Первое поражение Сталина

Далее следовало два абзаца, в которых видна оригинальная позиция не кого-либо, а только Сталина. Та, что была высказана им недавно в Гельсингфорсе: «Против Финляндской Республики, которая остаётся пока буржуазной, мы не сделали ни одного шага в смысле ограничения национальных прав и национальной независимости финского народа, и не сделаем никаких шагов, ограничивающих национальную независимость какой бы то ни было нации из числа входящих и желающих входить в состав Российской Республики».

И сразу же, без малейшего логического перехода, повторялось недавнее заявление Сталина в разговоре по прямому проводу с Киевом: «Мы обвиняем Раду в том, что, прикрываясь национальными фразами, она ведёт двусмысленную буржуазную политику, которая давно уже выражается в непризнании Радой Советов и Советской власти на Украине. Между прочим, Рада отказывается созвать по требованию Советов Украины съезд украинских Советов немедленно».

Затем следовал текст, который, судя по решительности, в равной степени могли написать и Сталин, и Троцкий, но только не Ленин:

«Эта двусмысленная политика, лишающая нас возможности признать Раду как уполномоченного представителя трудящихся и эксплуатируемых масс Украинской Республики, довела Раду в самое последнее время до шагов, означающих уничтожение всякой возможности соглашения.

Такими шагами явились:

1. Дезорганизация фронта. Рада перемещает и отзывает односторонними приказами украинские части с фронта, разрушая, таким образом, единый общий фронт до размежевания, осуществимого лишь путём организованного соглашения правительств обеих республик.

2. Рада приступила к разоружению советских войск, находящихся на Украине.

3. Рада оказывает поддержку кадетско-калединскому заговору и восстанию против Советской власти, ссылаясь заведомо ложно на автономные будто бы права Дона и Кубани».

Завершался же «Манифест» по всем правилам, присущим не такого рода документам, а лишь ультиматумам:

«В настоящее время, ввиду всех вышеизложенных обстоятельств, Совет Народных Комиссаров ставит Раде перед лицом народов Украинской и Российской республик следующие вопросы:

1. Обязуется ли Рада отказаться от попыток дезорганизации общего фронта.

2. Обязуется ли Рада не пропускать впредь без согласия Верховного Главнокомандующего никаких воинских частей, направляющихся на Дон, на Урал или в другие места.

3. Обязуется ли Рада оказывать содействие революционным войскам в деле их борьбы с контрреволюционным кадетско-калединским восстанием.

4. Обязуется ли Рада прекратить все свои попытки разоружения советских полков и рабочей Красной гвардии на Украине и возвратить немедленно оружие тем, у кого оно было отнято.

В случае неполучения удовлетворительного ответа на эти вопросы в течение сорока восьми часов, Совет Народных Комиссаров будет считать Раду в состоянии открытой войны против Советской власти в России и на Украине».

Легко заметить, что ни один из пунктов ультиматума не затрагивал политического положения на Украине, не ставил под сомнение право Рады на руководство краем. Более того, даже война, которая могла возникнуть, должна была считаться не между Россией и Украиной, а между Радой и Советской властью, как на Украине, так и в России.

Опубликовали ультиматум в официозе, газете «Известия», 6(19) декабря, но ещё в ночь на 3(16) декабря с пометкой «срочно» передали в Киев по радио. Поэтому ответ, но не Рады, а Генерального секретариата, то есть правительства правительству поступил задолго до истечения предусмотренного срока – вечером 4(17) декабря. Его демонстративно отправили не в Петроград, а в Ставку. На имя Верховного Главнокомандующего.

Авторы ответа, Винниченко и Петлюра, попытались воспользоваться тем, что им показалось «вопиющим противоречием» в «Манифесте». Они язвительно заметили: «Нельзя одновременно признавать право на самоопределение вплоть до отделения и в то же время грубо покушаться на это право навязыванием своих форм политического устройства самоопределившегося государства». Тем как бы предлагали Совнаркому прежде всего самому разобраться, добивается ли он осуществления им же отстаиваемого права на самоопределение, или стремится во что бы то ни стало установить Советскую власть в пределах всей России.

Винниченко и Петлюра даже не потрудились задуматься о достаточно давно и хорошо известном им. О том, что между провозглашением права на самоопределение и установлением суверенитета нового государства, признаваемого мировым сообществом, пролегает тернистый путь демократических процедур. Прежде всего – референдум, который только и даст возможность определить территорию, претендующую на автономию или независимость. Затем – всеобщее, равное, тайное, прямое, альтернативное голосование, выборы в верховный орган данной, пока ещё отнюдь не независимой территории. Потом – провозглашение сеймом (он же парламент) искомой независимости или автономии. И только потом – то, что называется «цивилизованным разводом». Согласованные действия по отделению.

Но тщательное исполнение такого рода процедур могло принести непредсказуемые результаты. Сузить территорию, на власть в которой Рада претендовала, до пяти, а может и меньшего числа губерний. Привести не к независимости, а только к автономии, да и то национально-культурной. Потому-то Винниченко и Петлюра вместо того, чтобы предложить Совнаркому собственный вариант решения вопроса, прибегли к весьма низкого пошиба препирательствам.

Не имея иных аргументов, попытались приписать чуть ли не всему русскому народу украинофобию. «Центральной Радой, – безосновательно утверждали они, – не удовлетворены великорусские элементы черносотенного, кадетского и большевистского направления, которым, вероятно, более желателен был бы иной национальный состав Рады». И, усугубляя свою предельно шовинистическую позицию, добавили: «Генеральный секретариат представляет полную возможность указанным элементам выехать из Украины в Великороссию, где их национальное чувство будет удовлетворено».

Задав такой тон своему ответу, документу сугубо официальному, чуть ли не дипломатическому, Винниченко и Петлюра уже не смогли нормально ответить ни на один из поставленных перед ними вопросов. Нисколько не сообразуясь с фактами, даже собственными прежними Универсалами и обращениями, продолжали настаивать на своём:

«Генеральный секретариат не находит возможным единственно силами украинских частей охранять всю громадную линию фронта, поэтому он уводит с Северного и Западного фронтов украинские войска на Украинский фронт».

«Генеральный секретариат… признаёт право на самоопределение каждой национальности или области вплоть до отделения, поэтому навязывать Великороссии, Дону, Уралу /Уральскому казачьему войску – Ю.Ж./, Сибири, Бессарабии либо кому другому своё понимание политического управления… не находит логичным и возможным… Предлагает добровольное соглашение всех областей и народов Великороссии, Кавказа, Кубани, Дона, Крыма и др. на следующих условиях: правительство должно быть однородно социалистическим, от большевиков до народных социалистов; должно быть федералистским».

«На территории Украинской Народной Республики власть принадлежит демократии Украины. Всякое покушение вооружённой силы на эту власть будет подавляться той же силой, поэтому Генеральный секретариат, во избежание братоубийственной войны, предлагает Совету Народных Комиссаров отозвать большевистские войска из Украины… Генеральный секретариат избегает кровавых способов разрешения политических и государственных вопросов, но если народные комиссары Великороссии, принимая на себя все последствия грядущих бедствий братоубийственной войны, принудят Генеральный комиссариат принять их вызов, то Генеральный секретариат нисколько не сомневается, что украинские солдаты, рабочие и крестьяне, защищая свои права и свой край, дадут надлежащий ответ народным комиссарам».

Не удовлетворившись подчёркнуто вызывающим отклонением всех требований СНК, киевские сепаратисты пошли ещё дальше. Вознамерились, явно идя на обострение и без того сложной ситуации, добиться любой ценою давно желанного. Переподчинить части и соединения Юго-Западного и Румынского фронтов Генеральному секретариату по военным делам, то есть лично Петлюре. Начиная с 4(17) декабря стали планомерно и последовательно захватывать штабы – двух фронтов, армий, корпусов, дивизий, полков. Одновременно арестовывали всех членов военных комитетов, отказывавшихся признать власть Рады, а заодно и вообще всех большевиков.

5(18) декабря Петлюра попытался продолжить развал русской армии, ничуть не задумываясь о том, как это повлияет на ход мирных переговоров в Бресте. В телеграмме «украинскому комиссару» уже Северного фронта безапелляционно потребовал:

«Приказываю никаких распоряжений ни прапорщика Крыленко, ни его комиссаров, ни большевистских комитетов не исполнять. Все украинцы Северного фронта подчинены Вам и войсковой фронтовой Раде через самые ближайшие свои рады. Получивши сей приказ, немедленно организуйте украинский командный состав и прочее и займите соответствующую позицию по отношению к большевистским революционным комитетам, а также по отношению к так называемым народным комиссарам, и докажите, что тот, кто поднимает руку на молодую Украинскую Народную Республику и её благополучие, найдёт в воинах-украинцах фронта решительный и твёрдый отпор. Поручаю Вам для проведения всего этого в жизнь пользоваться всеми способами, какие вызываются Вашим географическим положением по отношению к Петрограду, откуда надвигается на Украину большая угроза. Необходимо, чтобы Вы эту угрозу удержали возле Петрограда».

Иными словами, Петлюра потребовал от ещё даже не созданных украинских частей перейти к боевым действиям и блокировать Петроград. Расценить такой приказ иначе, как развязывание войны, да ещё и на территории России, как оказание своеобразной помощи германским войскам, и без того стоявшим чуть ли не у порога столицы, было невозможно. И потому в тот же день Троцкий телеграфом известил главковерха Крыленко об отношении Совнаркома к происходившему. Правда, проявляя свою склонность к военному руководству, оценил события только с внутриполитической позиции. Забыл, что, прежде всего, он – нарком по иностранным делам, ведущий нелёгкие переговоры с командованием вооружённых сил Германии и Австро-Венгрии.

«Мы не можем, – сообщал Троцкий в Ставку, – допустить безнаказанно такие провокационные действия… Противоречия между нами и Радой лежат не в национальной, а в социальной области… Мы не можем сейчас ни на минуту ослабить нашу борьбу с контрреволюцией под влиянием протестов Рады… Нельзя позволить Раде безнаказанно прикрывать социальную корниловщину знаменем национальной независимости. Мы ждём от Вас решительных действий в том смысле, чтобы обезопасить наши войска на Украине от контрреволюционных посягательств Рады. Завтра мы выработаем формальное заявление по этому вопросу, но в области практических действий Вам незачем дожидаться официальной декларации».

Однако решение Совнаркома последовало не «завтра», как полагал Троцкий, а в тот же день, 5(18) декабря, и было сформулировано достаточно жёстко и решительно.

«Признав ответ Рады, – отмечало оно, – неудовлетворительным, считать Раду в состоянии войны с нами. Поручить комиссии в составе товарищей Ленина, Троцкого и Сталина принять соответствующие активные меры по сношению со Ставкой и выпустить два воззвания – к украинскому народу и солдатам. Считать эту комиссию полномочной действовать от имени Совета Народных Комиссаров». Кроме того, было решено «предоставить тов. Антонову /-Овсеенко – Ю.Ж./ согласно его просьбе поездку в Ставку… Прямой же задачей тов. Антонова должна явиться организация борьбы и боевых действий с Радой».

Вместе с тем, уже на следующий день, как и обещал Троцкий Крыленко, в Ставку направили решение Совнаркома в несколько ином, более откровенном варианте: «Ответ Центральной Рады считаем недостаточным, война объявлена, ответственность за судьбы демократического мира, который срывает Рада, падает целиком на Раду. Предлагаем двинуть дальше беспощадную борьбу с калединцами. Мешающих продвижению революционных войск ломайте неуклонно. Не допускайте разоружения советских войск. Все свободные силы должны быть брошены на борьбу с контрреволюцией».

Именно эта телеграмма, судя по стилю, скорее всего написанная Лениным, предельно ясно выражала и задачу, вставшую перед Совнаркомом, и способ её решения. Главное – переговоры в Брест-Литовске. Переговоры, которые смогут стать успешными только в том случае, если Россия сумеет хоть как-то удержать фронт, сохранив армию. И только второе – подавление мятежа на Дону. Контрреволюционного выступления, которое стало центром притяжения всех тех, кто отказывался признать власть Совнаркома. Прежде всего, генералов и офицеров, устремившихся с фронта в Новочеркасск. Но быстро сломить сопротивление мятежников, опять же, мешали киевские сепаратисты.

Незначительный диссонанс в чёткую программу боевых действий на юге внесло кратковременное вмешательство Троцкого, на этот раз выступившего в роли уже наркома по иностранным делам. 6(19) декабря к нему обратился почему-то всё ещё существовавший орган солдат-украинцев столичного гарнизона. Петроградская Войсковая Рада, передавшая срочное послание Генерального секретариата. Винниченко и Петлюра, хотя и были твёрдо уверены в безмерной слабости Совнаркома, всё же попытались выиграть время, несколько оттянув начало войны с Россией, и потому предложили тем, кого они отказывались признавать, «мирно урегулировать конфликт».

Нарушив договорённость от 5 декабря о коллективном принятии всех решений по Украине, Троцкий единолично не только подготовил ответ Раде, но и, воспользовавшись отсутствием Сталина на заседании правительства, утвердил его как решение Совнаркома.

Очередной документ выглядел весьма странно. Прежде всего, содержал совершенно излишние в данном случае рассуждения о чисто теоретическом положении – имеющем «принципиальный характер» условии Рады, и, в частности, то, что «право на самоопределение не составляло и не составляет предмета спора или конфликта». Источником же разногласий Совнаркома с Генеральным секретариатом Троцкий назвал только «поддержку Радой буржуазной кадетско-калединской контрреволюции». А потому признал вполне возможным соглашение с Киевом после «заявления Рады об её готовности немедленно отказаться от какой бы то ни было поддержки» мятежа на Дону

Тем самым Троцкий вводил и Крыленко, и Антонова-Овсеенко в заблуждение относительно целей их немедленных действий. Задерживал выступление советских сил, чего, собственно, и добивался Генеральный секретариат.

