Нарисованный романс

«Как молоды мы были,

как искренне любили!»

Глава 1. Расширение кругозора

Когда я пишу эти строки, то передо мной проплывают, прежде всего, каждая крупица воспоминаний детства, отрочества и юности, вызывающие волны волшебных ассоциаций…

Я, как и большинство дачников по Савёловской дороге, жил на даче круглый год с мамой, бабушкой и дедом, жил на даче зимой и летом. О существовании отца ничего не знал, и никто мне о нём не рассказывал. Время было суровое, но мне казалось, что всё идёт как надо…

Однажды собрались наши соседи собрались, чтобы послушать важное радиосообщение. В комнате было темно, но радиоприёмник мягко светился. Внезапно раздался голос с акцентом, и все затихли…

Скоро соседи снова собрались, но уже на крыльце нашей террасы. Все шумели и с любопытством смотрели вверх. Там в паутине прожекторов метался большой самолёт… Через некоторое время все вдруг закричали: «Поймали! Поймали!..»

Раньше я ничего не мастерил, кроме попыток что-то изобразить на бумаге цветными карандашами – это у меня от мамы. Но уже следующее лето дед разрешал мне мастерить и делать разные поделки и даже показал, как пользоваться его молотком и гвоздями. В последствии эти навыки я использовал для изготовления сабель, планеров и парусных макетов, которые затем относил в детский сад и раздавал ребятам для проведения придуманных мною различных игр.

Однажды, когда у нас ремонтировали печку, работники неожиданно куда-то ушли. Мне понравилось, что они, закончив своё дело, оставили глину и инструменты. Это обстоятельство так вдохновило меня, что из оставшейся глины я соорудил большой танк. Я был доволен своим творением и, не дожидаясь, когда глина высохнет окончательно, покрасил его зелёной краской, изобразив какое-то подобие красной звезды на башне… Дед, пришедший с работы, меня не ругал, а даже похвалил, но танк убрали и больше никогда не подпускали к глине. Возможно, эти обстоятельства подорвали мою тягу к созданию более фундаментальных скульптур…

Теперь мама отвозила меня на продлёнку в детский сад, расположенный где-то в районе московского института «МИИТ». Раз в неделю, по окончании продлёнки, она, будучи главным бухгалтером «Фабрика кухня», забирала меня из садика на работу, чтобы завершить свои расчёты. Затем, поздно вечером, мы ехали на «дачу». Такой распорядок позволял мне кататься по длинному коридору бухгалтерии на деревянных счетах с «колесиками» и не мешать маме заканчивать свои дела…

Однажды в воскресенье к нам пришла учительница, чтобы записать меня в школу, но я, не испытывая никакого желания учиться, спрятался под кровать. Меня старались оттуда выманить, соблазняя тем, что в школе много ребят и девочек, с которыми можно будет играть на переменах. На это я сообщил, что девочки меня вообще не интересуют!..

Подошло первое сентября. По утрам уже было свежо, и трава, щедро осыпанная крупными кристаллами снежинок, местами блестящими, как бриллианты, сильно «бодрила» ноги. На нашей улице таких, как я, набралось пять человек… В моём первом классе «А» мальчишек оказалось намного меньше, чем девчонок. Нас направили в деревянную одноэтажную школу с большой кирпичной печкой.

Специальных истопников не было, и учителям часто самим приходилось пилить и колоть дрова. Впоследствии через родителей выяснилось, что я обладаю некоторыми навыками пилки дров. Учителям казалось, что я покрепче учеников даже старших – видимо, сказывалась пилка дров на «даче» для своей печки. Так с их лёгкой руки я стал частенько приобщаться к непрофильной «учёбе».

В этой «Деревяшке», как её величали ученики, существовала странная традиция – перед началом занятий обязательно между школярами должна была происходить драка хлебниковских ребят с шереметьевскими.

Побеждённые в драке в последующие дни обязаны были драться за тех, кто их победил. Поскольку я был не из слабеньких, то меня часто, уже на станции у вагона, встречали ребята из младших классов и с криками: «Наших бьют!» – забирали мой портфель и несли его в школу, чтобы я мог быстрее добраться до места драки и успеть поучаствовать в этих странных мальчишеских состязаниях…

Время бежало быстро, и однажды, когда я был уже в восьмом классе, мама, без всяких предисловий, сообщила, что мы через неделю уезжаем к папе. Такое известие меня сильно взволновало, и я стал готовиться к отъезду…

Девчонки меня по-прежнему не интересовали, но я, видимо, в соответствии с мамиными генами, увлекался живописью и на переменах, а иногда и на уроках, что-то рисовал. Этому способствовало то обстоятельство, что я в «Деревяшке» сидел на последней парте один.

Однажды мама выдавала мне большой лист бумаги, чтобы я им покрыл свою парту. Но на непрофильном уроке на одной половине листа, которой была накрыта моя парта, я нарисовал морской бой парусных судов, а на другой – крупно изобразил глаза бойца в окопе с гранатой против вражеского танка. Как ни странно, но меня за эти мои импровизированные «творения» не ругали и не вызвали к директору, а рисунки поместили на какую-то выставку. Как потом сказал учитель по рисованию: «Рисунки очень хорошие, а глаза бойца очень точно и ярко отображают состояние души этого человека». Через несколько дней после этого происшествия меня пригласили в студию художников… Но дальнейшим планам не суждено было сбыться. Надо было ехать на Южный Сахалин…

Поездка вызвала во мне живой интерес. Мы ехали в плацкартном вагоне дальнего следования, и я, лёжа на верхней боковой полке, постоянно смотрел в окно. Меня очаровывали бесконечные просторы страны: тайга, обрывистые скалы, Байкал, многочисленные тоннели в сопках, огромные реки с их мостами… Через одиннадцать дней мы добрались до Владивостока, и уже через несколько дней, соблюдя все установленные в то время требования и санитарные нормы, мы с мамой прибыли в порт. Я был зачарован видом на гавань с кораблями на рейде…

Мы направились к нашей пристани. Неожиданно басом загудел пароход, стоящий у пристани, а с ним дуэтом завыла сирена. Воздух содрогнулся, заклокотал и наполнился глухим гулом, который, нарастая, поглотил многочисленный говор людей и шум гавани…

А вот и этот корабль, на котором предстояло нам плыть на Южный Сахалин. К нему тянулись толстые канаты. Он был пришвартован правым бортом у длинной пристани, и я смотрел на него с восхищением – снизу вверх. Мне казалось, что это самый величайший корабль в мире!

Продвигались в длинной очереди, мы, оказавшись наверху, стали наблюдать, как на него прибывают пассажиры со своим скарбом. С верхней палубы пассажиры мне показались цветными гномиками. Наконец мама вручила пограничникам наши проездные документы… и мы оказались на огромном многоэтажном «Крильоне». Вместе с нами было очень много вербованных, и океан чуть слышно вздыхал…

Я восхищался его размерами и был уверен, что этот исполин будет спокойно скользить по поверхности океана, лишь ощущая толчки своего корабельного «сердца-двигателя»…

Надвигались сумерки, и заметно похолодало. Я сильно продрог. Чтобы согреться, стал приседать, держась за парапет, наблюдая за плотной стеной густого тумана, приближающего линию горизонта… Через некоторое время его вязкая стена поглотила и наш корабль…

Мы не чувствовали каких-либо отрицательных воздействий, и, стоя на палубе, я восхищался Тихим океаном и его просторами.

На следующий день усилился бриз. Откуда-то пришёл сильный шторм, который все ощутили в полной мере…

Где-то сильно стала звякать задвижка каюты, и я проснулся. «Крильон» содрогался всей своей громадиной, видимо, его двигатели работали на полную мощность. Стены скрипели. Из-за любопытства я вышел на палубу, но тут же сильный порыв ветра прижал меня к переборке…

До самого горизонта океан рябило могучими серо-белыми гривами. Море грозно шумело. Волны гневно перекатывались под тёмно-серыми, низко нависшими облаками. Казалось, что тучи и волны бегут к горизонту в погоне за светящейся полосой, напоминавшей мне прозрачный чёрный фарфор. Яростные тёмно-пенные волны грозно вздымались и бурлили, образуя колышущиеся огромные горы. По этим бурлящим склонам, подобно ледниковым потокам, низвергалась шипящая белая пена, которую ветер клочьями уносил с собой в даль.

Огромные волны бросали наш многоэтажный корабль, как щепку, но «Крильон» без устали разрезал вздыбленные волны. Он швырял их в стороны вместе с горами пены, быстро убегающей к корме, за которой тигровыми полосами тянулся в океане далёкий след. Корабль, содрогаясь всем корпусом, нёсся по взбешённому океану. Ветер бомбил его огромными «бомбами» пены. «Крильон» грохотал и раскачивался, но его нос, точно острый бур, беспощадно буравил волны, подбрасывая вверх и разрезая их на две огромные водяные глыбы.

Качка усиливалась. Поручни стали окунаться в гребни шипящих волн… Накренясь, «Крильон» на мгновенье замирал, потом снова медленно выпрямлялся, и волны, откатываясь, убегали вдаль. Через некоторое время они заметно подросли и, закипая огромной бурлящей и пенящейся белой шапкой, стали нарастать за бортом перед моим восхищённым взором…

«Крильон» продолжал карабкаться снова и снова на эти белые кипящие вершины, чтобы вновь проваливаться в их бездну… Затем он, оттолкнувшись от низшей точки, медленно набирая силы, начинал выбираться из глубин великого океана на самую вершину этих огромных волн. Достигнув её, корабль на какие-то мгновенья замирал, царствуя над этой разбушевавшейся стихией, с пенящейся, бурлящей, седой и грозной поверхностью океана, где вой ветра и рёв шипящих волн рождали во мне музыку. Лицо моё горело от возбуждения. Этот вид, его музыкальное оформление, завораживая меня, приводили в неописуемый восторг! «Вот это уже лицо «Тихого Великого Океана», подумал я!..»

Вдруг мощная волна неожиданно ударила в борт «Крильона», сильно накренив его. Затем она, значительно превосходящая прежние волны, стала нарастать над ним. На её вершине зашипела серо-белая пена, закручивающаяся в мощнейшие потоки голубовато-зелёных водных творений Тихого океана. Но, достигнув своих прежних гигантских размеров, волна, грозно шипя, всё росла, вздымаясь над кораблём, а корабль продолжал стремительно «проваливаться» в бездну… Я смотрел на неё, как загипнотизированный, не в силах пошевелиться от восхищения…

Неожиданно кто-то меня резко рванул вовнутрь корабля, мгновенно захлопнув водонепроницаемую дверь. Волна с такой силой ударила по двери, что корабль содрогнулся всем корпусом!

– Считай, что ты второй раз родился в рубашке! – произнёс коренастый матрос с приветливой улыбкой. – Будем знакомы, Сергей.

– Серж, – произнёс я, ещё не осознавая, что случилось.

– Ну, привет, тёзка! Ещё б мгновенье, и ты отправился бы на завтрак океанским обитателям. Это волна – убийца! Она возникает редко, но неожиданно. Мне тоже повезло однажды с ней познакомиться, когда салагой служил на Тихоокеанском флоте…

На следующий день, к моему величайшему удивлению, «Тихий Океан», как ни в чём не бывало, тихо продолжил нести свои уже умиротворённые волны… Небо было голубое – ни облачка, и создавалось впечатление, что океан слился с ним в едином поцелуе…

Какой-то парень, забравшись на корабельную возвышенность, закричал:

– Смотрите! Смотрите, контуры Японии на горизонте появились, – все, кто был на палубе, услышав это сообщение, стали смотреть в сторону, куда парень указывал рукой. Всходило солнце, оповещая о начале нового дня!..

