Правовая политика России на современном этапе

• введение института присяжных заседателей.

В начале ХХ в. произошло соединение национальной правовой формы с юридическими институтами романо-германского права (Манифест Николая II от 17 октября, Основные законы Российской империи 1906 г.).

Это важно запомнить

При этом сохранялись существенные особенности российского права:

• приоритет общего дела;

• слабость личностного начала;

• сохранение в общественной жизни неправовых регуляторов – моральных, религиозных, корпоративных;

• подчиненность права государству;

• отрицательное отношение православия к ценностям правового общества, прежде всего к частной собственности.

Формально-догматической методологии к началу ХХ в. придерживались Е. В. Васьковский, Д. Д. Гримм, А. А. Рождественский и др. Однако она не была монопольной.

На переломе столетий российская действительность весьма способствовала формированию многочисленных и разнообразных альтернатив позитивизму.

Формирование этих альтернатив началось с того, что этатический позитивизм распался на два направления – формально-догматическое и социологизированное, сфокусированное на проблеме интереса в праве. Сторонниками второго подхода были С. А. Муромцев и Н. М. Коркунов, которые выступали с позиций, близких к юриспруденции интересов.

Н. М. Коркунов видел в праве средство разграничения социальных интересов, полагая при этом, что выбор средств защиты индивидуальных интересов остается за личностью, а не за государством.

В начале ХХ в. П. И. Новгородцев, Б. А. Кистяковский, Е. Н. Трубецкой, В. М. Гессен, Н. И. Палиенко и другие ученые отошли от позитивизма, образовав новое течение правовой мысли, оставившее глубокий след в новейшей истории правовой мысли. Речь идет о концепции «возрожденного естественного права». Суть их позиции была предельно конкретна. Не государственное веление, не общественная воля должны выступать в качестве критерия правовой нормы, но идея личности. Сторонники этого течения указывали, что в истории русских правовых институтов личность заслонялась семьей, общиной, государством, а в результате ее правовой статус так и не сложился. Между тем «основу прочного правопорядка, – писал Б. А. Кистяковский, – составляет свобода личности и ее неприкосновенность». Путь к этой свободе и неприкосновенности, по его мнению, – создание конституционного государства.

Однако начало ХХ в. было для России смутным временем, полным насилия как со стороны возбужденных масс, так и со стороны правительства, подавившего революцию ценой большого кровопролития. Либеральная интеллигенция увидела беспочвенность идеалистических рекомендаций в качестве указаний для реальной жизни, осознав глубокий разрыв между нравственно автономной личностью, несущей в себе высокие общественные идеалы и бунтующей эмпирической личностью, озлобленной, склонной к разрушению и саморазрушению. В правовой науке создалась благоприятная ситуация для реванша этатического позитивизма с его правопониманием, основанном на идеях государственного принуждения. Наиболее ярким представителем этатического позитивизма новой волны стал Г. Ф. Шершеневич, книга которого по теории права вышла накануне Первой мировой войны, и в то время ее положения, проникнутые пафосом этатизма, звучали очень полемично. «Право, – писал он, – есть функция государства, и потому логически оно немыслимо без государства и до государства».

При этом право прежде всего отражает интересы властвующих. «Право представляет равнодействующую двух сил, из которых одна имеет своим источником интересы властвующих, а другая – интересы подвластных», – считал Шершеневич. Он видит в праве по преимуществу насильственный институт, используемый властью в своих интересах. «Всякая норма права – приказ, – пишет он. – Нормы права не предлагают только, не советуют, не убеждают, не просят, не учат поступать известным образом, но требуют известного поведения». По Шершеневичу, «вне государства нет права», и «действие норм права ограничивается пределами власти государства».

Такова была ситуация, сложившаяся в правовой науке России к 1917 г., ознаменовавшемуся двумя революциями.

Первая из них – Февральская – усилила брожение демократической правовой мысли, стремление утвердить приоритет права над государством.

Вторая – Октябрьская – на многие десятилетия обеспечила полное господство этатизма в государственно-правовой практике и правового нигилизма в теории.

Вот что писал, например, известный деятель юстиции первых лет Советской власти А. Г. Гойхбарг: «Храм буржуазного владычества – законодательство и его фетиш – закон; храм пролетарского и социалистического мирового строя – управление, а его богослужение – труд. Не случайно политические идеалы буржуазии воплощены в парламентаризме – правовом государстве. Социалистическое же общение по смыслу своему является общением для управления».

Это важно запомнить

В советский период целью права было открыто провозглашено формирование нового человека, построение нового государства и права. Что касается понимания сущности права, то советские юристы исходили из идей К. Маркса. «Ваше право, – записано в Манифесте коммунистической партии, – есть возведенная в закон воля вашего класса, содержание которой определяется материальными условиями жизни вашего класса». Развивая эту мысль, К. Маркс позднее писал в предисловии «К критике политической экономии»: «Правовые отношения, как и формы государства, не могут быть поняты ни из самих себя, ни из так называемого всеобщего развития человеческого духа; наоборот, они коренятся в материальных условиях жизни, совокупность которых Гегель, по примеру англичан и французов XVIII столетия, объединил под названием «гражданского общества», а анатомию гражданского общества надо искать в политической экономии»[41 - Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 13. С. 6—7.].

