Излом

И действительно, тонкая, хрупкая фигурка жены казалась удивительно беззащитной и нежной в этом платье: "Как школьница", – подумал я, глядя на счастливую, улыбающуюся жену.

Она в упоении закружилась.

Бывают минуты, когда, вырываясь из пут повседневности, будто попадаешь в другое измерение…

Она кружилась по комнате, и я понял, что сейчас нет ни меня, ни этого дома, только дворец, огромный зал которого расцвечен огнями, и она – королева бала. Замерло всё! Только музыка. Музыка и она. Мощный голос органа поднял в воздух лёгкую фигурку. Лепестки роз плавно опускались сверху. Вселенная стала мала и понятна. Солнце, луна и звёзды кружились рядом…

– Милая!

– Что? – чуть задыхаясь, она остановилась.

– Ты потрясающая в этом платье.

– Правда? – Татьяна улыбнулась. – Значит, брать?

– Без разговора, – убеждённо произнёс я и потёр кулаками глаза.

– Бельма-то натрёшь и свой градусник не увидишь! – с трудом отлепила от глаз мои руки.

– Да день сегодня какой-то сумасшедший выдался, – оправдываясь, сладко зевнул.

– Сейчас постелю, сонуля, – шутливо взъерошила мои волосы.

Через пять минут, на прощанье глянув на термометр, блаженно потягивался в постели.

– А ты чего не ложишься? Ну-ка быстро давай!

– Смотри, какой командир. Мне ещё на кухне прибраться надо.

Татьяна меня не стеснялась, но, ложась спать, раздевалась в темноте. Завернувшись в одеяло и повернувшись спиной, затихла.

– Ты что, какая холодная? – слегка касаясь, мои пальцы ласково гладили кожу её бедра.

– Отодвинься, если замёрз.

Я обнял её.

– Ты же спать хотел! – не слишком активно сопротивлялась жена.

Моя рука накрыла грудь с твёрдым от желания соском.

– Ну, перестань, – поворачиваясь на спину, шептала она.

Я нашёл её губы. Сердце колотилось не в груди, а в пересохшем горле.

– Татьянушка, любимая, – мои руки гладили ставшее горячим тело. Она задыхалась. Бёдра её раздвинулись. То ли болезненный крик, то ли сладостный стон услышал я, когда вошёл в неё. Тысячелетний стон, которым женщина встречает мужчину. Стон боли и счастья. Стон любви и жизни.

Утром очнулся влажный от пота.

– Серёжа, ты отключишь будильник или нет, – трясла меня за плечо жена, – он ведь электронный, сам не скоро замолчит.

"Как быстро ночь кончается", – откинув одеяло, в два прыжка добрался до маленького, давно немодного серванта и, нащупав будильник, нажал кнопку. Включив свет, забрался на диван и постучал по градуснику.

– Центр! – похвалил его.

– Ой! – запищала Татьяна. – На ногу наступил.

– Не подставляй, – надевая на ходу трико, помчался в туалет.

На улице поприседал, попрыгал, помахал руками. Было темно и холодно, под ногами поскрипывал ледок.

"Ага! На почве заморозки. А сколько градусов? – взяв спички, посветил. – Плюс один. Колотун".

Татьяна, уже в халате, умывалась.

– Плюс один, – сообщил ей, – на почве заморозки.

– У тебя тоже на этой почве заморозки! – вытирая лицо, произнесла она. – Маньяк! Как в старом кино… Только у того мерина психоз от хлеба с солью, а у тебя – от термометра…

Быстро умывшись, стал бриться. Монотонное жужжание "Харькова" усыпляло. Чтобы взбодриться, подмигнул зеркальцу и показал язык. На дальнем плане увидел жену, стучащую пальцем по лбу. Обернулся.

– Я, Танюш, так же по градуснику стучу.

– У вас с ним одинаково внутри.

– Залезь на диван, посмотри температуру! – подтырнул её.

Жалостливо, как на тяжелобольного, посмотрев на меня, отправилась будить Дениса. Помочившись одеколоном, как писали в сочинениях о Чичикове нерадивые ученики, побежал помогать, на ходу подозрительно подумав: "А при чём тут мерин?"

Как всегда, минуты три поплакав для порядка, бедный мальчишка, подбадриваемый нами, одевался, после долгих уговоров умывался, и мы садились за стол. Без аппетита ели – время, время! – и бежали на трамвай.

– Серёженька, – на ходу заглядывая в кошелёк, вспомнила жена, – у меня рубля тебе на обед нет. Возьми пятёрку, но сдачу чтоб принёс, – подумав, что слишком щёдрая, погрозила пальцем.

Ещё на втором этаже нашего корпуса мощные, равномерные удары заставили задуматься об их происхождении. "Вроде кузнечных прессов нет. Может, исторический фильм для бодрости показывают… осаду Трои, например, – размышлял я. – Видимо, греки бьют тараном в ворота".

– У-у-у-у!.. – раздался оглушительный рёв.

"Понятно! Теперь троянцы обварили их кипятком", – заинтригованный, ворвался в раздевалку.

– Вылазь! Вылазь! – захлёбываясь, орал Пашка.

Чебышев, сатанински улыбаясь, помешивал домино.

– Где следующие жертвы? Кто на новенького, уноси готовенького, – чуть не кувыркался довольный Заев.

– Сам ты жертва, вон чё, вон чё, криминального аборта, малай, – недовольно бубнил изнывающий от похмелья Степан Степанович.

"Видимо, опять в отрубях был!" – сделал я вывод, пробираясь сквозь десяток темпераментных болельщиков, обступивших стол.