Держава том 4

– Максим Георгиевич, да не тушуйся ты и будь смелее. Даже дерзновеннее, – хихикнув, взялась за воспитание гардемарина Ольга, стоя рядом с ним и Полиной у окна, выходящего на Михайловскую улицу.

– Да я не трушу, а, напротив, смел и раскрепощён. Морские волки, кроме своих капитанов, вообще никого не боятся, – стараясь побороть застенчивость, как мог, отбивался от нянек, изумляясь огромному залу с хрустальными люстрами, и прислушиваясь к звукам инструментов, которые, после уличного холода, настраивали музыканты.

Внизу, у подъезда, вдруг грянул Императорский марш, и, отодвинув портьеру, женщины и гардемарин увидели выходящую из подъехавших авто венценосную чету с двумя старшими дочерями, вдовствующую императрицу Марию Фёдоровну, великого князя Дмитрия, великого князя Александра Михайловича с супругой, царской сестрой Ксенией, и других великих князей с жёнами.

Юный гардемарин остановил восторженный взгляд на дочерях императора, любуясь то одной, то другой девушкой.

«Младшая, великая княжна Татьяна мне больше нравится», – выпустив из ума, что они недоступные для простого смертного царские дочери, оценил их с точки зрения восемнадцатилетнего юноши.

Толпа хлынула в вестибюль, а вместе с ней и Рубановы с друзьями.

Предупреждённый о приезде государя губернский предводитель дворянства князь Салтыков, преподнёс ему на огромном блюде традиционные хлеб-соль, обратившись затем к императору с приветствием.

Младший Рубанов не слушал велеречивые слова светлейшего князя, а исподволь любовался младшей из двух царских дочерей.

Не привыкшая ещё к подобным торжествам Татьяна, ведя полузатворническую жизнь в золотой клетке Царскосельского Александровского дворца, и воспитанная родителями вдали от парадности и суеты большого света, застенчиво, стараясь делать это незаметно, оглядывалась по сторонам, совершенно не вслушиваясь в торжественные слова, которыми закончил приветствие губернский предводитель:

– Санкт-Петербургское дворянство твёрдо верит, что только в тесном единении верного народа со своим самодержавнейшим царём, заключается всё будущее счастье и величие России.

И пока её отец отщипывал от каравая кусочек хлеба и макал его в соль, вновь огляделась, случайно столкнувшись с восторженным взглядом синих, как море, глаз высокого красивого юноши.

Сердце её замерло от какого-то непонятного трепета, и она подумала: «Господи! Он красив как Бог… Ну нельзя же так смотреть на меня, – покраснела от неизведанного доселе счастья и опустила глаза в пол, стараясь внутренне успокоиться и привести голову и сердце в холодное, бесстрастное расположение чувств, – а то уже мама' недоумевающее косится в мою сторону, – вновь вспыхнула пунцовым цветом, встретившись с божественно-пьянящими глазами гардемарина. – Боже, какой дурманяще-приторный аромат источают цветы».

– Татьяна, что с тобой? – зашептала ей сестра. – На тебе лица нет.

– Так сладостно пахнет цветами… Даже закружилась голова, – ответила Ольге и прикрыла ресницами блестевшие от нового, бесконечно-нежного чувства глаза.

– Маман сказала, что целый вагон разнообразных цветов привезли из Ниццы, – зашептала сестре Ольга. – Она волноваться начала, подумав, что тебе сделалось плохо.

– Напротив, мне очень и очень хорошо.., – на секунду зажмурилась от беспредельного счастья юная княжна.

Вкусив хлеба с солью, император с семьёй, родственниками и свитой не спеша, кивая на поклоны знати, направились за лакеем в позументах подготовиться к балу в отведённых апартаментах.

Проходя мимо Максима Акимовича, государь остановился и благожелательно кивнув, произнёс:

– Благодарю, что пришёл поздравить Дом Романовых с великим праздником.

– И не только пришёл сам, ваше величество, но и привёл… – хотел пошутить: «дом Рубановых», но счёл это неуместным, и завершил фразу: – семейство, – указал на жену, сына с невесткой и племянника.

– А с молодым человеком пока не знаком, – окинул благосклонным взглядом вытянувшегося в струнку Максима.

– Гардемарин Морского корпуса Рубанов, ваше величество! – словно находясь во время бури на корабле, громогласно отрапортовал императору Максим, – засмущавшись не от того, что докладывал монарху, а по причине перешёптывания и улыбок его дочерей.

– Рапорт принят, – покосившись на дочерей и супругу, тоже улыбнулся Николай. – Вольно гардемарин. Здесь бал, а не корабль.

– Слушаюсь! Но именно так требует докладывать командир батальона, – расслабился и даже позволил себе пошутить, – пытаясь привести нас «в христианский вид».

– А до этого у вас какой вид был? – увидев, что супруге и дочерям разговор интересен, продолжил беседу монарх.

– Морских чертей, ваше величество, – браво щёлкнул каблуками освоившийся уже гардемарин и нежно, но мимолётно, глянул на Татьяну.

«Что-то Татка моя как маков цвет стала. От скопления народа и повышенного внимания головка, наверное, разболелась», – пожалела дочку царица, даже в мыслях не имея, что дочь может покраснеть от взгляда гардемарина, позволившего себе посмотреть на неё ни как на великую княжну,

а как на простую барышню, пусть даже и столичную.

Через полчаса двери отведённых царской семье апартаментов растворились, оркестр заиграл полонез из «Евгения Онегина», и начался торжественный выход Августейшей семьи.

Впервые присутствуя на столь торжественной церемонии, гардемарин во все глаза смотрел на императора, идущего в паре с супругой какого-то посланника. За ними, опираясь на руку посла, торжественно вышагивала Александра Фёдоровна.

– Вдовствующая императрица Мария Фёдоровна в паре с австро-венгерским послом Сапари дефилирует, – услышал тихий голос Ирины Аркадьевны. – А вдова великого князя Владимира Мария Павловна с японским послом Мотоно шествует…