Район на район, или хаос юго-востока

Он присел на диван и обнял Раису. Они слились в долгом и нежном поцелуе.

– Может, разложишь диван? – покусывая свои губы, предложила рыженькая.

Дима встал и потянул Раю за руку. Она тоже поднялась. Затем он взялся за низ сидушки дивана и потянул её на себя. Диван-кровать разложилась в полноценную кровать-полуторку. Получился неплохой «плацдарм». Они упали уже на нормальное ложе и стали кататься по дивану в страстных объятьях. Губы Пономарёва опускались по шее ниже, к её плечам. Он хотел уже спуститься к груди, но Раиса вдруг остановила его. Дима почувствовал, что его «маленький друг», который уже окаменел от сильнейшего возбуждения, сейчас просто лопнет оттого, что Рыжая Бестия остановила его продвижение.

«Ну всё, блин! Приехали! – гневно подумал Пономарёв. – Беги теперь в сортир, дрочи! Притом, что у тебя девушка лежит в комнате! Да что, блин, в комнате?! В руках! И, блин, говорит: «Остановись»!»

– Закрой шторы. Я стесняюсь при свете, – мило смущаясь, сказала Рыжая Соня.

Эти слова оживили перевозбуждённого молодого человека. Он тут же встал, подошёл к окну и задёрнул тёмно-коричневые шторы. Потом вернулся к девушке и снова начал ласкать свою рыжеволосую Бестию. Он стал аккуратно снимать с неё платье. Потом и колготки…

«Точно – бестия! Как она грамотно издевается надо мной! – мазахически думал Дима. – Как она манипулирует! Давай, Рыжая Соня, отчебучь ещё чего-нибудь!»

…

После того, как всё закончилось, Дима, немного отдышавшись, лежал на спине, а Рая рисовала своими пальцами по его груди и животу линии и завитушки. Она уже совсем не стеснялась, хотя в комнате было довольно светло. Потому что и за окном тоже было светло. И шторы не были такими уж тёмными. Да и глаза уже привыкли к полумраку комнаты.

– А что у тебя с рукой, – поинтересовалась Рыжая Соня, дотронувшись до пластыря.

– Да… – выдохнул Пономарёв, взглянув на «заплатку», – велик ремонтировал, поранился.

– У тебя такая мощная грудь, – ласково сказала она, ведя пальцем по объекту обсуждения.

Дима прыснул и рассмеялся, услышав эту фразу.

– Ты чё, серьёзно? – удивлённо спросил он. – Ты и вправду считаешь вот это вот мощным?!

Пономарёв показал пальцами на свои, чуть ли не впалые, но уж точно не мощные грудные мышцы.

– Ну да, – совершенно не обидевшись на такую реакцию, а даже, наоборот, шутливо поджав и скривив свои губы, сказала Рая, при этом ещё и мило сморщив свой нос, – Не очень-то мощ-щ-щные, конечно. Но я хотела, чтобы тебе приятно было.

– Спасибо. Мне приятно. Правда! – хохотнув, воскликнул Дима, глядя на милый сморщенный в сарказме носик девицы, а потом с огоньком радости в глазах добавил: – Ща! Полежи пока.

Пономарёв встал и голышом подошёл к столу. Пошарил в джинсах, потом в джинсовке. Достал кассету. Как обычно, откинул волосы с лица, мотнув головой. Вставил кассету в магнитофон и включил. Заиграла какая-то песня. Он выключил и перемотал плёнку. Потом включал и перематывал ещё несколько раз и наконец нашёл что нужно и сделал немного громче. Зазвучала музыка, похожая на вальс, но какая-то странная, с использованием металлофона и какого-то нелепого клоунского гудка. Когда музыка закончилась, загудел пароход и послышался шум моря с криками чаек, затем прозвенел колокол и после ещё одного гудка парохода наступила тишина. Через секунду заиграла только одна гитара красивыми переливами перебора. Рая, услышав знакомые нотки, встала с кровати, подошла к Пономарёву и заключила его в объятья.

Гребенщиков запел про чудесный золотой город под голубым безоблачным небом.

Девушка чувственно прижалась своим обнажённым телом к телу молодого человека, и их губы слились в нежном и медленном поцелуе. Пономарёв снова возбудился.

После припева, в котором описываются дивные животные, населяющие этот город, пронзительно, но очень в тему мелодии зазвучала свирель. Губы любовников разлепились, и Раиса положила голову юноше на грудь. Её огненные волосы приятно защекотали живот Дмитрия, и он возбудился ещё сильнее. Рая ещё сильнее сжала свои объятья, ещё плотнее прижалась к парню и стала покачиваться из стороны в сторону в ритм мелодии. Они так и простояли всю песню – плотно прижавшись друг к другу, раскачиваясь под музыку. Когда песня закончилась, Рыжая Соня подняла свои красивые карие глаза на парня, а по её щекам катились слёзы.

– Что?.. Что случилось? – растерялся Дима, вглядываясь ей в глаза. – Что?.. Почему ты плачешь?

Девушка нелепо засмеялась, прикрыв рукой рот, а потом снова крепко обняла парня за шею, ничего ему не ответив.

Заиграла другая песня. Теперь пела Жанна Агузарова про чудесную страну.

– Когда я с тобой, – нарушила давящее молчание Рыжая, – я будто в той стране, про которую она поёт, – она показала бровями на магнитофон. – Такая страшная она, правда? А голос красивый, да?

– Угу, – быстро и многократно кивая, промычал Пономарёв.

– Была бы я мужиком, даже не посмотрела бы на неё! – усмехнувшись, продолжила Раиса. – Как представлю, что целоваться с ней… Бхэ-е… – произнесла она, сморщившись от отвращения, а потом утёрла лицо руками. – Кстати! Вот та песня, – уже совсем прогнав со своего лица грусть, затараторила она, – которая перед «Золотым городом» была, ва-а-ще классная! Про старика Козлодоева, бывшего бабника. Прикольная такая! – хохотнула Рая. – Послушай потом. Тебе понравится.

Глава 2. «Птицы»

– О-о-о! Братан! Здорово! – обрадовался Гамак входившему в хорошо обставленную для молодёжного тусовочного подвала комнату Пономарёву. – Мы тебя вообще потеряли. Уже все телефоны оборвали! Все больницы, все морги обзвонили. Ты где был-то, ващ-ще-е?

Говорил он эмоционально и напористо, на одном вдохе, и растягивая уже на последнем глотке воздуха слово «вообще», вытянулся вперёд и выпучил глаза. На его шее надулись вены, а когда он закончил вопрос, довольный сказанным, глубоко вдохнул и со странной саркастической улыбкой протянул вошедшему руку.

Пономарёв, глядя на Гамакова, молча пожал её, скромно и даже немного виновато улыбаясь.

Друзья Витю Гамакова почти всегда называли Гамаком. Он был щупленьким пареньком лет шестнадцати. Гамак знал, конечно, где всё это время был его однокурсник по путяге Димка Пономарь, так как виделся с ним в училище и на прошлой неделе, и даже сегодня – в понедельник. Но он был весельчаком, любил пошутить и посмеяться. И поэтому специально, чтобы подтрунить над приятелем перед пацанами, говорил и про больницы, и про морги, и задавал провокационные вопросы, ещё и в стиле Джима Керри, на которые сам-то уже знал ответы.

Дима пропадал только для пацанов из тусовки. А на учёбу, хочешь ты или не хочешь – иди. К тому же, зная натуру Гамакова и тем более уже видевшись с ним сегодня на занятиях, понимал, что тот шутит, поэтому и не спешил отвечать на его провокации, загадочно улыбаясь.

– Правда, давно тебя не было, – сказал крепкий темноволосый Костя Улукбеков, протягивая Пономарёву руку. – Где пропадал?

– Да у меня же тётка родила, – здороваясь с Улукбеком, а после и с остальными находившимися в подвале пацанами, отвечал Дмитрий. – Ездили с «родаками», помочь там. То-сё, короче!

– Ага! Давай «лечи» кого-нибудь другого! – встрял Гамаков, пытаясь сделать лицо серьёзным. – Тётка у него родила! Не надо тут нам петь военных песен!..

– И чего, целую неделю там, что ли, были? – ничего не поняв из пономарёвского объяснения, вопросительно сдвинул брови и сморщил лоб Костя Улукбеков.

Почти все присутствующие не особенно заинтересовались приходом Пономарёва. Мало ли, бывает, когда кто-то из тусовки пропадает на несколько дней. Как сидели, общались, играли в карты или ещё чем-либо занимались, так и продолжили этим заниматься после рукопожатия с пришедшим.

Дима наконец-то закончил со всеми здороваться и, плюхнувшись на старенький, прикрытый жёлтым пледом и сильно скрипучий диван, закинул ногу на ногу и руки за голову.

– Блин! Ты чё, как слон-то? – спокойно, но с ехидной улыбочкой поинтересовался смуглый Серёга Кислый, сидящий на том же диване, куда «приземлился» Пономарёв.

