Улыбка любви. Сказки для прекрасных дам

Марту Васильевну всегда отличали умение собраться в критической ситуации и трезвый взгляд на вещи. Она считала, что не бывает безвыходных ситуаций, ну, а если они и иногда случаются, то надо просто проигнорировать их, не допускать в свою жизнь, не омрачать своего существования. «От переживаний появляются ненавистные морщины», – с которыми она, как актриса и одна из первых красавиц Москвы, нещадно боролась.

– Как бабушка? – спросил он.

– Ирина Петровна как узнала о случившемся, то слегла. Давление за двести, уже несколько дней медсестра ходит домой, делает уколы. Ничего, все обязательно образуется, вот ты уже в сознании, разговариваешь…, – ласково говорила она, гладя его по руку.

– Спасибо, мамочка.

Марта Васильевна снова прослезилась.

– Ты последний раз так называл меня, когда тебе было пять лет, растроганно сказала она, а потом как бы невзначай спросила:

– В бреду ты постоянно повторял имя Кати. Кто это?

«Катя… Девушка, в которую я был влюблен в той далекой жизни. Мой маленький Рыжик, которого мне надо забыть!» – с горечью подумал он, и, стараясь придать голосу равнодушные нотки, ответил:

– Не помню. Может быть, манекенщица с Кузнецкого, кажется, там была Катя.

– Я так и подумала, – спокойным голосом сказала она, уловив его напускное равнодушие. Ей было больно и обидно, что ее мальчик на грани жизни и смерти не произносил «мама, мамочка» или «бабушка», а имя неизвестной ей девушки. То, что неизвестная Катя звонила, Марта Васильевна не обронила ни слова.

Окружающие находили, что внешностью Веня больше походил на мать, чем на отца; и только волосы – густые с мягкой каштановой волной – от отца; у матери они были светлыми и прямыми. Родители развелись, когда Вене едва исполнилось пять лет. Ребенком он очень тяжело пережил их расставание, полагая, что в этом виноват он, поскольку не всегда слушался маму-папу и часто болел. Став старше, недостаток внимание родителей к себе объяснил их образом жизни: мать – известная актриса, отец – директор музея.

С матерью у него всегда были непростые отношения. В детстве ему так хотелось прижаться к ее коленям, вздыхая чудесный запах, который всегда исходил от нее, почувствовать ее руки, гладящие его волосы. Он всегда с нетерпением ждал ее прихода, но забегая на полчаса, она на ходу целовала его в щеку, называя «мой херувимчик» и, не спросив ни о чем, всю нужную информацию получала от свекрови – бабушки Вени. Потом такой же дежурный поцелуй и фраза «мой мальчик, слушался бабушку и дедушку», убегала, оставив свой неповторимый, «мамочкин» запах. В подростковом возрасте, с присущим этому периоду негативизмом, Вене казалось, что мать всегда больше интересовала насыщенная личная жизни и карьера актрисы, чем вечно простуженный, с перевязанным теплым шарфом горлом, маленький сын.

С отцом тоже не сложились доверительные отношения, даже когда Веня уже стал взрослым. Тот вообще по натуре был «одиноким волком» и мало нуждался в каких либо отношениях вообще. Историк по профессии, его больше интересовала древность, артефакты не моложе ста лет, чем, по его же высказыванию «мышиная суета современного мира потребителей». Но с отцом ребенок часто общался хотя бы на бытовом уровне, поскольку тот иногда по несколько дней жил у родителей, ночуя в кабинете деда.

Так уж сложилось, что Вениным воспитанием с пяти лет в основном занимались бабушка и дедушка – родители отца, оказавшие огромное влияние на формирование его личности.

Бабушка – Ирина Петровна, много лет проработала литературным редактором в одном из ведущих театров Москвы. Это была властная женщина, которой беспрекословно подчинялись все мужчины в семье – муж, сын и внук. Дедушка ее просто обожал и на каждый ее День рождения дарил ей 101 розу, вставляя в букет записку со словами: «Моей любимой девочке». Они были в счастливом браке 43 года.

Ирина Петровна и в семьдесят лет выглядела как настоящая леди – красивая, высокая, статная, с величественной прической из седых и все еще густых волос, нос горбинкой и покровительственная улыбка.

Как и подобает леди, она была скупа на проявление эмоций, «обнимашек», «поцелуйчиков» не выносила, но именно с ней у Вени сложились доверительные дружеские отношения. Будучи от природы женщиной мудрой и проницательной, она знала, как найти к нему подход даже в сложном подростковом возрасте, никогда не пристала с вопросами, была знакома со всеми его друзьями, а в дальнейшем и с подружками, которые были вхожи в их дом. Уже став взрослым, и проживая отдельно, когда ему нужна была поддержка или сочувствие, он приходил к только ней, своей любимой бабуле. Он мог ничего не говорить, а просто положить голову к ней на колени, а она также молча гладила теплой ладонью по его густым волосам, и неразрешимые проблемы решались, и «тучи уходили, и вновь выглядывало солнышко».

Дедушка, Илья Яковлевич, был крупным архитектором, увлекался изобразительным искусством, любил рисовать, в основном предпочитая авангардное направление. В их большой сталинской квартире висели картины, написанные его рукой. Благодаря деду, уже в восемь лет Веня сносно знал работы великих художников – авангардистов, выделяя любимых Пабло Пикассо и Сальвадора Дали. Поэтому никто в семье не удивился, когда в десять лет он заявил, что будет художником. Его отдали в художественную школу им. В. А. Серова, после окончания которой, он поступил в Московский художественно – промышленный институт им. С.Г. Строгонова.

Дед умер внезапно, за своим рабочим столом, от сердечного приступ; случилось это за год до его поступления в знаменитую «строгоновку».

Все свои детские и подростковые секреты он приносил им, своим любимым – бабушке и деду. Так, лет в двенадцать Вене очень нравилась симпатичная одноклассница, которая отвечала ему взаимностью, но пригласить ее в кино или на каток он не решался. И однажды, придя домой из школы и застав деда одного, он задал ему вопрос, который в этом возрасте задают почти все подростки своим родителям.

– Дед, а как вы познакомились с бабушкой? – как бы невзначай спросил он.

Сначала дедушка несколько оторопел от вопроса внука, а потом, как-то сразу помолодев, рассказал свою историю их знакомства (бабушкина версия, имела некоторые отличия, как узнал позже внук).

В самом знакомстве не было ничего необычного. На Старый Новый год его пригласил сокурсник к себе домой.

– Илья, приходи к нам. Соня пригласила свою подругу. Она живет в соседнем подъезде. Потрясающая девчонка – глаза, фигура и прочее. Если бы не Соня, я бы сам за ней приударил.

– Соня, – пояснил дед, была девушкой друга. Был разгар сессии, последние экзамены перед выходом на преддипломную практику, надо было усиленно готовиться, тем более что я «шел» на красный диплом. Но увидеть «потрясающую девчонку», о которой столько слышал, побороло тягу к знаниям, да и не хотелось встречать праздник с родителями, которым завтра с утра на работу.

Девушка действительно была прехорошенькая, и, как оказалось при более близком общении, весьма неглупой – училась на первом курсе литературного института. Вечер прошел весело – мы много танцевали, беспричинно смеялись, и расходились по домам далеко за полночь. Проводив девушку до подъезда, я в приподнятом настроении возвращался к себе на Покровку. И только подходя к дому, вспомнил, что не взял у красавицы номера домашнего телефона. «Ничего, попрошу завтра у Вадьки», – подумал я тогда, да так и не попросил – завертелся с экзаменами.

Когда уже сдавали последний экзамен, все-таки взял ее телефон, позвонил и пригласил в Малый театр. Как сейчас помню, смотрели мы с Ирочкой «Вассу Железнову» с Верой Пашенной в главной роли. Хотя ты, к сожалению, не знаешь ни пьесы, ни имя великой актрисы. Билетами меня снабдила моя матушка.

– Ты помнишь ее, Веня? – спросил вдруг он внука.

– Конечно, помню, когда она умерла, мне было уже шесть лет, и вы водили меня в театр на церемонию прощания. Продолжай, дед, не отвлекайся.

– Когда вышли из театра, то на улице шел крупный снег, и мы, обсуждая спектакль и игру актеров, неспешно дошли до Зарядье, где она тогда жила. Мне Ирочка, безусловно, нравилась, но это не была любовь с первого взгляда, так, юношеская влюбленность, да и о женитьбе в двадцать три года я и не помышлял. Дней через десять я пригласил девушку в Пушкинский музей, там тогда открылась выставка.., даже сейчас и не вспомню, что мы собирались смотреть. Да это и не важно. Договорились встретиться в два часа у входа в метро «Арбатская».

В то утро мне позвонил домой научный руководитель дипломного проекта и назначил встречу на 12 часов, сказав, что уезжает в длительную командировку, поэтому встретиться надо обязательно. «Успею», – опрометчиво подумал я и не перезвонил Ирочке. Но наша встреча затянулась, мы с ним долго дискутировали по моей предстоящей научной работе, а когда я мельком взглянул на часы, было уже без четверти три. Неловко попрощавшись с профессором, я буквально бросился к выходу.

Московская погода не предсказуема, особенно в феврале – еще три часа назад был ясный день, и вдруг, метель и похолодало. «Разумеется, она уже ушла, не будет же она несколько часов мерзнуть на пронизывающем ветру», – рассуждал я, но все равно какая-то сила несла меня на Арбат. Уже подбежав к выходу в метро, вижу – стоит, моя снегурочка.