Все возрасты любви покорны

Вообще-то так моя мама говорит про меня. Но я не стал вдаваться в подробности своей личной жизни. В конце концов, я этого парня знаю только неделю, нельзя же с почти незнакомым человеком быть беспредельно откровенным. Как говорил старик Полоний своему сыну Лаэрту, провожая его в путешествие во Францию, «держи подальше мысль от языка». Я этим летом, маясь от безделья на каникулах, прочитал «Гамлета» Шекспира, и почерпнул в этой трагедии много для себя полезного. В частности, там еще говорилось о том, что необдуманную мысль надо удерживать от действий. На мой взгляд, это очень ценный совет. Я даже записал его в особую тетрадь, в которую вот уже несколько лет вношу все мудрые мысли, которые мне встречаются в прочитанных книгах. Жаль, что я так редко ими пользуюсь в своей жизни. Впрочем, и сам Полоний, видимо, забыл о нем, почему и стал жертвой датского принца. Это единственное, что меня утешает.

– Хорошо, – ответил Артем и дружески хлопнул меня по плечу.

Но он явно не рассчитал своей силы. У меня даже ноги подогнулись от его ласки. И я подумал, какого же будет тому, кому доведется испытать гнев Артема.

И в эту минуту я впервые почувствовал сочувствие к Генке. Было понятно, что своей привычной роли лидера класса Генка без боя не уступит. Но Артем был достойным соперником. И еще бабушка надвое сказала, кто из них победит.

Кстати, про бабушку – это тоже одно из любимых выражений моей мамы, которое очень злило папу. Человек технического склада ума, он не понимал тонких филологических изысканий мамы, предпочитая им тяжеловесные силлогизмы. Папа работал инженером на заводе, а мама – музыкальным работником в детском саду. Как сказал все тот же Пушкин, в одну телегу впрячь не возможно коня и трепетную лань. Единственное, что их роднило – это я. Признаться, порой мне бывало очень нелегко с ними, вернее, между ними. Как кораблю древнегреческого героя Одиссея, который пытался проплыть между Сциллой и Харибдой. Но в этом меня выручали уже папины гены. Он был настоящий стоик. И сумел передать это качество по наследству мне, как и страсть к чтению, только с одной маленькой поправкой – я предпочитал читать не техническую, а художественную и историческую литературу. Но главное, как вы сами понимаете, принцип.

Но, так или иначе, а жизнь не остановить, и школьный звонок тому несомненное подтверждение. Перемена очень быстротечна, и мы с Артемом поспешили в школу, опасаясь опоздать на урок истории, который в расписании занятий на этот день следовал сразу за уроком физкультуры.

Школа, по моему меткому выражению, в эпоху перемен – зрелище не для слабонервных. В нашей школе учится тысяча с лишним мальчишек и девчонок разных возрастов, и почти никто из них не желает находиться в классной комнате, пока не прозвенит звонок на урок. А коридоры и лестницы между этажами не резиновые. Толчея, гомон, неразбериха, столпотворение – это основные ключевые понятия, которыми надо описывать то, что происходит в эти минуты в школе. Странно, что когда все расходятся по классам, в коридоре не остается растоптанных или хотя бы покалеченных в давке тел. Возможно, потому что мы – дети. Будь на нашем месте такое же количество взрослых, они бы просто не вместились в ограниченное стенами и потолком школы пространство, и, как пауки в банке, сильные пожрали бы слабых. Дети, как известно, более толерантны, а главное, на мой взгляд, это то, что они и места в пространстве занимают несравнимо меньше.

В общем, добраться до кабинета истории, который находился на самом верхнем, четвертом этаже, было не так просто. И если бы не Артем, то у меня это отняло бы много больше времени и сил. Он же спокойно, словно мощный ледокол, шел вперед, никого, казалось, не задевая, но толпа расступалась перед ним, как расколотые льдины. Я же пристроился в кильватер, и впервые чувствовал себя в безопасности, находясь в школьных коридорах между уроками.

Однако, несмотря на это, все равно я всей душой стремился в кабинет истории. Это была та земля обетованная, где в моей душе обычно царили мир и покой, и само время, казалось, замирало, созерцая прошлые и предвидя будущие исторические события. Надо ли повторять, что история была моим самым любимым предметом. И в своих безудержных фантазиях я всегда мечтал о том, что однажды министерство образования предоставит ученикам выбор, какие предметы им изучать в школе, чтобы не размениваться по мелочам, осваивая азы геометрии, физики и прочих наук, которые не пригодятся им в дальнейшей жизни. Лично мне было бы достаточно одной истории. Ну, и еще уроков латинского, древнегреческого, готского, коптского, авестийского, санскрита и прочих мертвых языков, чтобы читать древние манускрипты в подлиннике.

Но в этот день почему-то даже в кабинете истории было не намного спокойнее, чем за его пределами. Класс гудел, как потревоженный улей. Весть о победе Артема над Генкой распространилась со скоростью сплетен, которая, как известно, превышает скорость света. Девчонки обступили Светку и с таинственным видом о чем-то оживленно шушукались. Сам Генка в окружении двух или трех своих самых рьяных сподвижников с мрачным видом сидел на задней парте, у окна. Остальные ребята, разбившись на кучки по три-четыре человека, травили анекдоты и громко смеялись над старыми шутками. При этом они старались не смотреть в сторону «камчатки», чтобы не встретиться взглядами с Генкой. Мои познания в истории давали мне понимание происходящего. Генка многим надоел своей жесткой диктатурой, и вот представился удобный случай свергнуть его с трона чужими руками. Яркая звезда Артема восходила над горизонтом нашего 6 «а».

А когда мы вошли в класс, и Артем сел со мной за одну парту, стоявшую прямо напротив доски, то я прямо-таки физически ощутил, что мои шансы стать неформальным лидером класса тоже возросли. С ноля, где они барахтались до этого все пять с лишним лет, до одного или даже двух по шкале в сто баллов. Но, как говорится, лиха беда начало.

Однако это все были пустяки в сравнении с тем, что следующим уроком была геометрия. Вспомнив об этом, я заскучал. Достал учебник по геометрии и углубился в изучение параграфа, заданного нам на дом. И все краски мира сразу поблекли для меня. Геометрия – очень коварный предмет. Стоит мне выучить что-нибудь новенькое, как старое мгновенно вылетает из головы, уступая обжитое место. Поэтому в учительском журнале для оценок у меня неизменная твердая тройка. Не ахти что, но лично меня устраивает. Я даже сумел убедить папу в том, что в этой ситуации виной всему не моя тупость, а мамины гены. Он покрутил головой, но спорить не стал и смирился. А, действительно, кто виноват, если не он сам? Если хочешь иметь сына-отличника по геометрии, надо выбирать себе жену не из числа музыкальных работников. И только тогда будешь иметь моральное право с него спрашивать.

Но учитель по геометрии, Денис Леонидович, – это не папа, и ему до моей мамы дела нет. Поэтому мне приходится зубрить денно и нощно, даже в ущерб своей любимой истории, чтобы пресловутая тройка в журнале не превратилась в двойку. Этого мне папа точно не простит, даже с оглядкой на мамины гены.

Однако верно и то, что наша учительница истории на своих уроках не терпит чужого духа. А Дениса Леонидовича она, по-моему, просто терпеть не может. Поэтому когда Александра Петровна со звонком вошла в класс и увидела в моих руках учебник по геометрии, ее зеленые глаза того редкого оттенка, который бывает только у ведьм, если верить историческим хроникам, мгновенно вспыхнули зловещим огнем.

– К доске, Пахомов, – сурово, словно объявляя приговор, произнесла она, даже не взглянув в журнал. А напрасно. Потому что тогда она увидела бы, что напротив моей фамилии там стройными рядами, как батальоны гвардейцев на плацу, выстроились пятерки. А вот тому же Генке давно пора исправить двойку, полученную им за пробелы в знании истории Древнего мира.

Но спорить я не стал, не такой я человек, чтобы лишить себя удовольствия лишний раз блеснуть своими познаниями перед одноклассниками, а главное – перед Светкой. С радостью закрыл учебник по геометрии и вышел к доске. Преданно и с любовью, как собачка Павлова, взглянул на Александру Петровну. От нее я видел только хорошее, и рефлекторно пускал слюни при одном только звуке ее голоса.

– Сегодняшний наш урок мы назовем уроком анализа и синтеза, – не обращая на меня внимания, обратилась Александра Петровна к классу. – Мы рассмотрим и попытаемся обобщить исторические знания, полученные вами не только на моих лекциях, но и в часы самостоятельной работы.

Начало не предвещало ничего хорошего, но я был беспечен, как Муму, слепо доверяя своему любимому учителю.

– На прошлом уроке мы начали говорить с вами о Древнем Египте, – тем временем продолжала Александра Петровна. – Что ты знаешь об этом государстве, Михаил, спустя неделю изучения его истории дома?

– Все, – честно ответил я. – Разрешите начать?

– Валяй, – милостиво позволила Александра Петровна, прищурив свои коварные зеленые глазищи, которые, будь я постарше лет на двадцать, точно свели бы меня с ума.

Но в шестом классе еще можно позволить себе любить учителя истории платонически. Поэтому я не дрогнул и начал:

– Как писал греческий историк Геродот, «Египет есть вся та земля, которую своими водами орошает Нил, а египтяне все те, которые пьют воду из реки Нил»….

Так я могу говорить часами. Исторические факты, не в пример математическим формулам, укладываются в моей голове легко, а цитаты запоминаются навечно.

– Восхождение на трон египетского царя становилось началом новой эры для Древнего Египта, с него начинался отсчет времени. Фараон считался не только владыкой Египта, но и посредником между богами и людьми…

Я разливался соловьем, чему немало способствовали глаза Светки, которыми она, казалось, прожигала меня насквозь. В такт моим словам тихо покачивались ее ресницы.

– Фараонами могли быть только мужчины. Но, как и в каждом правиле, здесь были исключения. Имя Хатшепсут не вошло ни в один из древних перечней правивших Египтом царей. Ее изображения с атрибутами царской власти и картуши с ее именами впоследствии уничтожались. Существование женщины-фараона противоречило традиционным представлениям египтян, и они хотели скрыть этот факт, чтобы устранить прецедент. Однако если о Хатшепсут почти ничего не известно, то совсем другая история с последней царицей Египта, Клеопатрой. Вот уже две с лишним тысячи лет не утихают страсти вокруг этой женщины. Еще античные классики упоминали о ней в своих произведениях, а позже ее образ воспели Шекспир, Пушкин и Бернард Шоу..

И вдруг я заметил, что на самом-то деле Светка смотрит не на меня, а на Артема. Просто мы с ним оказались, что называется, на одной линии огня, и я стоял от него на расстоянии вытянутой руки. Это было неприятным откровением. Наверное, я чем-то выдал себя, потому что Светка поняла, что ее секрет раскрыт. В ее глазах, за секунду до этого излучающих теплый свет, неожиданно мелькнула злость, и она отвернулась, как будто сразу потеряв интерес к Древнему Египту.

А я потерял нить своего рассказа и замолчал на полуслове, несмотря на то, что мне еще многое было известно. В частности, о том, что социальной дифференциации египетского общества способствовало развитие скотоводства. А главное, что именно в этот период в Древнем Египте возникает рабство. Первые рабы появились в результате военных столкновений между самими египтянами, и в наше время их называли бы военнопленными. Но поскольку тогда было невыгодно брать людей в плен, так как это лишь увеличивало число едоков, их просто обращали в рабов и заставляли отрабатывать свой хлеб.

Но все это, и еще много других интересных фактов, так и осталось неизвестным нашему 6 «а», и все из-за Светки.

Однако тайное не всегда становится явным мгновенно, и Александра Петровна видимо, сочла, что мои знания иссякли. Она, как мне показалось, злорадно посмотрела на меня и сказала:

– Садись, Миша. Для тебя слабовато. Я очень надеюсь, что в следующий раз ты уделишь больше внимания истории, и меньше…

Александра Петровна не закончила свою фразу, но ее всезнающие зеленые глазищи скользнули по каменному лицу Светки, которая все еще продолжала смотреть в окно. А что там было? Да ничего. Зима, обледенелые ветки деревьев, снег на крышах, скучное серое небо. Все интересное сейчас происходило здесь, в кабинете истории. Я чувствовал это, как сказала бы моя мама, всем своим нутром. Что она подразумевала под этим, не знаю. Но в эту минуту как-то инстинктивно понимал ее. А еще мне почудилось, что Александре Петровне уже известно о том, что произошло сегодня на школьном стадионе. Но от кого она об этом узнала? И, что немаловажно, когда успела? Неужели она действительно ведьма, подумал я. Это стоило обдумать.

Пока я размышлял на эту тему, до меня, словно в моих ушах была вата, доносился приглушенный мелодичный голос Александры Петровны. Хотя, если вдуматься, то, что она говорила, должно было бы меня встревожить.

– Многие из вас, в силу своего возраста и незнания законов развития общества, склонны персонифицировать историю, объясняя причины явлений только стремлениями отдельных личностей…

Но меня тревожили только странный взгляд Светки, которым она смотрела на Артема, и следующий урок геометрии. Вздохнув, я снова раскрыл учебник геометрии и, положив его на колени, чтобы не увидела Александра Петровна, углубился в изучение злополучного параграфа, в котором говорилось о пересечении прямых «а», «b» и «c»…

Предчувствие меня не обмануло. Видимо, сегодня был не мой день. Денис Леонидович тоже вызвал меня к барьеру. То есть, конечно, к доске. И начал обстреливать вопросами, каждым из которых он, не целясь, попадал в мои самые уязвимые места. Когда ему надоело мое бессвязное бормотание, он сжалился – а, быть может, милосердно решил меня добить, чтобы я не мучился, – и спросил:

– А скажи-ка мне, Пахомов, будь добр, смогут ли когда-нибудь пересечься две параллельные прямые? Мы будем изучать это в седьмом классе, но пока меня интересует твое мнение, не отягощенное знанием.

Эк, завернул! Но меня на такую грубую наживку не поймаешь. Даже я знаю ответ на этот вопрос. И потому радостно барабаню:

– Ни за что, Денис Леонидович. Никогда!

Но учитель остался недоволен моим ответом, и даже поморщился. Я с удовольствием пошел бы на попятный и заверил бы Дениса Леонидовича, что смогут пересечься эти две проклятые параллельные прямые, лишь бы он так не расстраивался. Но разрази меня гром, если я сам в такое поверю. Поэтому я промолчал.

Но Денис Леонидович не сдавался.

– Артем Громов, – сказа он, посмотрев в журнал со списком всех учеников нашего класса. – А что ты скажешь по этому поводу?

Артем встал, как всегда, спокойный, уверенный. Я невольно залюбовался им. Когда Денис Леонидович вызывает меня, я краснею или бледнею, и забываю даже то, что, казалось бы, твердо знал. Такая у меня слабая, подверженная чужому влиянию, натура. Но Артем другой.

– Да, две параллельные прямые смогут пересечься, – сказал он. – Но произойдет это не на Земле, а в космосе. Еще Эйнштейн доказал, что пространство Вселенной искривлено, и с тех пор ученые думают, как долететь до какой-либо галактики по прямой линии, а не по дуге. Ведь тогда полет продлится намного меньше времени…

Вот это да! Что называется, выдал на-гора. Лично я с такой точки зрения к геометрии никогда не подходил. И выходит, что напрасно, потому что, оказывается, это очень даже увлекательная наука.

И даже Денис Леонидович остался доволен. Но попытался скрыть это. Такой уж он человек, как говорит моя мама про папу – интроверт, то есть человек, сосредоточенный на своем внутреннем мире и очень замкнутый. В этом они похожи – мой папа и наш учитель геометрии. Сама мама не такая, она экстраверт, что называется, душа нараспашку. Кто я, понять пока трудно.

– А как ты можешь это доказать? – спросил Денис Леонидович. – Как известно, умозаключения и выводы делаются с помощью эмпирических, то есть наблюдаемых и измеряемых, данных об объекте, а не по принципу «мне так кажется».

– Но геометрия Лобачевского допускает возможность пересечения параллельных прямых, – ответил Артем. – В отличие от Евклидовой, которую мы проходим в школе.

И мое уважение к нему возросло до солнца. Если Денис Леонидович чувствовал себя в преподаваемой им геометрии, как рыба в воде, то Артем мне показался акулой, пожирающей рыб.