Сергей Кислицын, или Кислый, – невысокий парнишка со смуглой кожей и тёмными короткими волосами. Он не выделялся из общей тусовки, хоть и был немного старше других. Кислый в прошлом году окончил школу и уже болтался целый год без дела, иногда перебиваясь случайными заработками. Родители не настаивали на том, чтобы он устраивался на работу. Он сам проявлял инициативу, если подворачивался случай подзаработать. Осенью Сергею исполнится восемнадцать, и он собирался идти служить в армию. Кислицын был крепким и мускулистым. Подтягивался больше двадцати раз. Занимался борьбой в КВСК[3 - КВСК – комсомольский военно-спортивный клуб.].

– Да нет, конечно! – виновато улыбаясь, извинившись перед Кислым глазами и глубоко вздохнув после этого, ответил Пономарь Улукбекову. – Только первого помогать ездили. Потом я дома был. Ну и… – он, задумавшись, как же лучше выразиться, сделал небольшую паузу, а потом пояснил: – Там… то-сё…

– Фига се ты оратор! – удивлённо заулыбался Слава Антонов и, сильно размахнувшись, шлёпнул карту на «игральный стол», коим служил соседний диван. – Вот так тебе, фраерок! – воскликнул он, побив карту соперника и снова обратив взор на Диму, продолжил, радостно хлопая глазами: – Пипец, ты загнул! Ничё не понятно, но очень интересно.

– Да кого вы слушаете? – снова вклинился Гамаков. – Водку он там пьянствовал, да с «машками» зажигал!

– О-о-о! С «машками» – это по-нашенскому! – одобрил Антонов, и после его слов все вокруг загалдели. – Давай поясни-ка нам, за чё Гамак базарит. Чё там за «машки» такие? Красивые?

Слава Антонов, для друзей Славян или Антон, о котором уже говорилось выше, – симпатичный паренёк с русыми волосами. Весёлый и компанейский человечек. Свой в доску. Вёл себя немного приблатнённо. Нахватался «верхушек» и думает, что познал блатную жизнь. Правда, этот сленг и умение пользоваться им частенько выручали его в разговоре с недругами. В своей речи он всегда использовал словечки из тюремного жаргона. В школе тоже вёл себя по принципу – «урка с законом не в ладах». Поэтому учился плохо, но на второй год, правда, как ни странно, ни разу не оставался. Как-то умудрялся убеждать учителей, что всё-таки годен к переводу в следующий класс, и его переводили. Но оставлять в школе для обучения в старших классах – переводить в девятый, с такими-то наклонностями учителя Антонова не хотели. Пророчили, что по нему тюрьма плачет. И он ушёл оканчивать старшие классы в ПТУ № 93 на тракториста в Новое Село, что на границе Жуковского и Раменского. Всё-таки понимал, что хоть какая-нибудь корочка, но всё же нужна: не школьный аттестат, так хоть пэтэушный диплом. Сейчас уже успешно оканчивал второй курс.

В этой большой прямоугольной комнате была уютная обстановка. Пол был гораздо выше, чем во всём подвале. На входе нужно было подняться на две ступеньки: с земляного покрытия на ступеньку портала[4 - Портал – строительный термин, обозначающий дверной проём от лат. porta – вход, ворота.], затем – на деревянный настил пола. Вдоль стен стояли диванчики, топчаны, стулья. Всё, естественно, не новое, укрытое старыми, местами даже рваными и дырявыми покрывалами и гобеленами. В дальнем от входа торце комнаты стоял стол. На нём – двухкассетный магнитофон с лампочками в динамиках, старый сломанный бобинник с колонками, приставленные к стенке кассеты в подкассетниках в несколько стопок и с десяток их ещё валялось на столе без футляров. Когда хотелось погромче, бобинник использовали в виде усилителя. Но это было довольно редко, чтобы не напрягать соседей сверху – с первого этажа. Магнитофон играл лёгкую танцевальную музыку группы «Мираж» о том, как «их» связала музыка и стала «их» тайной.

В центре комнаты стояло несколько сдвинутых друг к другу деревянных ящиков, накрытых плотной бумагой, обклеенной скотчем, и служивших столом. Вдоль диванов в виде маленьких столиков также было разбросано несколько табуреток. Почти на всех этих «столах» и «столиках» стояли жестяные банки с окурками. На стенах висели постеры и плакаты с «качками» и популярными артистами кино. У входа стояло несколько гирь и гантелей, а также старая тумбочка, за которой был спрятан уборочный инвентарь: тазик, веник, швабра и совок.

– Да чего тут пояснишь-то, Славян? – почесал затылок Пономарёв. – Познакомился я там, в Томилино, когда на рыбалке был с братишкой двоюродным…

– У тебя же тётка рожала вроде, а ты на рыбалке? – сыронизировав, прыснул Антонов, перебив Диму на полуслове. – По-моему, ты балаболишь, Косой?!