Некоторое время спустя этот же любознательный парень, указывая на плывущих за нашим «Крильоном» касаток, сообщил:

– Значит, скоро прибудем в порт Корсаков! – его прогноз оправдался…

Предъявив необходимые документы, мы с мамой сели в нужный транспорт. Через какое-то время пассажиры со словами: «Тайхара», «Тайхара» – направились к выходу. Мы последовали за ними.

В Южно-Сахалинске нас встречал высокий майор с орденами. Оказалось, это и был мой папа!

Мамино лицо, свежее, словно умытое росой, светилось ясным, мягким светом. Глаза источали тёмно-карие искорки. Всё её существо дышало здоровьем, а красиво очерченные губы едва сдерживали лёгкую, приветливую улыбку…

В Южно-Сахалинске нас поселили в одном из трёхэтажных деревянных домов. Помещение, куда нас поселили, по сравнению с домом в Хлебниково, было очень просторным. Рядом располагался большой вокзал. Туда я впоследствии частенько бегал за углём для нашей чугунной печки, стоявшей посреди огромной кухни.

Здесь многое вокруг меня было новым и необычным. Окна открывались не как у нас, а двигались вверх и вниз. Название магазинов были обозначены японскими иероглифами сверху вниз и подсвечивались разноцветными фонариками. Дома деревянные – в основном двух- и трёхэтажные. Крыши домов и крылечки были ажурными в японском стиле. Мне они понравились.

Из нашего окна были видны сопки, рядом с которыми находился городской парк. Правда, сопки почему-то постоянно дымились… Затем часто стали загораться городские дома, которые, как потом выяснилось, поджигали японские диверсанты. Так что пожарным, пока их не отловили, было скучать некогда…

В соседнем трёхэтажном доме, в отличие от нашего, была большая терраса, где постоянно собиралась ватага мальчишек из близлежащих домов, чтобы чем-нибудь заняться или во что-нибудь поиграть. Несколько мальчишек были немного младше меня, но в основном это были мои сверстники. Я быстро перезнакомился с ребятами. Они показали мне бильярдный стол с зелёным сукном, немного потёртым в нескольких местах. Такой стол я увидел впервые. Ребята сказали, что кия и бильярдных шаров нет… Я рассказал об этом папе, и он через несколько дней, раздобыв где-то один бильярдный кий и шары, подарил их мне. Это был большой подарок для меня и мальчишек.

Через некоторое время, после приобретения кия и шаров, мальчишек стало приходить значительно больше. Одни приходили, чтобы поиграть в бильярд командами, передавая единственный кий по кругу, а другие – посмотреть на бильярд и на эту новую для них игру…

И вот однажды пришла очень стройная девочка с голубыми бантиками в косичках, и я сразу почему-то её приметил, чего раньше со мной не случалось. Мы быстро с ней подружились. Звали её Жасмин. Папа у неё тоже был военным, и это обстоятельство нас сближало.

Это была стройная, красивая, весёлая, приветливая, начитанная, рассудительная и отзывчивая девчонка. Жасмин часто нам, ребятам, рассказывала различные истории из прочитанных ею книг. Она так увлекательно рассказывала, что я однажды попросил папу принести мне какую-нибудь интересную книгу.

Через некоторое время он подарил мне томик Пушкина «Евгений Онегин», несколько произведений Бальзака и «Порт-Артур». Позднее, заметив, что я рисую, познакомил с художником нашей воинской части – Дурициным. Дурицин научил меня пользоваться масляными красками и даже показал некоторые приёмы профессиональных художников… Но всё хорошее, как говорят взрослые, всегда заканчивается невовремя.

Однажды Жасмин пришла грустная и сообщила мне, что через три дня они уезжают в другую воинскую часть.

– Адреса он не назвал, – сказала она, – так как воинская часть секретная. – Мне от этих тихо произнесённых слов стало очень грустно.

В день отъезда я подарил ей написанный мной масляными красками свой большой портрет, с моими глазами, говорящими о любви яснее любых слов. Писал я портрет на холсте масляными красками с моего отражения от нашего сахалинского трюмо. За моей спиной на портрете я с большим усердием нарисовал лицо улыбающейся Жасмин с надписью: «Милой Жасмин от Сержа»…

Через некоторое время моего папу тоже перевели в другую воинскую часть, и свою учёбу я уже продолжил на Северном Сахалине. Оказалось, что несмотря на то, что эти города по карте почти рядом, на Южно-Сахалинске могут расти груши, а в городе Смирных нет. Там часто бывают морозы ниже сорока… Видимо, сказалось его расположение с севера на юг и соответствующие течения.

Не успев толком познакомиться, одноклассники сообщили, что мне предстоит драться с победителем школы – Мельниковым, который был старше меня на два года. Я раньше думал, что эта идиотская традиция существовала только в нашей школе, – ан нет… От отца усвоил урок: «Если драка неизбежна – бей первым…» Так я познакомился с новыми учениками и их местными «традициями». С Мельниковым же я подружился сразу после драки. Потом мы с ним и ребятами частенько катались с сопок на обычных лыжах, так как горных у нас в то время не было…

Через некоторое время бабушка и дедушка Мироновы, по линии мамы, прислали мне толстенную и очень полезную «Книгу вожатого», благодаря которой я увлёкся шахматами и планеризмом.

Места здесь отменные – особенно много рыбы, ягод и грибов, а кругом настоящая тайга с упавшими деревьями и диким животным миром.

Как правило, в воинскую часть рыбаки привозили улов на полуторке и раздавали его бесплатно. Частенько можно было наблюдать, как рядом с общежитием появлялась машина нашей воинской части, наполненная до краёв кетой и горбушей. Кто-нибудь из наших, сидя на борту и разделывая рыбу, брал только красную икру для соления, а самой рыбой пренебрегал…

Но было много любителей ловли на удочку и спиннинг. В летнее время отец со своими друзьями брал меня на рыбалку. Однажды с отцом и его другом, взяв необходимое, мы направились на речку, которая находилась в нескольких километрах от нашей воинской части. Проходя мимо станции, отец обратил внимание на горящие сопки и усиливающийся ветер, но его друг, махнув рукой, произнёс:

– Здесь постоянно что-нибудь горит, не стоит обращать на это внимание! – однако через некоторое время ветер резко изменил направление, и дым направился в нашу сторону…

Через несколько километров мы все же повернули обратно и, уже через небольшой отрезок времени, увидели полыхающие сопки и горящий вокзал, мимо которого мы не так давно проходили. Подойдя ещё ближе к воинской части, мы увидели горящие деревья почти рядом с нашим воинским общежитием и казармой…

Военные в основном вырубали сосны и пихту, расположенные рядом со зданиями… Дым ел глаза. Видимость из-за дыма упала почти до нуля. Трудно стало дышать… Вдруг ветер резко повернул в другую сторону, как будто кто-то управлял им неведомой рукой. Пламя ещё долго металось, пытаясь вырваться из вырубленного кольца. Лесной пожар удалось остановить лишь ближе к утру, но торфяники продолжали тлеть.

Время шло, и однажды в очередном письме бабушка сообщила, что заболел мой дедушка и ему сделали операцию. На этом основании папа попросил перевод. Его просьбу удовлетворили, и уже к новому учебному году мы прибыли домой – в Хлебниково.

