Держава том 1

– Либо приехал бы ко мне в гости, поглядеть, что делается к твоей коронации, – наседал на царя третий из дядюшек, Сергей, генерал-губернатор Москвы и муж великой княгини Елизаветы или Эллы, старшей сестры государыни.

И лишь четвёртый дядя, Павел, всего восемью годами старше Николая, стоял молча, и ласково улыбался.

Этот вечер, к недовольству своей супруги, провёл на банкете вместе с дядьями, а через три дня, сидя верхом на белой лошади, не замечая от удовольствия мороза, отдавал честь на параде идущим мимо него войскам.

_____________________________________

Весной, в мае, он собрался в Москву, венчаться на царство.

Согласно нерушимой традиции, царь мог въехать в Первопрестольную лишь за день до коронации.

Николая лихорадило от волнения, а Москву – от приезда государя.

Великий князь Сергей Александрович вызвал полицмейстера. Перед ним лежали на столе три брошюрки, изданные Коронационной канцелярией: «Церемония коронации», «Положение об отпуске довольствия воинским чинам при командировании в Москву по случаю священного коронования И.И.В» и «Расписание с 6 по 26 мая 1896г».

«Надо себя распалить, – размышлял генерал-губернатор, – а то когда с этим народом спокойно говоришь, ни черта не понимают… Ну вот – И.И.В. Не могли полностью напечатать», – схватил расписание и стал им колотить по крышке стола:

– Чтобы дворники всё вычистили, москвичи флаги повесили, и лично проследи за строительством буфетных ларьков на Ходынском поле. Исполняй! – что есть мочи, рявкнул напоследок для острастки, отпуская полицмейстера.

Господин полицмейстер, получив, кроме взбучки, копию расписания, вызвал к себе участковых приставов и, подражая великому князю, тоже нагнал на них страху, разъяснив популярно, с помощью доходчивых русских слов, что сейчас они приставы в Москве, а могут стать урядниками в Тьмутаракани.

Участковым приставам ехать в Тьмутаракань задрипанными урядниками ужас как не хотелось, поэтому они всё очень доходчиво объяснили надзирателям: «Сейчас, мол, Щукины дети, вы надзиратели, а если что ни так, за вами, поганцами, в Сибири надзирать станут…».

Надзиратели в точности довели начальственную мысль до городовых: «Смотрите, сукины сыны, ежели шо!.. Сделаю с вами то.., даже хуже, што Бог сотворил с черепахой… Усё поняли, черти продажные. Так и знайте, ото всего вашего гнилого организма останется задница.., и при ней – уши, шоб тоже по ним лупить…».

Городовые провели серьёзную разъяснительную работу, даже языки устали, с дворниками, объяснив им, что своими руками разломают метлу, и по прутику воткнут им в одно место.., отчего над ними будут ржать все московские дворняги.

Дворники поняли, что их даже в ад не примут, коли на участке мусор найдут.

Словом, к приезду государя, город блистал чистотой.

Столяры и плотники строили сотни буфетов, как водится, помогая себе в работе добродушным матом.

– Слышь, Ерофей, – обращался к напарнику бородатый, в потной рубахе плотник, – хотишь поди, зараза, дармовую сайку с кусярой колбасы получить в подарок, да пряники с орехами… Чаво молчишь? сомлел читоль от щастья, чёрт глухой… А главное, кружку дадут коро… ца… коро… цаонную, с гербом и цифирью на боку «1896». Год означат. Тока вот бают, на всех не хватит гостинцев. Ну, мы-то получим, не сумлевайсь. Возле буфета сваво дежурить будем.

Царская чета поселилась в пригородном Петровском дворце, за семь вёрст от Москвы.

В день официального въезда в город, войска выстроились по обеим сторонам дороги, дабы сдерживать ликующую толпу.

Народ любил своего государя, ибо тот подарил ему три выходных дня, дал амнистию заключённым и прощение недоимок и долгов.

А у кого, спрашивается, их не было. И, самое главное, коронационные торжества обещали великолепное зрелище, а москвичи, как известно, не дураки развлечься.

Ровно в 2 часа пополудни, эскадрон Конной гвардии въехал в Москву. Здоровяки-кирасиры, подбоченясь, гордо глядели на балконы и окна с рукоплещущим народом. Солнце блестело на их латах, отражаясь в глазах восторженных дам.

За кирасирами следовала одетая в красные чекмени лейб-казачья сотня. Усатые черноглазые красавцы, хищно улыбаясь, любовались размахивающими трёхцветными флажками дамами.

Грозные сабли их миролюбиво постукивали по коже сапог.

– Где, где, где царь-то? – свесившись с балкона, без конца спрашивала полненькая купеческая жена, млея от казачьих взглядов. Груди её почти вывалились наружу, и вносили сумбур и путаницу в ровный строй гвардейцев.

– Р-р-равняйсь, стервецы! – выкатывал глаза покруглее грудей, казачий сотник. – Да не туды, мать вашу, равняйсь, – скрипел он зубами.

За казаками, надувая щёки, бодро топал придворный оркестр. Разумеется, музыканты, проходя мимо балкона, перепутали ноты.

«Чего это они сыграли?» – размышлял Рубанов, едущий при парадной форме в толпе придворных. Грудь его сверкала от орденов.

Следом за увешанными орденами генералами и министрами, в простом полковничьем мундире, покачивался на коне Николай.

– А-а-а! – ревела улица, и лишь купчиха разочаровалась от вида государя.

Весь вечер Николай и Александра постились и молились стоя на коленях перед тёмными ликами старинных образов.

– Ники, я снова в Москве, – отвлеклась от молитвы императрица. – Но в первый раз было горе и похороны, а теперь коронация и радость. Ведь меня повенчают с Россией… Я стану не просто императрицей, а государыней-матушкой… Ведь правда, Ники?

Николай волновался и нервно бил поклоны.

– Господи! Благослови, чтобы всё хорошо прошло. Ведь как пройдёт коронация, таково и всё царствование будет, – с надеждой глядел на древний и строгий лик Христа.

Ночь они не спали, а утром, вновь помолившись, начали готовиться к главнейшей в жизни церемонии.

Служанки одевали Александру.

Облачившись в сине-зелёный мундир Преображенского полка, вошёл к государыне Николай.

– Я начинаю тяготиться этими традициями! Представляешь. Я! – Император Белыя, Малая.., и прочая, и прочая всея Руси.., не волен по своему усмотрению выбрать корону, коей меня же будут короновать… О-о-о! Произвол!

– Ники, успокойся, о чём ты говоришь?..

– Как о чём? Повторяю. Я! Император, государь, монарх, царь.., полагал воспользоваться лёгкой шапкой Мономаха… Но этот бюрократ и чинуша министр двора Воронцов-Дашков, потрясая Указом Екатерины Второй и ссылаясь на этикет двора, вынуждает, ты слышишь, Аликс, вы-ну-жда-ет, – по слогам повторил он, – меня, напялить на голову тяжеленную корону, которая весит девять фунтов, а шапка Мономаха лишь два.[5 - Фунт – 400 грамм.] Что хотят, то и творят эти министры! А ведь у меня на лбу шрам! И я не терплю, когда что-то на

него давит.

– Ники, но это благородный шрам! Ты хвалился, что получил его в юности на дуэли…

– Ах, оставь эти глупости, Аликс. Ну на какой дуэли? – раздражённо ходил по комнате Николай. – В бытность мою в Японии, одна макака стукнула меня по башке мечом…

– Ники, что за выражения…

– Прости, милая! – успокоился император, целуя жену в щёку. – Ну конечно, это шрам от дуэли, когда один из князей непочтительно выразился о твоей фотографии, моя радость.

– И я знаю, кто это был, – вспыхнула Александра, – твой несносный брат, Мишка. У меня ещё больше поводов злиться, но я же не делаю этого.

– Ну и какие же это поводы? – заинтересовался Николай.

– Да хотя бы вчера.., как ты помнишь, первой в великолепной золочёной карете Екатерины Великой, запряжённой восьмёркой белоснежных коней, ехала твоя мать.

– В каком смысле «твоя мать?» – опешил Николай.