На светлой стороне

Во избежание каких-либо сомнений в авторстве будущего полотна следовало, конечно, обратиться к тематике, присущей Савойскому. Но Орест Сергеевич решил почему-то изобразить несвойственную его творчеству жанровую сцену. К счастью, его – мастера портрета и пейзажа, – удалось-таки склонить к написанию последнего, который, как известно, почти всегда находится вне рамок исторических эпох.

Живописец творил удивительно быстро, и вскоре была закончена картина «В ожидании».

Зимнюю опушку с кривоватой берёзкой на переднем плане освещает размытое пятно луны; деревце стоит на белом берегу ручья из талых вод. Но ручей не течёт, как и стынет всё вокруг… Так бывает, если уходит душа, и остаётся только ждать, когда она вернётся и повелит дальше жить.

Картина получилась тонкая, нежная – совершенно в духе Савойского, и обоснованно можно было рассчитывать на успех, но никто не ожидал, что она будет продана за столь баснословные деньги!

Настоящая удача!

Конечно, Козличенко не претендовал на первую роль, которая, несомненно, принадлежала Савойскому, но однозначно считал себя незаслуженно потеснённым с полагавшегося ему почётного второго места. Это и сподвигло его вспомнить о первоначально оговоренных пятидесяти процентах.

– Вот уж правду говорят: нет предела человеческой жадности! – возмутился Натыкин и назвал Козличенко сумму, которая соответствовала пяти процентам, причитавшимся ему по второму договору. – Тебе мало? Не наглей, Валера…

Он выразительно посмотрел на Козличенко. У того в памяти всплыло понятие «лихой человек», и хоть таковые ему прежде не встречались, у него моментально составилось представление о том, как они в действительности могут выглядеть.

А ко всему прочему названная сумма существенно превышала ожидаемое значение, так что Козличенко решил не лезть на рожон. И потом: от добра добра не ищут! Если доход будет того же порядка и постоянным, это ж какие деньги потекут!..

В голове началось кружение различных мыслей, точнее, не мыслей, а их обрывков. Когда же этот водоворот осел, первым делом подумалось о Веронике Витальевне. Козличенко потянулся к мобильнику.

– Какой Валера? – прозвучало в трубке.

– Ну из санатория… Помните?

Наступила тишина, в которой нельзя было уловить ни одного флюида – ни дружелюбно-тёплого, ни неприязненно-холодного. Это пугало. Козличенко поспешил продолжить:

– Хочу в ресторан вас… тебя пригласить… Отметить. Дело-то, о котором я говорил, выгорело!

– Поздравляю, – ответила, наконец, Вероника Витальевна. – Только я не могу.

– Но почему?!

– Во-первых, я ещё на работе. А, во-вторых… Валера, мы же взрослые люди! То, что между нами тогда случилось, ничего не значит…

– Хорошо, хорошо, ничего не значит, – согласился Козличенко, опасаясь, что сию же минуту она положит трубку. – Но почему мы не можем просто посидеть в ресторане? Просто!

Ненадолго установилась тишина, которая уже не была безмолвна, но была полна прохладных флюидов раздумья.

– Я освобожусь только в восемь. Можем встретиться у ресторана в девять. Это устроит?

Снова увидев Веронику Витальевну, Козличенко окончательно понял: это его женщина! Помимо того, что ему необычайно нравилась её внешность, а она была дородная, зрелая красавица, притягивала её незлобивость – когда сердце, если кого-то и не принимает (как его не приняли санаторские), но и не ожесточается против (а они ещё и обидным словечком наградили!). И, конечно же, не давала покоя память о внезапной страстности этой спокойной пышнотелой женщины.

Ко всему прочему она совершенно не смущалась, что кавалер ниже её ростом.

Они устроились за столиком у окна. Тихо играла музыка, посетителей было немного, все общались вполголоса. Обстановка, пронизанная покоем, как нельзя лучше, располагала к душевной беседе. Именно на неё и рассчитывал Козличенко.

– А, может, сегодня коньячка выпьем?

– Думаешь, так легче меня напоить? – неожиданно рассмеялась Вероника Витальевна. – Я девушка стойкая!

– Значит, точно коньяку!

Зря Натыкин называл его жадным. А ещё называл расчётливым. Вот против этого Козличенко возражать не стал бы. Ничего зазорного в расчётливости нет! Она сродни мудрости! И, между прочим, очень часто заставляет быть щедрым. Как сейчас.

– А к коньяку закажем… Сырную тарелку, сёмгу, икру…

– Постой, постой, ты, в самом деле, так разбогател?

– А ты думала, я пошутил? Что желаешь из горячих блюд?

Чудесный вышел вечер!

Был тот самый случай, когда коньяк раздобряет вкушающих (а это происходит не всегда!) – умягчает души, взгляды, делает проникновенными голоса и речи. А в меру прожаренное каре ягнёнка с гарниром из овощей принималось желудком как благодать, как изысканное подношение организму…

– Никогда не ела такого нежного мяса, – говорила Вероника, – хоть и сама неплохо готовлю.

Слышать это Козличенко было особенно приятно, как и то, что она давно развелась с мужем.

– Не сложилось, разные мы… Да и на сторону он всё время поглядывал.

– При такой-то красавице?!

– Да, при красавице… Вас же, мужиков, сам чёрт не разберёт!

– Нет, во мне ты можешь не сомневаться!

– Хм… – усмехнулась Вероника и испытующе оглядела его. – В общем, осталась я с сыном. Теперь он уж взрослый, женат… А ты что же не обзавёлся семьёй?

– Не хотел! – честно признался Козличенко. – На других смотрел и никакого желания не испытывал. Получалось, что женились они только для того, чтобы ненавидеть друг друга. Парадокс!

Живёшь себе, живёшь, и вдруг у тебя ненавистник появляется! Это, как на гладкой доске заноза! Ну и зачем? Глупые люди…

– Валера, Валера, видно, любовь – это не твоё!

– Почему не моё? С тобой – моё!

– Ты мне в любви признаёшься?! – прыснула смехом Вероника, а её тёмные глаза… глаза зажглись этаким звёздным небом.

От этого сияния Козличенко стало радостно, и он тоже засмеялся.

В этот момент в зал вошли штабс-капитан и Жанна.

Чудесный был вечер…

11

В очередной раз Козличенко отметил про себя, что этот штабс-капитан – настоящий красавец-мужчина (хорошо, что Вероника сидит к нему спиной!): черноусый, осанистый, с твёрдым взглядом и спокойным лицом. Порода, военная косточка… Даже и в штатском костюме в нём нетрудно узнать белого офицера. «Почему „белого“?! – спохватился Козличенко, – они все тогда были просто офицеры».

Рядом с ним Жанна выглядела вполне гармонично – хоть и простовата личиком, но волнующе женственна (и не в последнюю очередь благодаря манере одеваться, привившейся теперь и Насте). На ней было тёмно-красное платье, – облегающее, с волнами складок на груди и открытой спиной, а на штабс-капитане – чёрный, с иголочки костюм, поверх которого аристократично белел длинный шарф. Козличенко догадался, что всё это обновы. «Значит, им тоже была выдана некая сумма денег, – заключил он. – Интересно, какая…»