Старое здание деревяшки к тому времени снесли, а на его месте красовалась четырёхэтажная кирпичная школа… По прибытию меня определили в десятый «А» класс, видимо, памятуя, что раньше, будучи ещё в младших классах, я тоже учился в «А».

Все парни нашего прежнего класса заметно повзрослели и сильно изменились. Я не узнавал даже мальчишек, с которыми раньше, в соответствии с местной странной традицией младших классов, когда-то регулярно дрался.

Мне даже показалось, что класс стал меньше и почти полностью обновился. Прежние девчонки, изменив причёски, как-то повзрослели и стали более привлекательными… Особенно была хороша одна шатенка, которую я раньше никогда не видел! Она внешне на порядок превосходила других. Большие ярко-синие глаза на прекрасном загорелом лице очень сочетались с великолепной фигуркой и с её толстой роскошной косой.

Как позднее поведал мне старый знакомый Юлий Швец: «Она только одним своим внешним видом сводит парней с ума. Это Берёзка – фамилия такая! Из нашего класса!.. Одним словом, как в том легендарном фильме – отличница, комсомолка, спортсменка, да и просто красавица! Наши парни, поголовно в неё влюблены! Да и не только нашей школы, но и соседних школ!.. Особенно настойчиво и открыто ухаживают влюблённые Пелёнкин с Матковским из нашего «А» класса. Пильчин с Валуевым из десятого «Б» тоже за ней ухлёстывают. Они в принципе ничего, но много о себе понимают и уж слишком заносчивые…»

Юлий Швец, поскольку жил недалеко от моего дома, частенько заходил за мной по дороге в школу и сопровождал иногда из школы до станции. Поскольку он был ответственный за уплату комсомольских взносов, то обладал большой информацией, которой почему-то спешил поделиться со мной. Сплетником он не был и больше говорил о любви других к Берёзке, хотя чувствовалось, что он к ней тоже не равнодушен.

Однажды я не удержался и спросил:

– Юлий, а откуда ты взял, что практически все парни нашей школы влюблены в эту Берёзку?

– Да у них же практически у всех её фотография в комсомольском билете!

– Но, например, у меня и у тебя её фотографии нет!

– Ну, Серж, ты меня недооцениваешь, – и, раскрыв свой комсомольский билет, показал её фотку…

Я тоже был неравнодушен к ней, но скрывал это даже от самого себя, боясь потонуть в толпе влюблённых. При общении с ней, что происходило нечасто, я старался держаться ровно. Если честно, то давалось мне это с очень большим трудом, и каждый раз при общении я опасался, что о любви к ней меня могут выдать мои же глаза.

Однажды она, проходя мимо меня, быстро и незаметно для

окружающих вручила мне какую-то бумажку. Я весь напрягся, но, раскрыв её, обнаружил только закорючки. Это было какое-то зашифрованное послание. Я долго бился над разгадкой её шифра, но мне это не удавалось – слишком были мало знаков и побочной информации…

Через некоторое время я попросил Берёзку написать ещё что-нибудь, что помогло бы разгадать её «ребус». Она написала и также скрытно передала мне очередную записку. Опять для меня это были только какие-то каракули… Сопоставляя эти закорючки, побочную ситуацию, время и место передачи записок, я увлёкся расшифровкой…

Время бежало быстро. В этой школе я подружился с Олегом Цукановым. Он немного заикался, но был интересным и верным парнем.

Однажды, как бы между прочим, он сообщил, что девчонки нашей школы между собой меня прозвали Ален Делоном.

– А кто такой Ален Делон? – поинтересовался я.

– Я не знаю.

– Я тоже. Да пусть называют, если им это нравится!..

Как-то перед майскими праздниками ко мне подошёл Геша Сотников из нашего класса:

– Привет, Серж!

– Привет! Чем обрадуешь?

– Мы с моей Лилей решили съездить на ВДНХ, так сказать, на открытие сезона. Не составишь ли ты нам компанию?

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.