Развилка

– Конечно.

Иван Сергеевич снова потянулся к книге, а я покинул класс и вернулся в казарму. Естественно, сослуживцы поинтересовались, где был и зачем вызывали, а я ответил, что у меня нашлись родственники.

Вряд ли мне поверили. Хотя бы потому, что в тот вечер треть курсантов под разными предлогами была вызвана к инструкторам и преподавателям. Люди вокруг не глупые и все прекрасно понимали, что это не просто так.

Наступила ночь и школа заснула, а после полуночи нас подняли по тревоге. Три свежеиспеченных урядника из второго взвода разоружили часового и совершили побег. Это обнаружили слишком поздно, только, когда патруль заметил беглецов на окраине города. Одного немцы застрелили, а двое, отстреливаясь, ушли.

В общем, выспаться не удалось. Всю ночь нас пересчитывали, а утром приехали «покупатели», среди которых был лично Иван Никитич Кононов. И что о нем можно сказать? На первый взгляд ничего особенного. Крепкий мужчина, брюнет, выправка военная, заметно, что кадровый. Походка уверенная. С немцами разговаривал на равных. С нами не общался. Сразу прошел в штаб, где оформил документы. А еще через час на территорию школы заехали два больших немецких грузовика, и поступил приказ грузиться.

Ехали весь день с одной остановкой под охраной нескольких немецких мотоциклистов, и в расположении батальона, который назывался добровольческой казачьей частью № 102, оказались уже глубокой ночью. Здесь выгрузились и отправились в казарму, которая раньше была санаторием для партийных работников. Переночевали, а рано утром вышли на общее построение батальона.

11.

Берлин. 20.09.1941.

Обхватив голову, генерал Трухин склонился над столом. Он размышлял о том, что ждет Россию и лично его в будущем. И мысли потомственного военного были невеселыми.

Ему повезло. Трухин пережил Гражданскую войну и его не коснулись сталинские чистки. А когда представился удобный случай, он перешел на сторону немцев, лично встретился с Георгом Лейббрандом, получил от него поддержку, был отправлен в Берлин и даже стал командующим Русской Освободительной Армии. Однако эта армия существовала только на бумаге и все, что у Трухина было, стремительно разрастающийся штаб, несколько школ младшего командного состава и группа пропагандистов.

Конечно, Федор Иванович понимал, что будет трудно. Но он не представлял насколько. Мнение германских военачальников и политиков менялось каждый день. Захватят очередной район Москвы или добьются успеха на другом участке фронта – РОА не нужна. Получат щелчок по носу – сразу вспоминают, что есть генерал Трухин, который предлагает свою помощь. Однако личный состав, который планировалось влить в 1-ю дивизию РОА, раскидали по вспомогательным подразделениям. Оставались только силы, которые подчинялись белоэмигрантам. А у них отношение к бывшему красному командиру, который в Гражданскую войну воевал против Белой гвардии, разумеется, негативное. Они постоянно интриговали, наговаривали на Трухина германским генералам, пытались его подсидеть и всячески очерняли в эмигрантских газетах и журналах.

«Как можно иметь дело с такими людьми?» – Этот вопрос генерал Трухин задавал себе постоянно. Каждый белоэмигрант мнил себя великим стратегом и вождем. Каждый хотел вернуться на Родину в лучах славы. Каждый собирался поквитаться с теми, из-за кого был вынужден покинуть Россию. Вроде бы серьезные люди, доказавшие свою состоятельность делами и поступками. Но многие из них выгорели, их души превратились в пепел, и там не осталось ничего, кроме ненависти к советским гражданам и тщеславия. Поэтому, когда Трухин пытался донести до них мысль, что необходимо забыть прежние разногласия и сплотиться во имя одной цели, его слова отклика не находили. Генералы Белой гвардии его попросту игнорировали. После чего, временно забыв про него, они вспоминали прежние обиды и выдвигали своим собратьям претензии. Кто-то не поддержал соседа в бою. Кто-то обманул прежних друзей, запятнал офицерскую честь и кинул их на деньги. А кто-то уплыл из Новороссийска, Одессы и Севастополя, а боевых товарищей бросил.

– Самостийники! – тыкал пальцем в казаков один из белых генералов.

– Подстилка английская! – отвечали казаки.

– Господа! Опомнитесь! Россию спасет только монархия! – вмешивался в разгорающийся спор престарелый, но все еще крепкий, атаман Краснов.

– Нет! – влезал в спор очередной вождь. – Мы будем драться за республику!

– Прекратить! – Трухин встал и ударил кулаком по столу.

– Гнида красная! – выкрикнул кто-то в адрес командующего РОА.

Примерно так проходили первые общие военные советы Русской      Освободительной Армии. До драк, слава Богу, не доходило. Но в дальнейшем этот опыт был учтен, и совещания велись в присутствии немецких офицеров, а список приглашенных резко сокращался.

Яростные споры. Планы и прожекты. Много разговоров. А по существу ноль. Собрать в кулак всех, кто был готов сражаться против советской власти, никак не выходило. Однако, несмотря на это, генерал Трухин веру в успех не терял. Он внимательно слушал каждую сводку с фронта, как немецкую, так и советскую. После чего аккуратно переставлял красные и черные флажки на большой карте СССР, возвращался к работе и ждал вызова к вышестоящему начальству.

Кстати, о начальниках. Интерес к созданию инонациональных формирований проявили многие. Само собой, Имперское министерство оккупированных восточных территорий и Вермахт. А помимо этого еще Абвер и СС. Бойцы были нужны всем, и Трухин соглашался работать с любым, если РОА могла с этого сотрудничества что-то получить. Но проблема в том, что у него не было реальной власти. Опять двадцать пять и его обходили. Зачем Абверу генерал Трухин, если разведка может набирать военнопленных самостоятельно и отправляет их в собственные школы? Зачем главе СС Генриху Гиммлеру командующий РОА, если он всего лишь номинальный глава? Зачем Вермахту боевая русская дивизия, если проще комплектовать отдельные охранные роты, сотни и батальоны? А ведомство Альфреда Розенберга постоянно реорганизовывалось и серьезными ресурсами не обладало. Так что начальников у генерала Трухина было много, но ни одного, кто, действительно, мог и хотел отстаивать интересы РОА. И каждый день его штаб получал сотни директив и приказов, а по сути это просто бумага…

Тяжело вздохнув, генерал встряхнул головой, откинулся на спинку стула и взял первый попавшийся лист бумаги. Это оказался присланный командующему на утверждение «Марш РОА» на мотив «Широка страна моя родная»:

«Мы идём широкими полями

На восходе утренних лучей.

Мы идём на бой с большевиками

За свободу Родины своей.

Марш вперёд, железными рядами

В бой за Родину, за наш народ!

Только вера двигает горами,

Только смелость города берёт!

Только вера двигает горами,

Только смелость города берёт!

Мы идём вдоль тлеющих пожарищ

По развалинам родной страны,

Приходи и ты к нам в полк, товарищ,

Если любишь Родину, как мы.

Мы идём, нам дальний путь не страшен,

Не страшна суровая война.

Твёрдо верим мы в победу нашу

И твою, любимая страна».

Федор Иванович взял ручку, мгновение помедлил и поставил свою резолюцию:

«Утверждаю. Командующий Русской Освободительной Армии генерал-майор Трухин. Подпись».

Отложив текст марша в сторону, он собрался взять другой лист, но в кабинет вошел его секретарь капитан Мохов. Как и Трухин, он был перебежчиком, имел претензии к советской власти и сразу согласился воевать против большевиков. Из вологодских мещан, воевал на Халхин-Голе, имел медаль. Бравый вояка, а главное – Трухин его хорошо знал по службе в РККА. Поэтому сразу, как только узнал, что Мохов в плену, вытащил его из лагеря и оставил при себе.

– Господин командующий, – Мохов был официален, – к вам генерал Шкуро.

Трухин белого казака Шкуро недолюбливал. Впрочем, как и других белоэмигрантов. Однако он ему нравился. Была у Андрея Григорьевича какая-то харизма и он не лез в политику. Воин. Лихой и грамотный. С хорошим чутьем на опасность.

– Пригласи его, – Федор Иванович кивнул.

Секретарь удалился, а спустя минуту, в кабинете появился Андрей Григорьевич Шкуро, и в руках у него была черная кожаная папка. Как всегда, быстрый и порывистый, широкими шагами он прошел к столу и, не спрашивая разрешения Трухина, присел.

– Что вас привело ко мне, Андрей Григорьевич? – спросил Трухин гостя.

– Давай без имен-отчеств, – предложил казак. – Не на совещании, в конце концов, и мы не паркетные генералы. В свое время вместе царю-батюшке служили. Неужели общий язык не найдем?

Помедлив, командующий РОА, поморщился, но согласился: