Держава том 1

– Мадам, – краснея за императрицу, произнесла фрейлина, – Её величество послали меня сказать вам, что в Гессен-Дармштадте не одеваются подобным образом.

Сгорая от любопытства, к беседующим дамам подошла Мария Фёдоровна.

Увидев рядом с собой вдовствующую императрицу, Ольга Дмитриевна одёрнула платье, выставив свою пышную грудь до самых сосков.

– Пожалуйста, передайте её величеству, – победно оглянулась вокруг, – что у себя, в России, мы одеваемся именно таким образом, и я не в том возрасте, чтоб меня учить одеваться…

– Браво! – захлопала в ладоши Мария Фёдоровна, с иронией посмотрев на «милую Аликс».

«Общество явно ценит меня больше», – подумала она.

Целую неделю графиня упивалась славой.

Так прошёл 1895 год.

Никто, кроме нескольких жандармов, не обратил внимания на то, что в декабре был арестован двадцатипятилетний юрист Владимир Ульянов, брат казнённого Александра Ульянова.

Новый год Рубановы встречали вчетвером, если не считать прислуги и детей. Праздновали в квартире старшего брата.

– Ну, расскажи, расскажи Иринушка, как прошёл первый приём дам высшего света, – с завистью выспрашивала подробности Любовь Владимировна. – Георгий Акимович, ну почему ты не генерал, а какой-то там учёный, – злила своего мужа.

– Зато я умный! – гордо отвечал супруг. – И нечего так саркастически улыбаться, – набрасывался на брата, – думаешь, я не вижу?

Однако с не меньшим, чем жена, интересом слушал рассказ Ирины Аркадьевны.

«Пригодится в разоблачении режима», – запоминал малейшие детали профессор.

– Наша царица, по моему глубокому убеждению, Максим, закрой уши…

– И глаза, – вставил из вредности Рубанов-младший.

… – хоть и целомудренна, но не получила в своём нищем герцогстве достойного воспитания…

– Скорее, слишком высоко и быстро вознеслась, – поддержал рассказчицу Рубанов-младший.

– Я уже иду звонить Сипягину, – выпив залпом рюмку водки, предупредил всех Максим.

– Ну, хватит вам, давайте Ирину послушаем, – разняла братьев Любовь Владимировна.

Переждав шум и перепалку, рассказчица продолжила:

– Рот от волнения сжат. Улыбнуться не может или не хочет, сказать комплимент не находит нужным… Буркнет какое-то формальное приветствие, протянет руку для поцелуя и оглядывает шеренгу дам – много ли ещё осталось. Всё это, несомненно, показывает, что приём ей в тягость, и она ждёт не дождётся окончания церемонии.

– Ири-и-ина-а Аркадьвна-а, вы не правы-ы-ы, – нараспев произнёс Максим Акимович, – просто царица шокирована поведением некоторых светских львиц. Слышал однажды, как она произнесла: «Головы молодых дам Петербурга не заняты ничем, кроме молодых офицеров».

– И генералов! – докончила Ирина Аркадьевна.

– Генералы защищают Русь-матушку от Запада, – высказал своё мнение Максим Акимович и глянул на брата.

– Мы видим, как живёт Запад, а что Россия? Россия отсталая страна, – перебил старшего младший брат.

– Россия – великая держава. Просто она идёт своим путём. Вспомни, Георгий, этого баламута, Герцена. Не успел помотаться по заграницам, как пережил глубокое разочарование и восстал против западного мещанства. Оказалось, что средневекового рыцаря заменил лавочник… В русском мужике он видел спасение от торжествующего мещанства.

– А ты вспомни Чаадаева: «Прекрасная вещь – любовь к отечеству, но есть ещё более прекрасное – это любовь к истине… Не через родину, а через истину ведёт путь к небу». Я тоже по-своему люблю Россию, но вижу, что народ наш ленив и необразован.

–А в то же время, поди, глянь на дворцы, которые он возвёл, и вспомни наших художников и писателей…

– Народ наш жесток и буен…

– Вот община и сдерживает эти черты, призывая к доброте.

– Народу нашему присущ национализм и самохвальство…

– И всечеловечность… Хотя и в национализме не вижу ничего плохого. Просто народ уважает себя. Мы – народ откровений и вдохновений! Мы обращены к бесконечности и будущему. Душа наша необъятна и безгранична, как широка и безгранична наша Земля.

– Максим, да ты поэт! – даже привстал с кресла Георгий.

– Просто я люблю РОССИЮ!

«Оттосковав» двенадцатимесячный траур, высший свет с Рождества и до Великого поста кружился в танцах на балах, посещал концерты, балеты, оперы, с частных приёмов шли на банкеты, с банкетов на ночные ужины.

Лишь царская чета почти никуда не выезжала из Александровского дворца в Царском Селе. Им было хорошо втроём с дочкой.

Молодая мать сама купала ребёнка, пела перед сном колыбельные песни, словом, наслаждалась своим материнством.

Полная счастья, она нарушала этикет двора, не приглашая к чаю великих князей и царских тётушек.

Особенно недовольна была царская сестра Ксения.

– Представьте только, – жаловалась своим дядькам, – меня, какая-то там провинциальная немка, не пускает к брату…

Дядьям такой расклад вещей не понравился.

С наступлением Великого поста, они без приглашения приехали в Александровский дворец.

Племянник только закончил чтение официальных бумаг и, не имея секретаря, сам заклеивал конверты. Услышав топот ног, глянул в календарь ежедневных встреч – на сегодняшний день аудиенций никому не назначено.

«Кто же это может быть?» – не успел подумать, как в кабинет влетели двое стоявших на посту часовых и грохнулись на пол. Следом ввалились любимые дядюшки.

Старший из них, Владимир, командир гвардейского корпуса и президенит Академии Художеств, без всякой гнилой дипломатии долбанул кулачищем по столу и генеральским голосом рявкнул:

– Ники! Разрази тебя гром. Что ты как старый дед сидишь во дворце?

– А что я должен делать, дядюшка? – удивился государь.

– Да хотя бы принять парад.

– И посетить со мной банкет, – встрял в разговор Алексей, необъятных размеров мужчина, обжора и бабник, а по-совместительству – генерал-адмирал российского флота.