Позывной: «Москаль». Наш человек – лучший ас Сталина

– «Маленькие», – обратился Михаил к истребителям, – прикройте.

Подойдя к рубежу ввода самолетов в атаку, он скомандовал своим летчикам:

– За мной!

Чуть сгорбленный, словно спружинившийся для броска на свою жертву, «Ил-2» клюнул носом и безудержно устремился вниз.

За командирской машиной пошли вторая, третья, четвертая, пятая…

И еще, и еще…

«Крылатые танки», пятитонные штурмовики, напичканные полутонной бомб, восемью «эрэсами», и это не считая пары 23-мм пушек, летели, как железные ангелы смерти.

– На боевом курсе! Приготовиться к атаке!

Земля стремительно приближалась. Очень скоро стали отчетливо видны железнодорожные пути, забитые эшелонами. По шоссе, ведущему к станции, двигались танки, тентованные грузовики, колонны пехоты.

– Атакуем!

На станцию обрушился настоящий бомбопад, внизу вспухли клубы пламени, повалил дым. Взрывы были настолько сильными, что штурмовики подбрасывало. Пронизывая копотную пелену, пуша огненные хвосты, ушли «эрэсы».

– «Горбатые», делаем второй заход! «Заяц»! Ориентир – три отдельно стоящие сосны, курс – двести сорок градусов!

Звено лейтенанта Зайцева отбомбилось штатно – на воздух взлетели вражеские орудия.

– Работать в районе очага пожара!

При выходе из атаки Ерохин увидел на опушке березовой рощи, что находилась позади артиллерийских батарей, пирамиду ящиков с боеприпасами.

– Атаковать!

Спирин сбросил две бомбы на цель, его ведомые выпустили реактивные снаряды. На месте склада с огневым припасом взметнулось пламя и черное грибовидное облако.

– Слева «Мессер»! «Хомяк», займись «худым»!

Поединок лейтенанта Хомякова с фашистом длился считаные секунды – с дистанции в полста метров он открыл по «Мессершмитту» огонь. Тот накренился неуклюже на правое крыло и, кувыркаясь, рухнул в болото.

– Уходим!

В строю осталось девять «Илов». Истребители прикрытия, закончив работу, ушли на базу.

И тут Иван Арефьев доложил командиру группы:

– В кабине дым. Мотор задымил! Плохо вижу землю!

Штурмовик начал терять высоту и скорость. Ерохин пристроился к Арефьеву, а тот летел на бреющем – прямо на какой-то сарай или амбар.

– Иван, Иван! Отверни влево!

Арефьев пролетел рядом с сараем, но впереди показался мост.

– Еще левее, еще!

Миновав препятствие, Иван на малой скорости посадил машину на фюзеляж. «Дядя Миша» патрулировал над ним до тех пор, пока Арефьев не подал ему сигнал рукой: все в порядке, иди на аэродром. Командир эскадрильи стал набирать высоту, чтобы догнать остальных, и вдруг, откуда ни возьмись, явились два «Мессершмитта».

Один из «Мессеров» стал пристраиваться «горбатому» в хвост.

Обороняться было нечем.

Михаил соображал недолго – и выпустил шасси. Самолет вздрогнул, его скорость резко упала, а «месс» ушел вперед, оказываясь в секторе обстрела. Сообразив, что к чему, немецкий пилот постарался отвернуть, да только уже не поспевал – и заработал добрую порцию пуль. «Худой» задымил да и потянул до своих.

А вот второму уже не досталось – вышли и снаряды, и патроны.

Фашист прошил очередью крыло штурмовика. Пулей мелкой, но пакостной пробило кабину. Ерохину обожгло висок. Кровь заливала глаза, голова кружилась от перегрузок, а тут вертись, уходи из-под огня.

«Дядя Миша» маневрировал: резко менял высоту полета, делал развороты, но «Ил» был обречен. Побитая машина задымила, и тут посреди огромного болота обозначилась небольшая площадка.

Туда штурмовик и плюхнулся. Ошеломленный, «Дядя Миша» вывалился из кабины.

«Мессер» разворачивался вверху, видно, посчитав, что сбил русского.

«Дальше пешком», – понял комэск.

Облив «Ил» бензином, Ерохин поджег его, чтобы не достался врагу, а сам потопал на восток.

К утру вышел к березовой роще, а за нею обнаружилось шоссе.

Оно долго пустовало, пока, наконец, не показалась телега.

Смуглолицый ездовой с эмалевыми треугольниками в петлицах[15 - Младший сержант.] погонял животину не шибко, жалеючи.

– Стой! – выступил из-за деревьев Ерохин. – Кто таков?

– Узбек, Азиз меня зовут, – отрекомендовался возница и гордо добавил: – Я сапер! Саперы ставят мины, а я подвожу. А ты кто? Летчик?! Хоп, ладно, садись. Довезу до нашей части…

А. Данилов, старший политрук 127-го ИАП:

«Навалились со всех сторон. Даю веером очередь, почти наугад. Хотел дать вторую, жму гашетки, а пулеметы молчат.

Понял: кончились патроны. Видать, это поняли и немцы: встали в круг, да и взяли меня, голубчика, в оборот. Вижу: левая плоскость ободрана, перкаль болтается, ребра наружу. Машина слушается плохо.

А гитлеровцы лупят по очереди, кругом огонь, дым, следами от трассирующих пуль все, как сеткой, затянуло. «Вот теперь, – думаю, – погиб». Эрликоновский снаряд нижнюю плоскость пробил, пуля в сухожилие левой руки угодила, лицо в мелких осколках, реглан искромсан…

Верчусь, как куропатка, а поделать ничего не могу. Гляжу: один так красиво на меня заходит. И вижу свою смерть. Теперь уже все равно – таран так таран! Он – в пике, а я задираю нос к нему.

Успел отчетливо увидеть горбоносое лицо и злорадную на нем ухмылку гитлеровца: знает, гад, что я безоружен, торжествует победу. «Ну нет, думаю, рано: ни мне, ни тебе!»

Не помню уже, как довернул свою «чайку» и винтом рубанул «Мессершмитт» по крылу. Он и посыпался.