И всё же российско-украинское военное столкновение отсрочил более чем на месяц отнюдь не документ, подготовленный Троцким, и не его, мягко говоря, своеобразная позиция в данном вопросе, а иное.

Прежде всего, ещё одна попытка Винниченко использовать Петроградскую Войсковую Раду, которой он и поручил начать от имени Генерального секретариата официальные переговоры с так и не признанным им Совнаркомом. 7(20) декабря добровольные посредники обратились на этот раз к Сталину с просьбой принять их. Однако нарком от беседы с ними уклонился и поспешил о происшедшем уведомить правительство. И тут же получил указание – вместе с Троцким всё же встретиться с доморощенными дипломатами. Лишь встретиться, но ни в коем случае не вступать с ними в переговоры и, тем более, не давать им какой-либо ответ или обещания.

Сталин своё отношение к Раде скрывать ни от кого не собирался. Уже 8(21) декабря официальный орган ВЦИК газета «Известия» опубликовала его небольшую статью – «Украинская буржуазия и контрреволюция. Предельно откровенную, нелицеприятную, ибо выражала позицию не правительства, а личное мнение одного из её членов. В ней Сталин, как недавно и ультиматум Совнаркома, и Троцкий, соединил оба гордиева узла – киевский и новочеркасский. Счёл наиболее приемлемым разрубить их одним ударом.

«Выставлять принцип самоопределения, – указал Сталин, – для того, чтобы поддержать бесчинства Каледина и политику разоружения революционных советских войск, как это делает теперь Генеральный секретариат, это значит издеваться над самоопределением и элементарными принципами демократии… В угоду врагам революции, столпившимся теперь на юге. Генеральный секретариат Рады не пропускает революционные войска против Каледина и Родзянко /бывший председатель Четвёртой Государственной Думы и – в первых числах марта – её Временного комитета в то время находился на Дону – Ю.Ж./. Только в этом дело.

Между народами России, между русским и украинским народами нет никакого конфликта. Вместе боролись они против царизма и керенщины, вместе же доведут они нынешнюю революцию до полной победы… Конфликт существует только между Советами рабочих, солдатских и крестьянских депутатов и Генеральным секретариатом Рады. Этот конфликт должен быть разрешён во что бы то ни стало. Но он может быть разрешён лишь совместной борьбой русского и украинского народов против контрреволюционных элементов в Центральной Раде».

Таким своим объяснением ситуации предвосхитил смысл и даже отчасти содержание документа принципиального значения, появившегося днём позже. Утверждённого на совместном заседании Совнаркома и ВЦИКа одного, вместо предусмотренных ранее двух, воззвания – «Украинским рабочим, солдатам, крестьянам, ко всему украинскому народу». Воззвания, поставившего, наконец, точку в слишком затянувшейся бессмысленной и бесплодной дискуссии между Киевом и Петроградом.

Вместо переговоров, которые, по мнению Генерального секретариата, должны были стать для начала фактическим признанием и равноправного по отношению к России правового положения Украины, и её властного органа, Центральной Рады, воззвание с первых же слов утверждало прямо противоположное – единство страны.

«Братья-украинцы! – отмечало воззвание. – Враги вашей и нашей свободы хотят разъединить нас. Центральная Рада примкнула к врагам Советской власти в России».

А далее объяснялись причины, и породившие конфликт, возникший не по вине Совнаркома: «Контрреволюционное движение, начатое на Дону черносотенным генералом Калединым. Центральная Рада в насмешку над здравым смыслом объявляет движением в пользу «самоопределения Дона»… Рада пошла ещё дальше… Центральная Рада ночью напала на советские революционные войска, разоружила их и выслала из Киева».

Лишь затем, как бы мимоходом, воззвание перешло к чисто юридической проблеме. К тому, что менее всего интересовало, затрагивало чувства простых людей, но весьма болезненно волновало интеллигенцию края: «Братья-украинцы! Вас уверяют, будто мы выступаем против самоопределения Украины. Это ложь. Ни на минуту не помышляем мы покушаться на права Украины. Революционный пролетариат один только заинтересован в том, чтобы за всеми народами было обеспечено право на самоопределение вплоть до отделения».

Отдав лишь тем дань привычной, даже непременной в те дни риторике по пресловутому вопросу (в том, несомненно, сказалась настойчивость одного из соавторов документа, Сталина), воззвание перешло к наиважнейшему.

«Украинские рабочие! – растолковывало оно. – Ваши интересы предают капиталистам. Украинские солдаты! Вас восстанавливают против общероссийской солдатской семьи. Вас втягивают в преступную междоусобную войну в интересах украинских помещиков. Украинские крестьяне! Вы не увидите земли, не увидите воли, если отделитесь от рабочих и солдат России…