Филфак-3. Записки скверного мальчишки

Поэт писал: «Есть женщины в русских селеньях», – и еще про лошадей и пожары. Вот мамы Юрика с ее неистощимыми запасами материнской энергии вполне бы хватило следить за пожарной безопасностью среднего по величине российского города и на то, чтобы заодно руководить небольшим табуном лошадок.

Лошадей для остановки никто искать, естественно, не стал, но за три дня, которые мама провела в ФДСе, она успешно перевернула все общежитие от вахтера до заместителя ректора по хозяйственной части, и уже собиралась штурмовать Всесоюзный розыск, но тут произошло происшествие, которое напрочь перечеркнуло все ее начинания.

Шел четвертый день пребывания мамы в «лучшем городе земли», как пелось в популярной песне того времени. Она только-только вышла из пятого корпуса, размышляя в какую организацию следует теперь направиться, как вдруг встретила своего Юрика.

Юрик шел довольный и счастливый в компании с каким-то другом, громко обсуждая какую-то, очевидно очень важную, проблему, как маме показалось, заключавшуюся в анализе положительных и отрицательных черт характера некой особы дамского пола.

Увидев неожиданно перед общежитием свою родную маму, Юрик застыл, как статуя Владимиру Ильичу Ленину на Октябрьской площади, в один момент растеряв все доводы и аргументы в споре с приятелем, да и моментально потеряв самого приятеля, который мгновенно сориентировался и, сделав рукой прощальный жест, сейчас же растворился в необъятном просторе московских улиц.

Как впоследствии оказалось, Юрик благополучно прилетел в Москву из отчего дома, но в самолете встретил старого друга и однокашника, который и соблазнил бедного ребенка поехать сразу из аэропорта к нему на дачу в поселок Малаховку, где они и проводили все оставшееся время в компании с юными дамами, проживавшими в данной местности.

Несколько мгновений Юрик не мог отвечать на мамины вопросы, поскольку неожиданное появление мамы подействовало на него, как команда «замри» в известной детской игре. Но столь же быстро последовала и команда «отомри», после которой он начал активно убеждать родную мамочку, что совсем нет необходимости забирать его из столицы в родной город Бельцы, что все происшедшее просто результат нелепого стечения обстоятельств и что он самым решительным образом настроен штурмовать высоты филологических наук, вгрызаясь всеми силами в толщу гранита.

Так благополучно завершилась эта история, совместно с мамой мальчика Юрика основательно потрепавшая нервы многим руководящим работникам и рядовым студентам филологического факультета МГУ.

Но не прошло и полгода, как случилось некоторое логическое продолжение этой пренеприятной и достаточно необычной истории. И главное, если все мы в один голос допускали, что подобная история могла произойти только лишь с малолеткой, у которого совсем еще нет никакого жизненного опыта, то следующая часть произошла уже с человеком не молодым, по нашим рассуждениям, и даже с некоторыми натяжками можно сказать пожилым, на год или два старше многих из нас по возрасту.

А случилось все это с Вовкой Михиным, учившимся тогда уже на втором курсе.

Приближалась зимняя сессия. Точнее приближалась зачетная сессия, которая, в принципе, важнее сессии экзаменационной, потому как из-за прогулов (а по данным Юнеско, в мире насчитывается до трех студентов, не пропустивших ни одной лекции), из-за каких-то коллоквиумов и прочая, и прочая ты не попадаешь на саму сессию. Вот мы и сидели, готовили к сдаче всякие долги, чтобы сдав их на предварительной сдаче с чистым сердцем и легкой душой выйти на основную.

Ярик Шеховской разделался со всеми долгами, а так как зачеты собственно начинались не раньше, чем через неделю, то он решил эту неделю провести на домашних харчах, то есть собрался съездить домой. Жил он в старинном городе Смоленске, ехать туда было всего ничего от 4 до 7 часов в зависимости от того как будет ехать путешественник.

Но мы пока что ничего о его планах не знали. Собравшись в одну комнату, мы мучили различные учебники. И тут появляется Ярик с чемоданом.

– Мужики, проводите меня домой! До вокзала!

– А ты что, на вокзале живешь? А на каком? – тут же посыпались вопросы

Вопросы вопросами, но собираться на вокзал никто не бросился. Был один из последних дней, когда можно беспроблемно рассчитаться со всеми долгами и этим нужно было пользоваться.

– Ребята, ну мне до Казанского вокзала, а там в пять часов поезд…

Все как один человек углубились в учебники, отрешившись от всего окружающего. Филология брала верх Иностранные языки и живые, и мертвые на много опережали путешествие на Казанский вокзал с его толчеей, давкой и всемирно известными запахами.

– Ну что вы в самом деле? Что вам стоит?

– Ярик, у тебя хвостов не осталось, а тут за считанные дни нужно чуть не по всем предметам разделаться…

В комнате наступила тишина, в которой шуршание переворачиваемых страниц звучало как сход снежной лавины где-нибудь в предгорьях Памира.

– Мужики, я устанавливаю премию в виде бутылки портвейна «Три семерки»!

– Ярик, давай езжай в свой исторический центр. У нас сегодня день трезвости. От твоего портвагена только сон в глазах появляется и никакого душевного равновесия.

Но Ярик не утихомиривался. Коллективное начало в нем брало верх, к тому же он надеялся, что попутчики помогут дотащить до вокзала тяжеленный чемодан.

