Держава том 4

Специальный траурный поезд из Ораниенбаума прибыл на столичный Балтийский вокзал, откуда гигантская процессия двинулась за гробом на Карповку в Иоанновский монастырь, где завещал похоронить себя отец Иоанн.

– Где брать силы для праведной жизни? – вопрошал идущий рядом с Рубановым крестьянин.

– Только в Боге! – ответила ему пожилая нищенка: «Цель нашей жизни, – говорил праведник, – соединение с Богом, – вещала она. – В этой жизни – в вере, надежде и любви, а в будущей – в любви всесовершенной». – Отец Иоанн учил: « Возлюби Господа Бога Твоего всем сердцем твоим, и всею душою твоею, и всем разумением твоим, и всею крепостию твоею», – вот первая его заповедь. Вторая: «Возлюби ближнего твоего, как самого себя». – Иной, больше сих, заповеди нет.

К своему удивлению, оглядевшись, Максим Акимович увидел рядом с собой сыновей, поручика Дубасова и всю дворню.

В собор они не попали. Стоя рядом с оркестром Енисейского полка, глядели на музыкантов, а те неожиданно заиграли нежный, берущий за сердце, незнакомый вальс, от звуков которого из глаз Акима потекли слёзы.

– Да что это? – стесняясь, вытер их рукой в замшевой перчатке.

– Вальс «Мокшанский полк на сопках Маньчжурии», – подумав, что незнакомый офицер спросил у него, ответил стоявший рядом юный подпоручик. – Посвящён погибшим в русско-японскую войну воинам 214-го пехотного Мокшанского полка. Наш капельмейстер где-то раздобыл ноты. Полковнику вальс очень нравится… Да и вам, смотрю, тоже.

На Рождество Рубановых навестила Любовь Владимировна с сыном Арсением и четырнадцатилетним Максимом.

После взаимных приветствий и поцелуев, как водится, сели за стол.

– Слава Богу, сыновья твои, в отличие от дочки, людьми стали, – с любовью оглядел племянников Максим Акимович.

Проглотив нелицеприятный отзыв о Лизавете, Любовь Владимировна не стала полемизировать с отставным генералом. К тому же – праздник на дворе.

– … Один артиллерист, – ласково покивал Арсению. – А другой даже меня удивил, ни то что отца, переведясь из сухопутного кадетского в Морской корпус. Моряков в нашей родне ещё не было. Первый адмиралом станет, – ободряюще улыбнулся зардевшемуся племяннику.

– Сумел каким-то образом Георгия Акимовича уговорить, – перебила Рубанова-старшего невестка.

– Расскажи Максимка, что там за правила? С Морским корпусом совершенно не знаком, – благожелательно попросил юношу дядя.

– Тушуясь от взрослого общества, будущий моряк вскочил на ноги.

– Да ты сидя говори, – улыбнулся Максим Акимович. Дисциплинирован, однако, – сделал он вывод.

– В Морском корпусе шесть классов. Три младших называются общими, а три старших – специальными. Для поступления в младший общий класс требуются знания трёх классов реального училища или гимназии. Три первых года мы кадеты, а потом станем гардемаринами.

– Хвалю, сынок. Выбор твой одобряю и если что – всегда окажу поддержку, – выпил и закусил, прислушавшись к новой теме разговора.

Тон задала Любовь Владимировна.

– Недавно прочла рассказ о «Семи повешенных» Леонида Андреева. До сих пор прийти в себя не могу, – разволновалась она.

– Не надо, голубушка, так далеко уходить, а то обратную дорогу и вовсе можно забыть, – недовольный подобной темой разговора попробовал перевести его в более весёлое рождественское русло Рубанов-старший.

– Да полно вам, Максим Акимович колкости говорить. И так на душе тоскливо. Наказание, выразившееся в ожидании смерти. А потом – и сама смерть. Не имеет права государство убивать. Этим деянием оно уравнивает себя с бандитами. Семь жизней… Подумать страшно… Семь несчастных людей.

– Семь террористов, – уточнил Максим Акимович. – Этот рассказ ещё весной напечатали и Ольга все уши мне прожужжала… А теперь вы мадам, этого декадента, пессимиста и нытика восхваляете. Значит, вместе с ним революционерам-террористам сочувствуете и жалеете их. Давайте лучше я вам про нормальных писателей прочитаю, – вытащил из кармана сложенную до размера спичечного коробка газету.

– Ежели не понимаете ничего в литературе, то и молчите, мой друг. Сабанеева своего читайте. А Леонид Андреев – гений! Не хуже Достоевского. Так описать ожидание смерти. Такие образы, точность деталей и впечатляющий слог. Семь жизней, семь судеб и одна на всех Смерть.

– Матушка Любовь Владимировна. Вы не на поминки по семи повешенным пришли, а Рождество отмечать, – с помощью нехитрых манипуляций превратил скомканный листок в полноценную газету. – Фельетон «Как и что пьют русские писатели». И среди них ваш разлюбезный Леонид Андреев, – не спеша нацепил простые очки в костяной оправе, сделавшись похожим не на доблестного генерала, а на отставного телеграфиста.

Это и примирило профессорскую супругу с ехидным родственником.

– Придерживаясь классических традиций, начну издалека. Одна петербургская газета проанкетировала моральный облик современных писателей. И в результате получился вывод, что эти агнцы божии, по их клятвам и уверениям, пьют лишь одну прозрачную ключевую воду. Дабы точно удостовериться, репортёр этой благочестивой газеты обошёл буфетчиков самых посещаемых пишущей братией ресторанов, задавая им единственный вопрос: «Скажите пожалуйста, что пьют русские писатели?» Буфетчик излюбленного литераторами ресторана «Вена» ответил: «Русские писатели пьют преимущественно очищенную, но не брезгуют и пивом, которое спрашивают всегда бокалами. Когда средства позволяют, охотно требуют и коньяку, предпочитая хорошим, но дорогим маркам плохие, но зато дешёвые. Вина пьют редко, только когда угощают», – на халяву, как известно, и уксус сладок, – оторвавшись от газеты, прокомментировал поведение русских писателей Рубанов-старший и, задумчиво кашлянув, продолжил: «Что же касается ликёров, то склонности к ним не чувствуют, предпочитая повторить коньяк. В отношении закуски требуют той, которой за наименьшую цену полагается наибольшее количество. Многие пьют совершенно не закусывая или совершают обряд «ерша», заключающийся в том, что каждую рюмочку водки, запивают глотком пива». – «А как пьют русские писатели?» – «В кредит-с. Изредка за наличные или в рассрочку платежа. Иногда оставляют заложника и затем его выкупают. Если не забудут, конечно».

Братья переглянулись и погыгыкали, женщины осуждающе покачали головами, а Максим Акимович вновь прокомментировал:

– Вот сидя в заложниках, Леонид Андреев и сочинил рассказ про повешенных, – возмутил Любовь Владимировну, и удовлетворённый содеянным, продолжил рождественские чтения: «В отношении, так сказать, ёмкости, русские писатели идут непосредственно за купцами. Некоторые пьют до положения риз, но большинство отличается хорошей закалкой и ума не пропивает. Напившись, целуются, ругаются или хвалятся авансами, которые получили и пропили, или собираются получить и пропить. Замечено, что суммы явно преувеличивают, – сдвинув очки к кончику носа и оглядев слушателей, поразился немалому интересу на их лицах. Даже у женщин.

Поправив указательным пальцем очки, продолжил:

– В «Капернауме» тот же вопрос буфетчику и ответ: «Пьют водку-с. Иногда начинают с пива. Закусывают мало». – «А вина?» – «Не уважают-с. Старые писатели – те действительно требовали винца и толк понимали, а у нынешних кроме водки никакой продукт не идёт». – «И много пьют?» – «Пьют зло-с. Злее писателя один только мастеровой пьёт-с».

– А теперь в трактире «У Фёдорова», – вытаращил глаза над очками Рубанов и вновь уткнулся в газету: «Русский писатель пьёт больше у стойки, а на закусь берёт бутерброд из пятачковых. Некоторые беллетристы припускают в водку пивка. Для вдохновения, говорят. Не дегустируют. Пьют залпом». – «А пьют ли русские драматурги?» – «И курица пьёт. Как же не пить русскому драматургу? Но драматург на четвёртом месте по ёмкости. В первую голову идёт по ёмкости публицист, за ним беллетрист, после поэт, а затем уж драматург…»

– Вот вам результат беспристрастной анкеты, – вновь сложил газету до уровня спичечной коробки Максим Акимович и бережно убрал в карман. – Троцкому ещё почитаю.

– Папа', а нет ли там про военных?

– Военные, разумеется, на первом месте, – успокоил сыновей и племянников. – Потом мастеровые, купцы, писатели, нефтяники и кораблестроительные инженеры.

– Скорее бы стать офицером! – возмечтал Арсений, с завистью оглядев прикреплённый к кителю Акима недавно утверждённый нагрудный знак Павловского лейб-гвардии полка – копию золотого Прейсиш-Эйлауского креста с надписью: «Победа при Прейш-Ейлау 27 ген. 1807г.».

Император на Рождество, видимо, тоже прочёл алкогольный фельетон, сделав аналогичный рубановскому вывод о ёмкости военных.

Приказом по военному ведомству за №584 от 30 декабря 1908 года водку в армии объявили вне закона, и она заменялась на лёгкое виноградное вино, которым брезговали поголовно все русские писатели новой формации.

Такого грустного Нового года нижние чины Императорской Российской армии за всю её историю ещё не испытывали.

И даже полковой священник, увещевая и призывая их к тверезой жизни, делал это как-то вяло и без бога в душе.

После новогодних праздников полковник Ряснянский собрал офицеров в портретном зале, назвав его отчего: портерным…

– Господа! Надеюсь, находясь в ресторанах, между тостами, вы просматривали приказ за №584, из коего следует, что разгульная жизнь офицерского собрания остаётся в прошлом.

Сидевший в кресле напротив портрета генерал-майора фон Рейтерна Аким увидел, что Магнус Магнусович удивлённо поднял брови.

– Старший начальник обязан личным примером воздействовать на младшего в плане сокращения употребления спиртных напитков.

Глаза у фон Рейтерна вылезли из орбит и, по мнению Акима, попадись ему Ряснянский, выдрал бы из него весь плюмаж и ещё прошерстил бы вдоль хребта артиллерийским банником.[2 - Банник. – Деревянная цилиндрическая колодка со щёткой, насаженная на древко. Служит для очистки канала орудия от порохового нагара.]

Евгений Феликсович видно почувствовал это и пошёл на попятный:

– Потреблять спиртное, конечно, офицерам категорически не возбраняется, но они сами могут отказаться от употребления алкоголя.

После этой фразы Акиму показалось, что соседний с фон Рейтерном генерал-майор Моллер Фёдор Фёдорович, сожалеюще глядя на Ряснянского, покрутил у виска пальцем.

«Нет, не следовало вчера столько пить с Дубасовым», – подумал он.

– Штабс-капитан Рубанов, ну что у вас с самых младших офицерских чинов за привычка в портерном, тьфу, в портретном зале по верхам глядеть? Сосредоточьте внимание на мне. Своём командире. А портретами бывших командующих полком потом полюбуетесь. И вообще! Назначаю вас председателем полкового общества трезвости.