Умри вовремя

–О, да передо мной член очередной хунты!– тронул Пак пластинку на груди Поля. – Может, зайдем в ресторанчик, отметим? Чем занимаешься? Как здоровье? Ты такой бледный.

Пак, как всегда, тараторил без умолку, но Поль знал, что того совершенно не интересуют ответы.

–В-все хорошо,– вставил, наконец, он невпопад, чувствуя, как сам собою растягивается в улыбке рот. Рядом с непоседливым шалопаем на веселой и красочной улице пережитое вновь отодвинулось и затаилось в укромном уголке души.

–А я теперь не работаю. На всем острове ни одного туриста. Агентство закрыто. Как ты думаешь, надолго? Что вообще творится? Утром везде солдаты. По радио одни распоряжения. Говорят, на материке все погибли,– зашептал он, наклонившись к Полю,– ты не знаешь? Что там было? Война? А я вот гуляю с сестрой, вечером ведь не выйдешь, вплоть до праздника освобождения объявлен комендантский час. Посмотри, какая девчонка,– чуть не задохнулся он от восторга, указывая Полю глазами в толпу,– хочешь, сейчас оглянется. Ты же врач, отгадай, почему они все обязательно оглядываются, если сразу не рассмотрят тебя хорошо?

–Я тороплюсь,– смущенно остановил его Поль.

–Пойдем к нам, поговорим и пообедаем,– загорелся Пак,– знаешь, какая у меня добрая мама! Ты увидишь. Она очень любит угощать.

–А вы знаете, до каких пор заяц убегает от охотника в лес?– вдруг прервал их разговор звонкий голос девочки.

Она давно уже порывалась что-то сказать. Черные бусинки её глаз озорно поблескивали.

–Как ты ведешь себя?– трагическим голосом проговорил Пак, стараясь подавить улыбку.

–Н-не знаю,– опешил Поль.

–До середины!– восторженно вскричал маленький бесенок и, не выдержав, выпалила, не дожидаясь необходимого вопроса, – ведь от середины он будет выбегать из леса!

–Она задает эту задачку сегодня уже пятому,– прервал триумф сестренки Пак, которая тут же отвернулась и демонстративно надулась.

–Взгляни, вон там, у консервного завода наш старый деревянный домик. Ты как-то подвозил меня. Там еще зеленая калитка, – продолжал настаивать Пак.

–Я зайду. На днях.

–Нет, я не могу отпустить тебя просто так. Столько времени не виделись. К тому же все равно делать нечего. Хорошо, что пока есть деньжата. Зайдем сюда, кофе пахнет одуряющее! – он потянул Поля за рукав к столикам под навесом.

–Давай зайдем внутрь, – попросил Поль, не желающий пить кофе на глазах зевак, беспардонно разглядывающих металлическую пластинку на его груди.

Они окунулись в приятную кондиционную прохладу.

–Пак, иди к нам! – тоном, не терпящим возражения, произнес один из трех молодых людей, сидящих за столиком, стоящим в самом углу кафе.

–А мы зашли выпить кофе! – радостно объяснил Пак, за рукав подтаскивая к троице Поля и ведя девочку другой рукой.

–Закажи и нам еще по чашечке. А твоему другу еще и аперитива, – тем же тоном добавил длинный худой с небольшими усиками и острой бородкой молодой человек в облезлой черной кожаной куртке. Он кого-то напоминал Полю, но кого, вспомнить не удавалось.

–Я заплачу, – шепнул Поль Паку.

–Ну, на кофе-то у меня еще найдется, – тряхнул тот головой, подвинул три стула к столику с компанией, отчего прежним пришлось потесниться, усадил на стул сестренку, совсем притихшую среди взрослых, и отошел к стойке.

–Мы друзья Пака, коммунисты, – представился человек с бородкой, и это упоминание о коммунистах позволило сразу вспомнить, на кого он похож. Чистый высокий лоб, ясные глаза, острая бородка. Конечно, вылитый Дзержинский. Видный коммунист. Как их еще звали – Большевик! Поль видел его портрет в одной из популярных книжек, когда сразу после школе увлекся было коммунизмом.

–Очень рад, – растерянно ответил Пол.

–Вы, я вижу, работаете врачом у пришедшей к власти хунты, – то ли утверждая, то ли спрашивая, сказал Большевик, разглядывая металлическую бляху на груди Поля.

–Нет сомнения, он многое знает о происходящем, – подал голос сосед Большевика, короткий, очень полный, с круглым лицом. – Да вы не бойтесь, от нас никакие сведения никуда не уйдут! – успокаивающе проговорил он, проводя рукою по лысине, похожей на тонзуру.

–Я пока ничего и не рассказал,– невольно улыбнулся Поль.

–Мы о многом можем догадаться сами, – вставил Большевик. – Ясно, что вы не можете говорить с посторонними о принятых хунтой решениях. Мы учтем ваши интересы. Вы можете лишь поморщиться, в случае, если я окажусь неправ. В результате вы ничего не скажете, а мы подтвердим свои догадки. Идет?

–Что ты пристал к человеку,– воскликнул вернувшийся между тем с небольшим подносом Пак.

–Речь идет о судьбе человечества и о самом смысле и направлении нашей борьбы, так что пусть твой товарищ и потерпит немного.

–Борьбы с чем? – не понял сразу Поль, залпом выпивая противный аперитив. Уж очень давно не читал он коммунистической литературы.

–Не с чем, а с кем, – поправил его Большевик. – Мы боремся за освобождение рабочего класса от угнетения капиталистами. И должны соблюдать интересы рабочего класса при любом повороте событий на острове.

–Никакого секрета не выдам, если скажу, что на совещании об этой борьбе не было сказано ни слова.

–Естественно! Хунта не затем пришла к власти, чтобы думать о социальной справедливости. Следовательно, мы должны разгадать ее замыслы, чтобы использовать их в своих целях, на пользу народа! Думаю, вы не против?

Поль не был против социальной справедливости. Он мотнул головой.

–Ну и прекрасно! Пейте кофе, пока не остыл. А я буду рассуждать.

Большевик думал некоторое время, вертя чашку с кофе в руках. Рядом ерзала на стуле сестренка Пака. Толстяк внимательно поглядывал на всех маленькими масляными глазками. Пак со скучным видом глядел в окно на жаркую пестроту улицы. Третий коммунист, как и Большевик завернутый, несмотря на жару, в черную кожаную куртку, но куртку новенькую, нарядную, с множеством металлических заклепок, пряжек, какие обычно бывают у молоденьких мотоциклистов, повернул к Полю тонкое аристократичное лицо, но смотрел холодно, оценивающе.

–Это наш Комиссар, – заметив взгляд Поля в сторону кожанки, представил последнего Большевик. Комиссар сухо наклонил голову.

–Итак, продолжим! Единственным действием совершенно неожиданно пришедшей к власти хунты является строительство убежища якобы для пребывания в нем населения острова в течение двух-пяти дней на случай выпадения радиоактивных осадков. По крайней мере, так было объявлено по радио. Причем на работы брошена вся армия. Десятки грузовиков практически с момента переворота вывозят строительные материалы в сторону холмов, собирают книги из библиотек, технику, продовольствие. Впечатление такое, что строится помещение на века, а не для временного пребывания. И ради строительства бомбоубежища не стоило совершать переворот. Не так ли?

Поль пожал плечами.

–Вот и отлично! – Большевик довольно потер руки. – Будем считать, что вы подтвердили мои выводы. Но для чего же, в таком случае, строится подобный объект? Если бы оно действительно предназначалось жителям, то власти постарались бы убедить всех принять участие в спасение собственных жизней. Однако нет же! Все делается в каком-то секрете. Значит, нам грозит что-то более опасное, и хунта строит убежище для избранных.

Большевик внимательно посмотрел на Поля. Тот вновь пожал плечами.

–Кто же эти избранные? – задумчиво произнес Большевик.

–Скорее всего, члены хунты, – не задумываясь, ответил Комиссар. – Я не могу поверить, что военные будут захватывать власть лишь для того, чтобы облагодетельствовать других. С детских лет в среде капиталистов не наблюдал…

–Вы можете быть предвзяты, – остановил его толстяк.

–А я думаю, он прав! – Большевик по-прежнему в упор смотрел на Поля, который не знал, как реагировать. Ему вообще не нравился допрос, и только из-за Пака он сидел и выслушивал эти рассуждения. Зачем ему проблемы с хунтой? А если кто-нибудь подслушает их здесь? А если все это вообще подстроено, чтобы испытать его?

–Убежище предназначено для сохранения детей! – стремясь оправдать свое участие в делах хунты, представить в благородном свете деятельность военных воскликнул Поль.

Некоторое время все молчали, пораженные неожиданной новостью.

–А что же будет с остальными? – обиженным тоном проговорил, наконец, толстяк.

– Если все делается для спасения детей, то все остальные, и мы в том числе, должны погибнуть, – спокойным голосом заключил Большевик