– Ладно! Уговорили!.. Беру «Три семерки» и «Московскую»!

Публика поскрипела стульями, но с места никто не двинулся.

– «Три семерки», «Московскую» и чебуреков от пуза на вокзале за мой счет!

И вот здесь Вовка Михин сломался. Ни слова не говоря, он встал и начал складывать учебники. Чебуреки пробили брешь в его монолите защиты, и два друга убыли по направлению к Казанскому вокзалу.

В пять вечера Володька назад не вернулся. В семь часов его тоже еще не было. Точно так же он не приехал и в девять, и к концу суток.

Мы посетовали, поговорили о том, не попал ли Михин спьяну в руки доблестной милиции и легли спать.

Наутро о нем не было никаких известий. Новый день приносит с собой как известно новые хлопоты, новые тревоги и волнения. Всем было не до злосчастного горе-путешественника. Нужно было ехать на факультет ловить преподавателей, сдавать предметы, отвечать на вопросы, «рубить хвосты». Жизнь шла своим чередом и места на размышления о потерянном друге совсем не оставалось.

Вечером опять поговорили о Володьке, поспорили, стоит ли идти заявлять в милицию. А вдруг поднимешь шум и сделаешь ему этим только хуже? И легли спать.

Так в ежедневной суете мысли о пропавшем приятеле притупились, покрылись пылью. Время текло, затирая все события выступающие из ряда вон.

Совсем вплотную подошла сессия. Нужно было входить в нее во всеоружии.

Помнится был такой короткий разговор с одной молодой студенточкой, которая только-только начинала свой путь по ветвистым тропам познания.

– Ребята, а как вы умудряетесь прогуливать, ничего весь семестр не делать и сдавать все зачеты и экзамены?

– Видишь ли девочка, мы частенько выпиваем…

– Ну да! Я про это и говорю!

– А если выпиваешь, то никак нельзя иметь хвосты – мигом отчислят!

И мы сдавали. Были, конечно, и хвосты, и долги, и несдачи… Все было! Но учились мы хоть и немножко, но лучше других.

Прошло около недели, как Михин поехал провожать Шеховского и исчез. Мы уже даже перестали говорить о странном исчезновении, перестали сравнивать пропажу Володьки со случаем с Юриком, имевшим место с полгода назад, как вдруг рано утром открывается дверь и на пороге стоит Володька Михин собственной персоной. Отдохнувший, посвежевший, ухоженный и опрятный.

Оказывается с ним произошло следующее. Посадил он Ярика в вагон. В этом же вагоне они на прощанье выпили водочки, лакирнули портвейнчиком, догнали пивком и все это сопровождая горячими чебуреками купленными рядом с вокзалом. И Ярик поехал в своем скрипучем и стучащем деревянном вагоне, готовом развалиться за ближайшим бугром.

Вовка постоял на перроне, и такая грусть-тоска его охватила, так ему сделалось обрыдло на весь белый свет, так мучительно одиноко, как это может быть только у пьющего человека, когда он хочет выпить, а ничего больше нет.

И захотелось ему уехать в дальние страны, в голубую даль, куда-нибудь на берег Тихого океана, на мыс с маяком, чтобы разводить там кур и выращивать кабанчика или даже двух, а вечерами заливать в баки керосин, или солярку, или что там полагается заливать в баки на тихоокеанских маяках, и направлять луч прожектора в черную темноту, чтобы океанские лайнеры видели этот луч и проходили мимо рифов и мелей.

Не было рядом ни маяка, ни лайнера, но на другой платформе стоял поезд с пустыми вагонами. Двери в вагоны были открыты. И залез Михин в этот пустующий вагон, и забрался аж на третью полку, где обычно провозят большие кожаные чемоданы и перетянутые ремнями баулы, устроился он на этой полке, пригрелся и заснул. А так как последнее время спал он помалу и нерегулярно, то проспал до ночи, а потом и до утра.

Поезд тем временем поехал, поехал с ним вместе, конечно же, и вагон. Они объехали все три вокзала, совершили какие-то необходимые машинисту маневры, а затем выехали на маршрут и всю ночь ехали по маршруту.

Утром Володька проснулся от того, что поезд остановился. Люди выходили из вагона на улицу. Вышел на улицу и Володька. Оказывается он приехал ни много, ни мало, а в город революции Ленинград.

Наш путешественник обшарил все карманы, но смог набрать только сорок копеек. Михин купил для душевного равновесия здесь же на вокзале за сорок копеек бутылку пива и стал ждать.

Быть вечно на вокзальном перроне в чужом городе без денег, без средств к существованию нельзя. Значит должно обязательно что-то произойти. Оно и произошло. Володька познакомился с какой-то делегацией из соцстран. Делегация была смешанная. В нее входили чехи, венгры, румыны и, кажется, болгары. Ехали они куда-то в Сибирь, или на Урал, или даже на Дальний Восток. Но самое главное – это то, что никто никого там не знал. Поэтому Михин почти сразу сошел за своего. А куда ехать, ему было безразлично. Он и поехал из Питера в глубь сибирских просторов.

Как он рассказывал, ему ехать с этой делегацией удалось около трех дней. И постоянно старшая группы не могла толком пересчитать личный состав. То у нее лишний человек получался, то одного человека почему-то не хватало.