В результате такого подхода к праву сложившаяся на развалинах буржуазного права России советская правовая система характеризовалась следующими особенностями.

Первая – пронизанность официальной идеологией – марксизмом, что сближало ее с религиозными правовыми системами. Это находило выражение в социально-классовом, а не юридическом подходе к субъектам права, в приверженности политическим кампаниям. В первое время после 1917 г. основным источником права было революционное правосознание. Наконец, существовало прямое вмешательство государства и компартии в юридическую практику – законотворчество, правоприменение, юридическое образование.

Вторая особенность состояла в отрицательном отношении правящего слоя к праву как вынужденному злу, подлежащему преодолению.

Третья особенность – это абсолютный примат интересов государства над интересами личности. Государственные преступления подлежали самым суровым наказаниям. Сфера частного права была резко сужена.

Советская правовая система базировалась на идее обязательства человека перед государством, негативного отношения к правам человека. Человеку разрешалось лишь то, что было разрешено государством, а государство могло запрещать все, что считало нужным. Гражданские и политические права рассматривались как второстепенные в сравнении с социально-экономическими. Широко применялся принудительный труд, ограничивалась свобода передвижения.

Четвертая особенность заключалась в зависимости судебной системы от партийного руководства, а ее деятельность отличалась карательной направленностью, инквизиционными процедурами, нарушением прав обвиняемого, объективным вменением (привлекались и члены семьи обвиняемого), уголовной ответственностью за нарушение трудовой дисциплины, возможностью расстрела для лиц с 12-летнего возраста, широким распространением внесудебной расправы и т. д.

Пятая особенность проявлялась в принижении роли закона, так как общие установки принимались партийными директивами, а детали регулировались ведомственными актами.

Краткий комментарий к теме

В основе правового нигилизма в первые годы Советской власти лежала упрощенная трактовка установок марксизма. Используя аргументы, которые К. Маркс и Ф. Энгельс выдвигали против иллюзорных идеологий вообще, некоторые советские марксисты объявляли и право пустой идеологической формой, лишенной всякого социального содержания. «Право и государство, – писал В. В. Адоратский, – вовсе не представляют из себя самостоятельных сущностей. Понятие о них, существующее в головах юристов и практических деятелей, – это идеи, являющиеся лишь звеньями в цепи своеобразного процесса общественной жизни. Самое же явление, которое скрывается под этой идеей, под этой видимостью, есть власть, вооруженная сила».

Из этих представлений вытекала задача немедленного свертывания всего того, что осталось от старого права и юридических отношений. «Всякий сознательный пролетарий, – писал А. Г. Гойхбарг, – знает… что религия – это опиум для народа. Но редко, кто… осознает, что право есть еще более отравляющий и дурманящий опиум для того же народа».

Другой марксист – Е. Б. Пашуканис шел еще дальше, он полагал, что отмирание категорий буржуазного права будет означать отмирание права вообще, т. е. исчезновение юридического момента в отношениях людей. Основанием для такого вывода служило понимание юридического отношения как особой стороны, разновидности отношений.

Потребности государственного строительства и задачи управления общественными процессами, однако, довольно скоро поставили перед руководителями Советского государства необходимость поворота к праву. Реальная практика функционирования государства показала, что без права невозможно вернуть жизнь общества в нормальную колею, не говоря уже о создании новых социальных форм. Первое советское определение права принадлежит П. И. Стучке. «Право – это система (порядок) общественных отношений, соответствующая интересам господствующего класса и охраняемая организованной его силой», – писал он. Это определение было включено в «Руководящие начала по уголовному праву РСФСР», утвержденные Наркомюстом в 1919 г.

Понимание права, предложенное П. И. Стучкой, сначала исходило из того, что правообразующей средой выступают общественные классы, а государство особо не выделяется среди классово-общественных факторов. Однако в более поздних работах П. И. Стучка вынужден был отвести в своей концепции определенное место и государству. Господствующий класс организует охрану и поддержку правовых отношений, действуя как через государство, так и в других формах, считал он. Интересы господствующего класса, порождающие систему общественных отношений, формируют и право. В сфере права они составляют исходный конструктивный материал; классовые отношения, отражающие эти интересы, первичны, а нормы права и законы, издаваемые государством, вторичны.

Закон, согласно теории П. И. Стучки, является просто способом организованного массового действия государства, необходимым до тех пор, пока существует само государство. Принуждение, исходящее от господствующего класса, охраняющего созданную им систему общественных отношений, есть важнейший признак права.

Таким образом, в 1920-е гг. удалось преодолеть первый барьер на пути правового развития страны – марксистское положение о праве как пережитке буржуазных общественных отношений. После этого появилось множество концепций советского права. Однако все они исходили из постулата о полной зависимости правовой системы от социальной. Любая марксистско-ленинская трактовка права подчеркивала производность правовой системы от экономических условий развития общества, определяла границы права с учетом его способности оформлять и отражать действительные процессы и явления.

Во второй половине 1920-х гг. разнообразие точек зрения и подходов к пониманию права достигло степени, сравнимой с дореволюционной.

«Все-таки право есть совокупность норм», – писал С. А. Котляревский вопреки господствующему тогда представлению о праве как системе общественных отношений. Право, полагал другой известный юрист этого периода – Н. В. Крыленко, это не система общественных отношений, а лишь отражение в писаной или неписаной форме отношений людей друг к другу. По своему содержанию право есть система норм, имеющая задачей сначала охранить (с помощью тюрем и войск), потом оправдать (с помощью университетов) существующий порядок.

К началу 1930-х гг. развитию права начинает способствовать сложившееся у руководства страны понимание решающей роли государства в осуществлении общественных преобразований. Этатистское правопонимание получает официальную поддержку. Все остальные теории подверглись резкой критике на I Всесоюзном съезде марксистов-государственников в 1931 г.

В условиях неограниченной власти И. В. Сталина, грубейших нарушений законности и формирования хорошо налаженного принудительно-репрессивного аппарата государства органы внутренних дел, суд, прокуратура, призванные стоять на страже правопорядка и законности, сами творили беззаконие. Идеологическое обоснование происходившего в это время обеспечил А. Я. Вышинский, разработавший догматическую теорию права, приспособленную к нуждам административно-командного руководства страной. «Философия права» Вышинского являлась, в сущности, крайней формой этатистского позитивизма. Она сводила все правовое к предписаниям и приказам сверху, видела в праве только инструмент государственного принуждения.

«Новое» понимание права, сформулированное Вышинским в июле 1938 г. на Всесоюзном совещании работников науки советского права, звучало так: «Советское социалистическое право есть совокупность правил поведения (норм), установленных или санкционированных социалистическим государством и выражающих волю рабочего класса и всех трудящихся, правил поведения, применение которых обеспечивается принудительной силой социалистического государства…»

Согласно такому подходу государство устанавливает и санкционирует юридические нормы, обеспечивает их принудительное исполнение, а следовательно, определяет сущность права. Эта этатистская концепция права вытеснила все другие теоретические построения, прежде всего социологические подходы к праву. Новая правовая парадигма сводила на нет роль общества в формировании права и юридических институтов, судьба права была фактически полностью отдана государству, понимаемому как механизм управления и тотального контроля над обществом.

Государственное регулирование распространялось на все сферы общественной жизни, оставляя все меньше пространства для свободной инициативы людей. Административное стремление во все вмешиваться и везде наводить единый порядок, ломать естественноисторический ход событий в угоду придуманным схемам устройства жизни деформировали и надолго вывели из строя нормальные методы правового регулирования. Право отрывалось от общественной жизни, принимало вид так называемого регулятивного механизма. На теоретическом уровне связь права с обществом потеряла какое-либо значение, право переместилось почти исключительно в сферу государственного бытия.

Таким образом, в конце 1930-х гг. в советской юридической науке произошла смена правовой парадигмы. С этого времени ученые-юристы каждый закон и всякий подзаконный акт объявляли выражением воли трудящихся.

Вместо того, чтобы в качестве относительно самостоятельного общественно-государственного явления устраивать, упорядочивать отношения между гражданским обществом и государством, право оказалось как бы «под государством», стало средством оформления его команд.

Разрыв права и действительности логически ведет к фетишизации правовой нормы, приписыванию ей мифической способности «творить» правовую жизнь, к представлению о том, будто юридические нормы создаются законодателем, а затем привносятся в жизнь через особый механизм правовой регуляции. Правосознание постепенно выработало преувеличенное представление о зависимости всякого дела от нормы и нормативной базы. Чуть ли ни каждую неудачу практики стали объяснять несовершенством закона, а изъяны юридического регулирования относить на счет законодателя. В нашей жизни странным образом переплелись элементы правового нигилизма и правового фетишизма, беззакония и наивной веры в закон как всемогущее средство решения социальных проблем.

С середины 1950-х гг. в теории советского права начался процесс либерализации и развернулась полемика между приверженцами официального правопонимания и сторонниками его пересмотра. Дело, однако, сводилось только к столкновению между «узким», «нормативистским», и «широким» подходом к праву. Между тем попытки осудить нормативизм в праве не могли быть успешными, потому что право неизменно нормативно. Любая концепция, игнорирующая это обстоятельство, ущербна. Долгое время дискуссии обходили самое главное – этатистскую суть правопонимания.

Понятие права в советской юридической литературе практически не выходило за рамки правового позитивизма. Юридическая мысль вращалась в привычном круге идей. Одни теоретики не желали покидать почву этатистского позитивизма, а другие предлагали конструкции в духе социологического позитивизма. В этой связи следует отметить, что проблема нового понимания права до сих пор в России ждет своего решения. Российским юристам еще предстоит сделать выбор основных ориентиров и принципов правового развития, а для этого прежде всего необходим выбор правопонимания.

Информация к размышлению