наличии у него тех 10 эпизодов, о которых мне солгал Малюкин. И я пошел на все предложенные мне следствием варианты».

2) 6-го апреля 1988 г.

«…Таким образом, обвинительная версия по данному эпизоду построена только на моем «чистосердечном» признании, данным мною исключительно по мотивам самосохранения. Установление истины я оставил для открытого судебного разбирательства. Сейчас я могу абсолютно откровенно сказать, что кроме разговора о деньгах с Фоменко, никаких действий, а тем более получения денег с моей стороны не было.

И в заключение я могу сказать только одно: и опять меня обманули. Следствие и не собиралось, как я понял, изменять мне меру пресечения.

После суда над Массовером Синюк вызвал меня и поблагодарил за прекрасное выступление в суде: «Вы выступили как прокурор, и следствие этого не забудет».

Вопросы к Рабиновичу.

Судья: Правильно ли мы вас поняли, что свои показания в изложенной их части, которые вы частично признали на предварительном следствии, вы отрицаете, поскольку они были даны в результате незаконного воздействия следственных работников?

Ответ: Да.

Судья: Какие ваши показания с частичным признанием вины записывались на видеозапись?

Ответ: Показания с Гольдманом дважды записывались, по эпизоду с Фоменко – один раз. Все, что связано с Массовером – было записано…

Судья: Как вы относитесь к показаниям, данным на видеозаписи?

Ответ: Они все не соответствуют действительности. Все показания были отрепетированы после того, как я вступил в сговор с предварительным следствием. Первая видеозапись в СИЗО 48/2, которую проводил следователь Синюк, заключалась в моих ответах на его вопросы. Текст был отпечатан на машинке. Следователь Синюк сидел спиной к видеокамере и прикрепил текст себе на грудь, чтобы я не сбился. На недопустимость этого ему сделал замечание оператор.

Судья: На каком расстоянии вы сидели, как было написано? Вы читали?

Ответ: Не помню, я хорошо отрепетировал. Вторая запись была сделана в следственном изоляторе КГБ. Это была очная ставка с Массовером. Часа три репетировалась. Репетитором был Синюк. Принесли чай, бутерброды, шоколад.

Судья: В отсутствии Массовера репетировалась?

Ответ: Да. По дороге в следственный изолятор дважды делались остановки. Проводилась видеозапись в машине и у магазина «Молодость», где якобы я передал деньги. Показания репетировались заранее. Репетиции шли перед каждой записью.

Судья: Почему вы не возражали?

Ответ: Я против ничего не возражал, т.к. надеялся на изменение меры пресечения.

Судья: Понимали ли вы, что это грозит последствиями для Массовера? И почему вы оговорили его?

Ответ: Я считал его не должностным лицом, и считал, что при десяти эпизодах два эпизода не изменят положения.

……

Адвокат: Как возникли показания о матери Массовера?

Ответ: Когда со следователем Синюком обсуждалось мое посещение квартиры Массовера, я сказал, что дверь открыла какая-то женщина. Следователь сказал, что это не подходит. Надо сказать, что открыла дверь мать Массовера.

3) 8 апреля 1988 г.

……

Адвокат

Красовицкий: О вашей язве и парадонтозе было известно следствию?

Рабинович: Я уже говорил о милой шутке, которую позволил себе следователь Синюк, когда в ответ на мои жалобы, что нечем жевать, хлеб кислый и черствый, решить вопрос о моих лекарствах, Синюк со смехом сказал: «А вчера в прокуратуре Ваша жена угощала нас пирогами».

Красовицкий: На этом фоне Вы рассказывали о человеке, которого на ваших глазах били мешками с песком. Вы бы такое выдержали?

Рабинович: Я, конечно, такое не выдержал бы. Изменение меры пресечения мне в это время бросили как приманку. И я пошел на это и оговорил Массовера.

Финита…

На одном из судебных заседаний, где давал свои сенсационные показания Рабинович, присутствовали мы с женой. Своими глазами видели, своими ушами слышали, как человек официально признавался в том, что оговорил мало знакомого человека под давлением следствия и пытаясь тем самым облегчить свою собственную судьбу. Свою собственную судьбу он не облегчил и теперь своим признанием мстил следствию… О, Фемида! И не разверзлись небеса, даже гром не грянул. Даже не высказала особых эмоций судья – средних лет, довольно миловидная женщина. Признанием больше, признанием меньше – какая разница! И не рвали на себе волосы, как выяснилось потом, представители следствия, и спокойненько продолжал «отбывать в местах лишения свободы» свой срок Массовер, и никто не собирался возбуждать уголовного дела против следователей.

Что происходит с людьми? Как можно жить без закона? Можно ли приказать своему мозгу (и сердцу) здесь возмущаться или радоваться, переживать, согласно искренним чувствам, а здесь – ни-ни, считать черное белым, серым, красным – таким, какую установку вынесет служебный, функциональный инстинкт? Как можно доверять своему собственному языку после того, как не раз и не два приказывал ему лгать, и он лгал, как ни в чем ни бывало, с таким же пылом, как потом извергал как будто бы правду? Где же критерии? О каком компасе можно после этого говорить? И о каком пути, о какой вершине? Жизнь лгуна по профессии лишается смысла и превращается в простое поддержание жизни тела…

И не вскочили в негодовании полтора десятка людей, присутствовавших в зале суда – очевидно, сослуживцы и родственники обвиняемых и, как выяснилось потом, осужденного Массовера.

А ведь был уже Нюрнбергский процесс, где в качестве обвинителей участвовали наши ученые и прокуроры и, в частности, прокурор Руденко, который стал потом – и в сталинское, и в брежневское время – Генеральным Прокурором СССР. «Самый строгий преступный приказ не освобождает от ответственности исполнителя» – это главный принцип Нюрнберга. Где же теперь этот принцип? И ведь перестройка объявлена. К моменту выступления Рабиновича на суде исполнилось уже три года с ее начала.

А чуть позже выяснится, что руководитель следственной бригады по делу Массовера не то, что совсем не наказан, а – получил повышение… Усекаете, господа присяжные заседатели? Вот он, рассчет, вот зачем организовывался злой спектакль. Масонский заговор, говорите? Евреи поработить нас хотят? Так ведь все – и следователи, и прокурор, и судья, и журналист, автор статей в центральной газете, В.Андриянов, – все действующие лица спектакля – русские, ну, может быть, некоторые с Украины. Ау, сионисты!