Бизерта

– Это куда же еще, Степа?! – спросила Ольга Павловна с явной тревогой в голосе, смешанной с надеждой.

– В Бизерту, Оля.

Та непонимающе посмотрела на него:

– А это далеко?

– В Тунисе, на севере Африки, который сейчас находится под протекторатом Франции. Пожалуй, будет раза в четыре дальше, чем от Севастополя до Босфора. Одним словом, где-то около двух тысяч миль, – пояснил Степан Петрович.

Ольга Павловна озадаченно покачала головой, в то время как Ксения беззаботно заметила:

– Ну и что, папочка! Ведь нам было так уютно здесь в твоей каюте, даже и во время шторма. Так что преспокойно доплывем на «Гневном» и до этой самой Бизерты.

– Не радуйся так, Ксюша. – Та удивленно, с немым вопросом в глазах, посмотрела на отца. – Добираться до Бизерты вы с мамой будете вместе с семьями офицеров эскадры на пассажирском пароходе «Великий князь Константин».

– Почему, Степа? – охнула Ольга Павловна, страшась расставания с супругом.

– Это решение командующего, – коротко ответил тот голосом, исключающим какие-либо возражения по этому поводу. – А вот семьи офицеров дивизиона подводных лодок ввиду нехватки мест на «Константине» будут размещены на базе подводных лодок «Добыча».

Затем обратился к дочери и наставительным тоном произнес:

– И имей в виду, Ксюша, что моряки не плавают на кораблях, а ходят на них.

– Это как, папа, ходят? Ногами по воде, что ли? – искренне удивилась та.

Степан Петрович даже улыбнулся ее наивности.

– Все очень просто, Ксюша. Как принято говорить, корабли, на которых находятся моряки, не плавают по морю, а ходят. Только и всего. Но не вздумай сказать Павлику о том, что моряки, мол, плавают, – он-то уж, как мне представляется, более «доходчиво» объяснит тебе это совсем по-другому, – предупредил отец.

– Ты же ведь прекрасно знаешь, папа, что девочек не бьют, – обиделась на него Ксения.

– Почему же обязательно бить? Можно, к примеру, и дернуть за косичку.

– Вот это Павлик уж действительно сможет, – согласно вздохнула Ксения.

Ольга Павловна всплеснула руками:

– И он это уже делал?!

– А как же, мама, – ответила та, как о само собой разумеющемся, но, увидев ее расстроенное лицо, успокоила: – Не переживай так, ведь все-таки Павлик как-никак мой старший брат и вообще это же наши обыкновенные детские дела…

– Да какой же это Павлик-то ребенок?! Ведь он же кадет Морского корпуса!

– Вот и посмотрим, что он придумает на этот раз, – лукаво улыбнулась Ксения.

Ольга Павловна беспомощно посмотрела на супруга:

– Что же это происходит, Степа?! Ты-то хоть вразуми дочь!

– Зачем, Оля? – рассудил тот. – Могу лишь подтвердить, что Павлик уже действительно не ребенок. – Ксения озорно блеснула глазами. – Ведь в его годы Юрий Федорович Лисянский* уже был мичманом и вахтенным офицером, в то время как матросы вахтенных смен, которыми он командовал, были гораздо старше его, но им и в голову не приходило усомниться в его умении управлять многомачтовым парусным судном. Вот так-то, Ксюша!

Ксения завороженно слушала отца. Но она, как ни старалась, никак не могла представить брата в офицерском мундире.

– А когда, папа, Павлик тоже станет офицером? – с замиранием сердца спросила она.

Лицо Степана Петровича помрачнело. «Как объяснить этой девочке, моей любимой дочери, что уже нет того государства, которому беззаветно служил как я, так и мои предки? Поймет ли она, что этот ее невинный вопрос уже потерял смысл, так как у Русской эскадры, этого последнего остатка некогда могучего Императорского флота Российской империи, уже нет будущего? И что сейчас получение офицерского флотского чина – не самое главное в жизни Павла? И как это сделать так, чтобы, не дай Бог, не нанести душевную травму еще не окрепшему детскому мировоззрению ребенка, свято верящего в существование того мира, в котором он жил до сих пор?» Он посмотрел на Ольгу Павловну, которая, прикусив губу, тревожно смотрела на него, свято веря в то, что он, опора их семьи, примет единственно правильное решение.

– Я, Ксюша, к сожалению, не могу сейчас дать тебе определенного ответа на твой вроде бы и такой простой вопрос. – Та с нескрываемым удивлением посмотрела на отца. – Дело в том, что Морской корпус в настоящее время практически не существует.

– Как же так, папа? Гардемарины и кадеты, находящиеся сейчас на линкоре «Генерал Алексеев», есть, а корпуса нет?

– Как бы сказал твой дядя Андрей – убедительный аргумент, – улыбнулся Степан Петрович и, прикинув что-то в уме, решил сменить тему разговора, добавив: – Да ты его, пожалуй, и не помнишь?

– Ты что, папа! Ведь перед тем, когда мы собирались уезжать в Севастополь, дядя Андрей был у нас в гостях в Ревеле* и подарил нам с Павликом по целой плитке шоколада.

– Какое знаменательное событие! – рассмеялась Ольга Павловна.

Ксения укоризненно посмотрела на нее:

– А ты не иронизируй, мама! Когда ты с дядей Андреем и папой пила вино, то сама с удовольствием закусывала как раз тем самым шоколадом, который и принес он!

– Да разве я пила вино? – улыбнулась Ольга Павловна. – Просто лишь несколько раз пригубила бокал.

– Это так, мама, – согласилась Ксения, – но шоколад-то ты ела по-настоящему, как, между прочим, и мужчины!

На этот раз рассмеялся Степан Петрович:

– Эх ты, стрекоза, все замечаешь за мамой! Конечно, шоколад в военное время – лакомство. Но ведь дядя Андрей как-никак был контр-адмиралом, а посему и имел возможность достать столь редкий в военное время продукт.

Ксения вздохнула.

– А я, папа, между прочим, потихоньку рассматривала черные орлы на его золотых погонах.

– Почему? – удивился тот.

– Просто присматривалась к тому, как они будут выглядеть и на твоих плечах, – смущенно призналась она.

Степан Петрович многозначительно переглянулся с Ольгой Павловной.

– Были бы, Ксюша, черные орлы и на моих плечах, непременно были бы, уверяю тебя, если бы не эти большевики, будь они неладны… – вздохнул он.

– А тебе, папа, очень даже идут и погоны капитана первого ранга, – без тени сомнения уверенно сказала Ксения, увидев расстроенное лицо горячо любимого ею отца. – Ведь так, мама?

– Конечно, так, Ксюша.

– Спасибо вам, дорогие мои, на добром слове, – дрогнувшим голосом произнес Степан Петрович, тронутый их словами. – Но теперь дело даже не в этом.

– А в чем же тогда, папа?