– Ну и юмор у тебя, Аким Максимович, – брезгливо отодвинул от себя батон колбасы Гороховодатсковский.
– Наши – не могут! – безапелляционно заявил полковник. – Уверен в них, как в самом себе. Кто в карауле был?
– Как раз из моей Государевой роты наряд. Пал Палыч – старший, а часовые: Махлай с Барашиным. Эти могут! И посвятили деяние своему фельдфебелю.
– Но нагадили генералу, – взъярился Ряснянский. – Вот ступайте и разбирайтесь, капитан.
– Не имею права покидать свой пост дежурного по полку, – даже ухом не повёл на приказ Рубанов. – Велено – командиру полка явиться. А вы остались за него. Думаю, что виноваты артиллеристы. Как раз мимо генеральского флигеля на учения ехали, – бросил вслед уходящему полковнику Аким.
– Кто виноват? – дурашливо завопил Ляховский, и все офицеры, включая и старших, дружно ответили:
– Артиллеристы!
В Петербурге на Царёву роту вновь обрушился удар – из ротного помещения пропал револьвер.
«Это уже не «след», а самое настоящее чрезвычайное происшествие, – занервничал Рубанов. – У нас, в отличие от других полков, даже в годы революции сквозь ружейные скобы цепи не продевали и револьверы на замки не запирали… И никогда ничего не пропадало», – вызвал «на ковёр» Пал Палыча.
– Ваше высокоблагородие, непременно дознаюсь и руки обломаю, – клятвенно пообещал ротному фельдфебель. – Завтра в запас ребята уходят, вот и схулиганил кто-то. Разрешите строить роту?
– Строй и дознайся! – приказал Рубанов. – Ведь кто-то не только мою репутацию, но и честь полка замарать хочет.
– Смир-рно! – рыкнул Пал Палыч, обходя строй. – Ну, розаны мои, кто же это разыгрался, как бугай в клевере и левольверт схитил? Махлай, чего хайло расстегнул, словно петь нацелился? Молчать! Барашин, ты тоже вчера у стойки с оружием, как моль возле шинелей, вился… Что, никак нет. Запасных жалко. Все завтра домой поедут, а с нашей роты мужики, из-за какого-то борзого коня, в казарме задержатся неизвестно насколько.
– Пал Палыч, – заволновались настроенные на отъезд солдаты, – дознаемся – забьём гниду!
– Я ноне точно дознаюсь, – вышагивал перед ротой фельдфебель. – К гадалке вечером пойду. Хотя как баба, и жилиста лярва, но в кадке с колдовской водой лицо злоумышленника мне покажет, потому как – ведьма, – хмуро оглядел Махлая с Барашиным.
– Да ей-богу не мы, Пал Палыч. – Вот те крест, – заблажили нижние чины.
– Ты, Нифонт Карпович, ещё своим прошлогодним жёлтым пальто поклянись… Чей бы козлик не взбрыкивал, а у девки – дитё! – философски закончил дознание фельдфебель, основательно изумив роту.
После ужина, когда фельдфебель надевал шинель, чтоб идти к гадалке, старший унтер-офицер Сидоров во всю глотку завопил:
– Братцы, какой-то кобель левольверт мне на постель подкинул… Теперь навряд сыщем озорника.
– Слава Богу, нашёлся наган, – доложил ротному Пал Палыч.
– Ляховский, – усадил перед собой в канцелярии штабс-капитана Рубанов. – Установку вышестоящего начальства выполняешь?
– Так точно. А какую?
– Какую-какую… С недосягаемых командных высот донёсся призыв к офицерам: станьте ближе к солдату. Вот пойди, и стань! Только не говори: как это? Пойди и стань! – налил из графина воды.
– Можно идти?
– Не «можно», а – разрешите. Ступай с богом, сыне, – шутливо перекрестил офицера Рубанов.
«С кого начать?» – задержал внимание на ефрейторе Сухозаде.
– Панфёр, – обратился к нему по имени штабс-капитан.
И когда удивлённый вояка подбежал, спросил:
– А у вас в селе девки голосисто поют?
– Не могу знать, ваше высокоблагородие. Давно не слыхивал.
– Ага! Гм! А волки в селе есть?
– Никак нет! В лесу есть, а в селе нема, – на всякий случай козырнул офицеру, хотя был без головного убора.
– Ну и дурак! – обиделся на нижнего чина Ляховский, не обратив внимания на приложенную к «пустой башке» руку. – Я и хотел сказать – в лесу. Я и сам знаю, что в селе волков не бывает. Наряд тебе не в очередь, дабы не умничал. Доложи фельдфебелю.
– Чего он к тебе пристал, Сухозад? – вонзился в ефрейтора режущим на куски взглядом фельдфебель. – Честь не вовремя отдал?
– Никак нет. Сказал, что я дурак, коли в нашей деревне волков нет.
– Вот те раз! – оторопел Пал Палыч. – А зачем оне там? Этих господ не поймёшь. Такое иногда загнут – хоть стой, хоть падай, – заспешил в каморку поглядеть на репродукцию «Въезд на осляти».
Ляховский, в свою очередь, прошёл в канцелярию и доложил ротному командиру о проведённом сближении с солдатом.
– Понял тебя, штабс-капитан. Стать ближе к нижнему чину не сумел, – засмеялся Рубанов. – А про волков ты здорово пошутил… Представь себе, у нас в Рубановке кабаны есть. Ну ладно. Придётся на ротный праздник устраивать игры для солдат, унаследованные не от Куропаткина даже, а от самого Ивана Грозного: бег в мешках, интеллектуальное лазанье по намыленному столбу, а на десерт – поход в цирк Чинизелли.
Вскоре об установке: стать ближе к солдату – забыли. Как и о трезвом образе жизни в офицерском собрании.
Сверху, из Совета Государственной Обороны, для начальской головной боли пришла новая директива – сделать полки не 4-х, а 3-х батальонными.
Генерал-майор Некрасов напряг на выполнение реформы в Павловском полку – Ряснянского.
– Евгений Феликсович, Вникайте! Нормальный состав – сто двадцать нижних чинов в роте. Батальон включает четыре роты. Рота состоит из четырёх взводов. В обязательном порядке должна быть пулемётная рота, состоящая из трёх взводов по четыре пулемёта в каждом. Личный состав: капитан, четыре субалтерна, фельдфебель, пять старших и четыре младших унтера. Пятьдесят шесть строевых, двенадцать ефрейторов. Всего – девяносто один человек на двенадцать пулемётов. Да, и вот ещё что. Примите к сведению моё решение назначить командиром пулемётной роты капитана Гороховодатсковского. Технически грамотный офицер. Как с делами закончите, составьте приказ – и на подпись.
Правда, вскоре вновь вернулись к 4-х батальонному составу полка.
* * *
1913 год тоже был годом юбилейным.
21 февраля в России началось торжественное празднование трёхсотлетия Дома Романовых.
Как гласил Высочайший манифест: в 21 день февраля 1613 года боярина Михаила Феодоровича Романова, ближайшего по крови к угасшему роду Рюрика и Владимира Святого, единодушно избрали на царство в Москве Великим земским собором.
В 8 утра Рубановых разбудили звуки пушечных выстрелов.
– Максим, что это за канонада с утра? – поинтересовалась у мужа Ирина Аркадьевна.
– Сударыня-я, – зевая и потягиваясь, произнёс супруг. – Согласно утверждённому церемониалу, двадцать один пушечный выстрел от Санкт-Петербургской крепости возвестит о начале торжеств.
– Об этом, сударь мой, вы вчера и беседовали с генералом Троцким до полуночи? Спасибо, Иван в дом помог войти.