Держава том 2

Поручик пожевал чего-то ртом…

«Удила», – подумал младший. «Трынчик»,[2 - Правильно «тренчик». Кожаный ремешок для крепления чего-либо.] – усмехнулся старший.

Повернулся кругом, и без разговора ушёл.

– Ну и офицеры у вас? – изумился Рубанов-старший. – Кавалерия, кавалерия… Где дуэль с двух шагов из левольвертов? – хмыкнул, изуродовав слово.

– А вот кавалерию, братец, не тронь, – обиделся младший. – Не все у нас Иаковы Иудовичи, – выхватив шашку, погонял роящихся мух.

– Смотри, чтоб они чего с поста не стырили, – уходя, дал брату совет Аким. – Поручик придёт, всё взвесит…

– Отцу не говори, – закричал вдогонку младший.

– Да не-ет, только матери, – помахал рукой старший.

Коннице досталось на орехи не только от Акима Рубанова.

Великий князь Николай Николаевич, генерал-инспектор кавалерии, сам гусар и отъявленный кавалерист, лично провёл учебное занятие с николаевцами.

Несколько часов эскадроны глотали пыль военного поля, затем построились перед генерал-инспектором. Вспыльчивый великий князь провёл разбор учений.

Эскадрон старшего курса с прискорбием узнал, что состоит не из «корнетов», а из беременных курсисток Смольного института не совсем благородных девиц.

До сведения эскадрона младшего курса великий князь довёл, что гарцуют они на хромых мулах, и что это не кавалерийский строй, а ряды беременных торговок зеленью.

После полевого галопа с препятствиями, пыльные благородные корнеты пришли, вернее, прискакали к выводу, что беременные курсистки, по статусу, стоят на ступень выше беременных чухонских торговок зеленью.

А вот у пехотных гвардейцев жизнь в главном лагере протекала скучно.

Николай Николаевич радовал только российскую конницу.

До середины июля, согласно многолетней традиции, занимались строем и стрельбой.

– Даже выпить не за что, – грустно сидели в просторной зале офицерского собрания за огромным, накрытым белоснежной скатертью столом, молодые офицеры, и со скукой глядели в распахнутые настежь окна.

– Господа! – встрепенулся Рубанов. – В Питере сейчас вовсю отмечают столетие со дня рождения адмирала Нахимова… Помянем морского старичка, – поднял бокал с вином.

Народ радостно откликнулся.

– Рубанов, – воззвал Гороховодатсковский, – вы же газеты от безделья обожаете читать… Предложили бы какой-нибудь не тривиальный тост… За винтовку Мосина, револьвер Нагана, за шашку…

– За полковника Ряснянского в гренадёрке, – подсказал Зерендорф.

– Вот именно… Сколько же за всё это можно пить?

– Давайте жахнем за белого, как собранская скатерть, представителя дудергофской пожарной дружины, козла Шарика, – с ходу предложил Аким.

– Да ну вас, Рубанов. Господа, давайте, как всегда – за любовь.., – поднял бокал с вином Буданов.

– За чью? – решил конкретизировать Аким. – За Ольгу пить не хотелось.

– Ну, например, за любовь великого князя Павла Александровича и Ольги Валериановны Пистолькорс…

«Опять Ольга», – вздохнул Аким.

– За эту любовь пить не стану, – возмутился Зерендорф. – Мало того, что у дамы фамилия, мягко говоря, дурацкая…

– А мне нравится, – отхлебнул из бокала Буданов, – смешаны пистолет с корсетом…

– … так ещё, – не слушал его Зерендорф, – устроила скандал, тайно обвенчавшись с великим князем в Италии. Все офицеры его осуждают.

– Зато дамы очень поддерживают дочку камергера Карповича, – вставил веское своё слово Гороховодатсковский. – Девичья фамилия госпожи Пистолькорс.

– А чего её поддерживать? – стал спорить Аким. – К тому же и имя мне не нравится…

– Муж этой дамочки – гвардейский офицер и адъютант великого князя Владимира Александровича, а она его бросила, – не мог успокоиться Зерендорф. – Так что император справедливо лишил своего дядю всех должностей, а ведь он гвардейским корпусом командовал, чинов и званий…

– Ну да. В прошлом году высочайше пожаловали чин генерал-лейтенанта, а теперь лишили чина, звания генерал-адьютанта и запретили въезд в Россию, – согласился с товарищем Рубанов.

– Не бросай гвардейских офицеров даже из-за великих князей, – задумчиво произнёс Зерендорф.

– Так за что пить станем? Давайте за гауптвахту, приют раздумий тяжких, – опорожнил бокал Гороховодатсковский.

– Господа! Прочёл в газете, что на московском скаковом ипподроме была разыграна барьерная офицерская скачка на две версты. В этой скачке на «Артемиде» князя Вадбольского ездоком был поручик Сумского полка. Пройдя около четверти версты «Артемида» упала, придавив седока. Поручик скончался… Выпьем за погибшего поручика, господа.

Офицеры встали, и молча выпили до дна.

– Ничего, – когда сели, произнёс Зерендорф. – Скоро «перелом», как гвардейцы называют переход ко второму этапу сборов – три-четыре недели будут проводиться манёвры. Вот уж повеселимся…

И до манёвров, и после, Рубанов старательно избегал встреч с Ольгой.

– Аким, ты чего не посещаешь одну, известную тебе дачу? – интересовался Зерендорф. – Дамы приглашают тебя…

– Служба! – весомо и коротко отвечал он, вальяжно развалясь в кресле с книгой в руках.

Да и на самом деле начал уделять службе больше времени, нежели остальные субалтерны.

Полковник Ряснянский в корне переменил мнение о молодом подпоручике, и ставил его в пример другим офицерам, даже Гороховодатсковскому, от которого по утрам частенько попахивало чем угодно, но только не чаем.

Офицерская молодёжь стала подозрительно коситься на Рубанова, особенно Зерендорф.

– Вот когда юнкером был, так себя вести следовало, – бурчал он. – Подводишь всё Павловское училище и бросаешь трезвую тень на меня, твоего старшего портупей-юнкера.

– Дубасову привет, – отвечал в таких случаях Аким.

Закончился летний Красносельский лагерь, наступила осень, и Натали вдруг перестала отвечать на письма. Но съездить в Москву Аким не имел возможности.

Служба!