Излом

Все согласились и стали прощаться с таким темпераментом, словно навсегда.

Трамвайная остановка, несмотря на довольно позднее время, оживлённо гудела.

"Наверное, опять транспорт не ходит".

Опровергая мои мысли, из-за поворота показался трамвай, плотно, словно селёдками в бочке, набитый людьми.

"Ну что ж, штурмовать, так штурмовать!" – застегнулся на все пуговицы, оглядываясь по сторонам. Такая же непреклонная решимость светилась в глазах окружающих. Мужчины побросали окурки, женщины прижимали к себе детей и сумки.

Высекая искры, трамвай лихо подкатил к остановке.

"Наверное, в Севастополе, в военное время, при погрузке под огнём противника на транспорт порядка было намного больше", – успел подумать я, подхваченный толпой.

Шустрая сорокалетняя женщина, кривя рот, взывала к высокому парню в белой куртке:

– А вы бы, молодой человек, постеснялись, – голосила она, – пропустили бы женщин вперёд. Кто вас только воспитывал?..

Энергично оттолкнув сумкой соседку и работая локтями, полезла в трамвай, не забывая ругать невоспитанную молодёжь. Я устремился следом по проторенной дорожке.

Залезая на последнюю ступеньку, она так усердно заработала локтями, что угодила мне в лоб – не больно, но обидно.

"Не ищи лёгких путей!" – сделал вывод.

Женщина, не обернувшись, пробормотала: "О Господи! Лезут-то как…"

Мой оскорблённый организм начал мощно выделять подмоченный алкоголем адреналин.

– Жалко, ты не мужик! – презрительно произнёс я, убирая руки в карманы.

– Не ты, а вы! – поправила она, нахально глядя мне в глаза.

От бешенства дыхание стало тяжёлым.

– Кто воспитывает, кто воспитывает?.. Такие вот и воспитывают!..

Не сказав больше ни слова, женщина стала пробираться к выходу.

"Чего это я взбеленился? – удивился себе. – Видать, дома выговор получу в жёсткой форме".

Глядя на выходящую женщину, две девушки и парень чему-то довольно заулыбались. Мой гнев остыл полностью. Девчонки с любопытством поглядывали в мою сторону.

"Вот и слава пришла!" – поздравил себя и в свою очередь принялся их изучать.

Одна оказалась стройной высокой красавицей, другая – конопатенькой, полной дурнушкой с обаятельной улыбкой и неуверенными добрыми глазами. Парень и несколько мужчин с интересом разглядывали стройную красавицу. Она, привыкшая к поклонению, делая безразличный вид, словно случайно, поймала мой взгляд.

Я считал себя скромным человеком и, как женатый товарищ, старался не придавать значения своей внешности, хотя знал, что нравлюсь женщинам, и где-то на подсознательном уровне гордился этим. Ничего особенного в себе не находил – ординарная внешность, ну разве что причёска отменная. Не признавая никаких модных стрижек, носил густую белокурую шапку чуть вьющихся волос. В состоянии подпития, как сейчас, черты лица становились тонкими, взгляд туманным – Александр Блок, и только.

Стройная красавица опять с интересом посмотрела на меня. Её конопатенькая подруга, безнадёжно улыбаясь, преданно, как фрейлина королевы, стояла рядом. Меня тронули беззащитность и преданность – ни на что не надеясь и не рассчитывая, быть просто верной наблюдательницей восторгов – незавидная доля, а без свидетеля восторги много теряют в своей прелести. Глядя мимо красавицы, я улыбнулся её подруге. Растерявшись и не поверив, конопатенькая посмотрела в окно, потом опять на меня – не избалованная вниманием, боясь ошибиться.

В моём взгляде не было насмешки или иронии. Её красивая подруга почувствовала беспокойство. Безразлично глянув на красавицу, я снова тепло и искренне улыбнулся конопатенькой, получив в ответ такую обаятельную и нежную улыбку, что защемило сердце.

"Господи! Где у нас, мужиков, глаза? Ведь дарят самую чистую любовь и становятся самыми верными жёнами не красавицы, а их незаметные подруги!"

Почертыхавшись на подходе к дому, что осенью становилось традицией, почмокав досками, очутился в коридоре.

"Ага! – вспомнил я. – Сколько сейчас градусов?" – осветил спичкой термометр и внимательно всмотрелся.

– Маньяк! Опять к градуснику привязался? – услышал за спиной. – Ты чего так долго?

– Танюшечка… – засюсюкал я, – родненькая… – неловко потянулся к её губам.

– Ты что, пьян? – она брезгливо отпрянула от меня.

– Друга встретил. Давно не виделись.

Ответила мне хлопнувшая дверь.

Три раза глубоко вздохнув и широко улыбаясь, ввалился в дом.

– А вот и я-а-а…

– Папка пришёл! – обрадовался Дениска.

– Сынок, иди ко мне, – позвала его Татьяна, – папа сегодня усталый.

Стерев с лица улыбку, прошёл в комнату. По телевизору передавали эстрадный концерт. Экстравагантно одетый исполнитель трясся перед микрофоном. Зевнул, задумавшись о подходах к жене.

– Раньше в такой форме клоуны выступали, а теперь знаменитые певцы, – бодро выдал реплику.

В ответ – молчание. Будто меня нет.

Посадив Дениса на колени, Татьяна не отрывалась от экрана, на котором появился любимец женщин – певец томных напевов, Серов.

– Ну и слушай свою "Мадонну", – пошёл ужинать на кухню, где тотчас появился кот. – Мироша, друг! – погладил его.

Довольный, он потёр мою ногу рыжей, словно замшевой, башкой. По-братски поделившись с ним, быстро поел.

– Сегодня здесь ляжешь! – не глядя в мою сторону, Татьяна бросила подушку на стоявший в комнате Дениса диван.

– Не имеешь права! – возмутился я. – Ты мне жена!..

– Следовало раньше об этом думать, – стала укладываться с сыном в большой комнате.

Тоскливо вздохнув, взял кота и лёг на диване.

– Не женись никогда, Мирон, – учил его жизни. – Пусть хоть какая красавица будет с пушистым хвостом – не женись! Это до свадьбы они кошечки, а потом жёнами становятся.

– Ты можешь – потише? Разбубнился! – услышал Татьяну.