Излом

Воскресенье прошло спокойно и тихо в приятном ничегонеделании. С удовольствием валялся на диване, простив ему скрипучие пружины; временами дремал, временами почитывал книгу. Курить не тянуло, пить тоже. Единственно, чем несколько омрачил отдых, это составлением жалостливой петиции в райисполком – и то после длительных увещеваний жены. Обильные творческие мучения в поисках слова и образа дали следующий результат:

Председателю Волжского райисполкома

т. Кабанченко П.И.

от Двинянина С.В.

Заявление.

Просим Вас прислать комиссию по поводу того, что проживать в нашем доме невозможно в связи с его состоянием и антисанитарными условиями местности. Весь наш переулок, почти всех жильцов, отселили ещё два года назад за невозможностью проживания в этом районе. Живём мы около института, там, думая, что всех снесли, сбрасывают к нам мусор. Рядом протекает ручей с нечистотами – рассадник крыс и прочей заразы. Отводить воду из ручья некому, вода выходит из русла, и у нас её полный двор. В результате постоянной сырости дом даёт осадку, лопаются стены.

Просим разобраться с нашим вопросом.

Семья Двиняниных.

– После такого заявления квартиру сразу должны дать, – хвалился перед женой, с прохладцей отнёсшейся к моему литературному шедевру. – Чего не восхищаешься? – приставал к ней. – Не вижу цветов, восторженных поклонниц, не слышу грома оркестра. Ну, хочешь, ещё про негров вставлю?

– И про термометр не забудь! – язвила Татьяна.

– Господи, ну при чём тут термометр?

– А при чём негры? – не понимала она.

– Чтобы Кабанченко добить. Можно, например, так, – любуясь собой, вразумлял непонятливую супружницу: "Бабы, они и есть бабы". – Смотрели недавно передачу про бедственное положение американских негров. Очень завидовали тяжёлой гарлемской жизни. Мы с удовольствием согласились бы жить в обшарпанной пятиэтажке. Главное, что там есть газ и вода, а без мусоросборника как-нибудь бы обошлись, на улицу бы вынесли; лифт нам тоже ни к чему, хоть и пятый этаж бы дали. А вот бедный, замученный тяжёлым бытом негр, в нашем лачужном овраге более недели не выдержит, запросится обратно, в свои райские трущобы. На сём с приветом, Двинянины. Ну как? После прочтения сего опуса нам, кроме квартиры, попытаются ещё и гараж с погребом всучить.

– И грамоту от женсовета! – перебила меня бесчувственная супруга.

Но я, окрылённый успехом в сочинительстве, не обращал внимания на мелкие уколы зависниц.

Согласно диалектике общественной жизни на смену пролетающим выходным приходят тягомотные будни.

Первый, кого встретил на подходе к цеху, был, конечно, Пашка. Пятнистый, как политическая карта Африки, от синяков различных цветов и оттенков.

– Ты, как картина абстракциониста, – поздоровался с ним. – По-видимому, выбрал не ту линию поведения?..

– Чё, Серёг, шнобель у меня здоровый, да? – потрогал он

распухший нос.

– Ничего, вешалка, – подбодрил его. – Не с Большим поцапался?

– Да не-е! Это вчера – и чёрт знает с кем… – рассказывал Заев, пока мы поднимались на третий этаж. – Выпили, поговорили так оригинально. Спасибо, на лестнице никого нет, – вдруг заволновался он.

– Торжественная встреча всё равно обеспечена, – безжалостно заключил я и оказался прав.

На время даже домино было отложено.

Начитанный Семён Васильевич, он же Гондурас, вспомнил, что ещё Пётр Первый издал указ "О свидетельствовании дураков в сенате".

– Пашка! – окликнул Чебышев. – Сейчас, говорят, безалкогольную водку выпускают, тебе только такую можно пить.

На что резонно получил совет пить её самому. Не дослушав, есть ли такая водка или нет, вслед за быстро смывшимся Пашкой, отправились на участок и мы с Чебышевым.

– Уже неделю мухоморит, кошёлка, – бурчал Чебышев, – выпили после работы с ним – всё мало, вот и нашёл приключение. Уж Михалыч вон пилит его, – утробно хохотнул Лёша.

Через стеклянную стенку звук не доходил, но было хорошо видно быстро шевелящего губами мастера. В моём представлении так дьячки читали Псалтырь.

Наш участок на время превратился в своеобразную Мекку – место паломничества цеха. Любопытные повалили даже с четвёртого этажа, что совсем доконало мастера. Устав ругаться, он исчез с участка в неизвестном направлении, а Заев уже на всё махнул рукой, и разбитые губы его растянулись от одного синего уха до другого.

– Не знаю, как люди через день пьют, – уже бодро разглагольствовал он, – я – каждый день, и то никак не привыкну!

Но всё проходит – и плохое и хорошее. Постепенно ажиотаж стал спадать, и всё пошло своим чередом.

Я читал технологию и выслушивал наставления Чебышева. Чувствовалось, что настал конец месяца: курить ходили редко, работы было полно.

Призывающий делать производственную гимнастику диктор не сумел уговорить даже женщин, не говоря о мужиках, и так считавших себя здоровяками. Трудовой героизм сумел приостановить лишь перерыв на обед – святое время.

– Для нас домино то же, что для капиталиста пинг-понг, – приговаривал Большой, тщательно размешивая огромными ручищами костяшки.

Собратом у него был Степан Степанович, уже клюкнувший пятьдесят граммов спирта и забывший о похмельном синдроме. Опасными противниками, конечно, Чебышев и разноцветный Паша.

Я решил посмотреть, чем кончится поединок титанов.

"В нашей области в этом году открылось несколько новых магазинов", – неожиданно прорвался дикторский голос из висящего в гардеробе репродуктора.

– Отключите говорильник! – потребовала собравшаяся толпа.

Репродуктор вместе с зарвавшимся диктором оказался мгновенно вырублен.

– Ну вот, – расстроился Степан Степанович, – как узнаем, чего он хотел сказать?

– Теперь работники торговли, их родственники и знакомые ещё лучше будут обеспечены товарами, – имитируя репродуктор, продолжил за диктора я.

Здоровый смех рабочего класса был мне наградой.

Отключившись от окружающего мира, Большой самозабвенно грохнул о стол ладонью с домино.

– Один-один, – хмуро глянул на Пашку.

В ту же минуту с не меньшим грохотом тот припечатал к столу вторую плитку домино.

– Один-четыре, – на миг задумавшись, сказал веское слово и Степан Степанович.

Игра пошла. Лица игроков стали вдохновенными. Я решил комментировать матч.

– Внимание, внимание, – подражая Льву Озерову, начал репортаж. – Наши телекамеры установлены на территории гардероба цеха номер двенадцать. Вы смотрите финальный поединок мастеров сборной первого и второго участков. Сейчас коротко познакомлю с участниками соревнования, – разорялся я. – У стены под полотенцами сидит знаменитый игрок, гордость второго участка – Большой. Он и начал матч оригинальным ходом: один-один.

Пропустив мимо ушей сердечное пожелание Большого кое-куда пойти, продолжил: