Белый барнаульский блюз. Петров и Сидоров идут к Иванову

– Мороженое – это для мелкой шушеры.

– Мадам, ваши трехдюймовые глазки попали прямо в цель: бах, бах.

– Гражданин, давайте в темпе вальса.

– Неприступных крепостей не бывает, – пожал плечами верзила.

Лида повернулась и пошла в сторону, где ее полотенце, зонт и сумку охраняли товарищи К и П. Говорливый ловелас не стал ее преследовать.

– Спасибо, молодые люди, Вы – настоящие джентльмены.

– Что вы, мы украли все ваши деньги, – пошутил Глеб П.

– И спрятали книгу, – пошутил Женя К.

– Отлично, – она легла и закрыла глаза.

Что тогда сказал Клим?

Любимым времяпровождением Лидии Леонидовны было вспоминать, как все было. Например, как она провалилась в колодец, как встретила новый год, когда ей было одиннадцать лет, как въехали в новую квартиру. Не говоря о том, как рожала или как познакомилась с этим наказанием, за которым следила долгие годы по газетам и ТВ. Только пару последних лет он ускользнул из-под ее наблюдения. Потом она прочитала, что известный критик покинул город. На прошлой неделе по телевизору показали рекламу его книги.

– Какой у меня хороший зять, – вспомнила Лидия Леонидовна, – правда зовет меня мамой, а разница в возрасте у нас невеликая. Вася прелесть. А кто для нее Клим?

Прошло двадцать пять лет, Она так и не смогла выбрать: он предатель или козел. Они познакомились в доме отдыха, в начале сентября. Лида со стройотрядом приехали на фестиваль, а он жил там, как на «творческой даче». Бабье лето, чтоб оно пропало.

Все эти годы бабье лето наступало тоской по желтому купальнику. Тогда она была в новом специально связанном купальнике – в таком бикини, что мальчики из стройотряда обращали внимание на ее мелкие дыньки и ходили кругами.

Он прошел мимо, потом зашел с другой стороны и пригласил на ужин. Точнее пригласил на грибы. Сказал:

– Хотите романтический ужин с вином и грибами?

Где он тогда взял вино? А может, не было вина. Как это не было? Было шампанское и баклажанная икра, которой он заляпал ее белый спортивный костюм. Да, он заляпал мне костюм. И я сняла штаны. Ходила в юбке из пледа. Погода была прекрасная.

– Простите. Мадам, простите.

Лида подняла голову. Мужчины, лежавшие рядом, смотрели на нее вопрошающе.

– Простите, посторожите наши вещички, мы пойдем за пивом. Может вам принести?

– Спасибо. Идите.

– А вы точно не уйдете? – спросил лысый.

– Мы недолго, – сказал очкарик.

– Не беспокойтесь.

– Спасибо, – сказал лысый.

– Вы так добры, – улыбнулся очкарик.

Лида перевернулась на живот, положила голову на скрученное полотенце.

– А потом зимой я была у него, посмотрела, где живет, и не сказала. Почему не сказала?

На этот вопрос у нее было много разных ответов.

– Боялась или придумала, что сама справлюсь. Через несколько лет они встретились в театре. Тогда он ее узнал, теперь, наверное, не узнает. Зачем я переехала в этот город? Жила бы себе с родителями и не знала про него. Тут его каждую неделю показывали по телевизору. Каждую неделю я видела его у себя дома. Ольга еще подростком пришла с концерта и говорит:

– Видела Клима этого, из телека, подошла и говорю. Я выросла на ваших передачах.

– А он?

– Мы с ним сфотографировались.

– И как он?

– Нормальный дядька.

Нормальный дядька. А может предатель? Почему? Потому что тогда зимой все пошло не так? Надо было по-другому. Надо будет дочитать его пьесы, что он там пишет. Говорят, уехал, потому что поссорился с губернатором. Где губернатор, а где он. Где я? Вон Вася пишет букеты, пейзажи, ему губернатор вручил грамоту. А этот поссорился. Вася не любит Клима. Вася, наверное, никого не любит. Вася хороший, спокойный, с ним удобно. Мамой называет. А с другой стороны, вон у Нины муж – тень, очень удобно. Вася не такой – с ним и в отпуск, и в театр, и на выставку, он всегда зовет.

Только на вернисажи и премьеры Лидия Леонидовна не ходила по одной важной причине, боялась встретить Клима.

С Васей что-то случилось. Надо, чтобы к нему Петров зашел. Он на него хорошо действует. После встречи с Петровым, Вася оживает, с него как будто пыль смахнут. За последние пару лет он уже несколько раз впадал в состояние близкое к панике, но неглубоко, в среднем на одну бутылку виски с Петровым и не больше. А сегодня был ступор, и это может быть опасно. Чтобы она сказала, если бы вместо бугая, который предлагал мороженое, был Клим? Он ее не узнает.

Лидия Леонидовна перевернулась, приподняла голову, оглянулась. Плиты новой набережной были удобными, но и народу прибавилось. Она много лет ходила на плиты, тут была своя публика. Обычно много женщин старше сорока лет. Она, худенькая блондинка со скромными формами, чувствовала себя здесь комфортно. После того, как снесли Речной вокзал, плиты стали очень популярными. Появились девчонки с упругими попками, потянулись мужчины с животиками, женщины с детьми. Раньше их не было. На плитах опасно: сильное течение, нет песка – что тут делать мамашам? А сегодня от Барнаулки до горы всюду люди. Надо искать новое место. Но тут было так удобно, три шага от остановки. Рядом вход в метро, Лида редко пользовалась метро, но станция «Речной вокзал» ей нравилась. Если бы она любила водить машину, то ездила бы за город, но она терпеть не могла рулить. Умела, но не хотела.

После того как построили высотки, на плитах многое изменилось. Менялось не быстро и все успели перестроиться. Лиде нравилось, что вечером можно было пройтись по аллее. Жила она в центре за парком. Парк последнее время нещадно пилили и откусили от него несколько участков под застройку элитными домами.

Ее дом был одним из первых в городе, построенный так, чтобы он не выпячивался. Вначале 90-х новые русские ляпали свои купеческие орясины с башенками на главном проспекте. А их дом стоит в стороне и фасадом не выделялся. Она жила недалеко от парка, рядом с площадью, с дочерью и ее мужем художником, Васей Ивановым.

***

Гриша Тишин снял капроновую шляпу, которую выиграл у Штурова, вытер лоб аккуратно сложенным платком и сказал:

– Все мужики, вышел, – дотянулся до бутылки с пивом, налил полный стакан, выпил и подумал: «Хорошо, что Евсеич меня не узнал».

Во дворе было патриархально. Именно так Гриша представлял себе тихий советский дворик. Он заходил сюда слишком часто. Жил он в паре остановок отсюда по красной линии в обыкновенном девятиэтажном доме. Давно снимал квартиру ближе к центру. Последние десять лет работал в пресс-службе городской администрации и уже выслужил квартиру, только в новом районе в тупике на фиолетовой.

Он был государственным служащим средней руки и должен радоваться, что дали такую жилплощадь. И он радовался, и сдавал ее трем студенткам из той же деревни, откуда сам приехал.

Тишин окончил пединститут, потому что его мама учительница русского языка и литературы. С детства он был читателем и драчуном. Человек Гриша не мелкий, сейчас, наверно, набрал все девяносто килограмм, но ребенком был медлительным и некоторые борзые пацаны думали, что он тупой. Тишин был задумчивым, но если надо, то мог с разворота так зарядить, что потом было ужасно стыдно за пролитую кровь.

Подростком такое иногда случалось, он уговаривал себя, что не виноват, что так получилось, что добро должно быть с кулаками и много думал про Павку Корчагина и Николая Ставрогина.

В городе было совсем по-другому, приехав из села, он попал в такой цветник филфака, что руки можно было не распускать, девоньки липли к нему как бабочки на свежий тюльпан. Мама очень переживала, что женят как Пьера. Они часто спорили, что Пьер не тюфяк, он на фоне гусаров такой, а на самом деле – крутой.

Зря мама переживала, в институте Гриша не женился, пронесло. Про главный роман его жизни ходило много сплетен, но правды никто не знал.