– Ваше высочество, – промокнув губы салфеткой, произнёс Рубанов-старший, – а ведь мы одно время вместе воевали в Рущукском отряде в семьдесят седьмом году… Тогда ещё наследник, ныне почивший в бозе император Александр Александрович, направил вас в Рущукский отряд.
– Я долго просил отправить меня в какое-нибудь опасное место, – улыбнулся великий князь. – Что вы хотите – двадцать лет… Возраст, требующий любви и подвигов, – аккуратно отложил вилку и пригубил из бокала.
– Столько сейчас моему сыну, – улыбнулся Рубанов-старший. – Но войны, что б совершить подвиг, нет.
– Вот и приходится ходить лишь со знаком об окончании училища, – грустно произнёс Аким, развеселив великую княгиню.
– И слава Богу, юноша, что нет войны… Правда же, Константин Петрович? – обратилась за поддержкой к сыто пылающему ушами обер-прокурору.
– Конечно, правда, – разомкнул тот веки – видно, немножко придремал, и согласно покивал головой. – Не в обиду петербуржцам будет сказано, – вспомнил что-то услышанное или прочитанное, но москвичи шутят: «Почему Кутузову памятник в Петербурге поставили? Да потому, что он французам Москву сдал», – закатился дробным старческим смехом, всплёскивая от удовольствия ручками и раскачиваясь на стуле.
Великий князь изволил улыбнуться.
Элла шутки не поняла.
Рубанов коротко хохотнул.
Джунковский ел и был непроницаем.
Аким вспомнил и процитировал в уме Клеопатру Светозарскую: « В разговоре недостаточно наблюдать за выбором выражений, должно, сверх того, не давать лишней воли рукам, не делать гримас, не позволять качаться или вздрагивать корпусу и не подплясывать на одном месте, как манежная лошадь. Всё это до крайности смешно, тривиально и неестественно». – Вот это да-а! – поразился он. – Когда мадам Камилла сумела вбить в меня столь обширные познания этикета?»
Победоносцев, между тем, окончательно проснувшись и пригубив чего-то, налитого лакеем, перешёл к анекдотам:
– Про Петра Первого, – уточнил тему. – Один монах у архиерея, подавая Петру водку, облил его, но не растерялся: «На ком капля, а на тебя, государь, излияся вся благодать», – вновь зашёлся смехом. – Пусть на всех, здесь присутствующих, изольётся благодать небесная и земная, – допил бокал до дна.
«Следует запомнить тост», – зашевелил губами Аким, повторяя текст.
Внимательный Джунковский сумел вовремя ухватить заскользившего со стула обер-прокурора и с помощью лакея увёл его в соседнюю комнату.
– Стар. Стар становится батюшка Константин Петрович, – пожалел старичка великий князь.
«Стар и нелеп, – подумал Аким. – Спасибо, мадам Камилла его не видит. Воспитала бы почище, чем он семинаристов».
«Кроме нравственных фолиантов о душе, кто-то подсунул дедушке сборник скабрезных анекдотов», – постарался скрыть ухмылку Рубанов-старший. И видя, что великий князь наблюдает за ним, произнёс:
– Помню, осенью семьдесят седьмого года, наследник приказал генералу Власенко произвести рекогносцировку по всему фронту расположения Рущукского отряда.
– Я тоже вспоминаю об этом. То, что с нами происходит в юности, на всю жизнь откладывается в голове, – задумчиво пригладил бородку и улыбнулся Элле её супруг. – И даже случившиеся опасности принимают какой-то приятный романтический флёр, – дотронулся до белого крестика четвёртой степени, прикреплённого на колодке перед высшими орденами России, согласно статусу, полученными сразу после рождения.
– И что же произошло тогда с тобой? – с интересом глянула на супруга Элла. – Ты всё время скрываешь от меня…
Не заметив предупредительного знака великого князя, Максим Акимович досказал давнюю историю:
– О произошедшем событии в то время много говорили в армии. Правая колонна генерала Власенко, где находился гвардии капитан Романов, была замечена неприятелем и подверглась сильнейшему артиллерийскому обстрелу. Солдаты и офицеры ответным огнём несколько успокоили неприятеля, а рядом с капитаном Романовым взорвалась и завалилась набок пушка.
– Как давеча обер-прокурор Победоносцев, – видя, что жена побледнела от переживаний, пошутил великий князь. – Дела давно минувших дней, преданья старины глубокой, – остановил он разговорившегося генерала. – Главное, мы живы. Жива Россия и жива Москва. Предлагаю выпить за лучший город на земле – Москву, – предложил тост генерал-губернатор.
Аким вновь сморщил лоб, стараясь запомнить: «Но Москву переменю на Петербург», – решил он.
____________________________
В день встречи двух генерал-адьютантов, на Путиловском заводе происходило молебствие по случаю выпуска тысячной пушки.
По воскресному одетые рабочие, стоя рядами в гигантской пушечной мастерской, истово крестили лбы, любуясь созданной их руками трёхдюймовой скорострельной красавицей.
Рядом с помостом, на котором установили именинницу, стояли братья Дришенко.
Двадцатилетний Артём крестился и, увлёкшись службой, временами подпевал диакону.
Его младший брат Герасим, с трудом сдерживая зевоту, крутил головой по сторонам и подмигивал знакомым, мечтая скорее усесться за стол с угощением.
Но служба затянулась.
– Тысячная пушка, выпущенная 24-го ноября 1902года, – прочёл он надпись на щите возле пушки, и тихонько охнул, получив локтем в бок от брата.
– Гераська, не вводи в грех, хоть разок лоб свой окаянный перекрести, – зашептал Артём. – С Обуховского выгнали, дождёсси, и отсюда наладят, – склонился перед подошедшим с иконой в руках батюшкой.
– А я что? – лениво перекрестился Герасим, с трудом удержав зевоту. – Вес 21 пуд 26 фунтов, – зачастил он шёпотом, крестя лоб: «Пусть поп думает, что молитву читаю, – с трудом удержал смех. – Поп – значит, пастырь овец православных, – на этот раз хихикнул он. – Вот и стоим как бараны», – радостно отметил, что служба закончилась, и бросился к столу.
Гремя скамейками, рабочие солидно рассаживались за накрытыми столами.
– Одно только пиво, ни водочки, ни винца, – вздохнул Гераська.
– Зато закуси море… Ешь – не хочу, – уплетал за обе щёки Артём, запивая еду пивом.
Когда, насытившись, и поблагодарив за угощение начальство, толпа расходилась, к братьям подошёл худенький прыщавый очкарик в пальто с бобровым воротником и меховой шапке.
«Ишь, какой справный прикид на очкарике», – позавидовал Гераська.
К его удивлению, прыщавый господин, особо не чинясь, протянул руку и поздоровался с братьями.
– Инженер Муев, – представился он, чётко произнеся первую букву фамилии. – Иосиф Карлович. – И на всякий случай уточнил, – первая буква «М».
– Дришенко Герасим, – солидно пожал протянутую руку. – В серёдке буква «Ш», – тоже уточнил на всякий случай.
Артём молча пожал вялую мягкую ладонь, подумав, чего это понадобилось от них молодому начальнику.
Оглянувшись, инженер произнёс:
– Привет вам, ребята, от Александра Васильевича Шотмана, – сощурив глаза за очками, проследил за реакцией рабочих.
– Как он? – обрадовался Гераська.
«На хрена он нам сдался?» – засопел Артём.
– Всё нормально, – понизил голос Муев. – Работает под другой фамилией на одном из военных заводов, – вновь покрутил головой. – Я больше месяца к вам присматриваюсь, – подёргал прыщавой щекой.
«К девкам бы лучше присматривался, – недовольно нахмурился Артём, – то-то, вся рожа в прыщах».