Полное собрание сочинений. Том 11. Друзья из берлоги

Полное собрание сочинений. Том 11. Друзья из берлоги
Василий Михайлович Песков

Василий Песков. Полное собрание сочинений #11
В 11-й том собрания сочинений Василия Михайловича Пескова, обозревателя «Комсомольской правды», вошли его рассказы о людях, которые лесную жизнь знают не понаслышке, а буквально каждый день общаются со зверьем и птицами. А также путевые заметки из путешествия по Норвегии.

Василий Песков

Полное собрание сочинений. Том 11. Друзья из берлоги

«Землю можно сохранить только бережным отношением и любовью всех людей, живущих на ней. Очень много зависит от нашей культуры, от наших знаний и понимания: многое в жизни спасает любовь. Тот, кто в детстве свернул палатку, чтобы не помешать дятлам кормить птенцов, став взрослым и хозяйствуя на Земле, сделает меньше ошибок. Давайте помнить об этом».

    В. Песков

© ИД «Комсомольская правда», 2014 год.

* * *

Предисловие

Дед Павел.

Захотелось, дорогие читатели, опять вернуться к биографии Василия Михайловича Пескова. В предыдущем томе он кое-что рассказал в своих заметках «Я помню». Но все-таки там было больше о войне, чем о родных Василия Михайловича. А тут я случайно наткнулся в одной из книг мастера на его записки о семье. И я подумал: зачем что-то писать, если есть вот этот его великолепный собственноручный рассказ.

«Вот альбом фотографий у меня в доме. На снимке, его открывающем, человек военный. Это мой дед, Павел Константинович Волохин (дедушка Павел). Снимок сделан в Финляндии незадолго до Первой мировой войны…

Дед Павел был крестьянином, но дослужился до офицерского чина. Имел два Георгия. Приезжая в отпуск, в родное село, он, по рассказам бабушки, одаривал всех гостинцами и был желанным гостем в любой избе. Был он веселым, любил песни. «Паша, да ты мертвого из гроба подымешь», – говорила о нем какая-то неведомая мне хмурая сельская баба. В каждом доме был он гостем желанным, всем было приятно с ним повидаться, поговорить. Веселого, умного человека война не пощадила в первый же месяц. Предчувствуя войну, дед спешно отправил семейство домой, в воронежское село, и с полком своим отбыл на фронт. Друг его написал бабушке: «Мужайтесь, Прасковья Матвеевна, Паша убит был утром разорвавшимся над окопом снарядом. Мы как раз в этот момент говорили о доме, о семьях… В цинковом гробу Павла отправили в город Лахти. Там будет его могила».

…Еще фотографии в книге – мои родители: мама Татьяна Павловна и отец Михаил Семенович Песковы. Оба потомственные крестьяне. Отец – подчеркнуть, что земля, поле для него – основа всей жизни, явился свататься в лаптях, чем очень озадачил и огорчил маму, тоже знавшую полевые работы, но уже слывшую на селе белошвейкой. (В наследство сестрам моим осталась ее машина Zinger. Бывают же изделия долговечными – машина исправно работает и поныне!)

Землю отец любил и был на ней работником умелым и добросовестным. В колхоз вступить не захотел. Ушел на железную дорогу грузчиком, учился потом на машиниста подъемного крана. Помню, как вечерами он с карандашом рассказывал маме, как устроен кран. «Если стрелу установить неправильно – кран опрокинется». И я тогда с ужасом думал: а вдруг отец забудет установить стрелу как надо? До конца жизни отец работал на железной дороге. Имел сундучок похвальных грамот и очень гордился знаком «Почетный железнодорожник», позволявшим ежегодно бесплатно и в мягком вагоне «ездить куда захочет».

Папа – Михаил Семенович.

Мама… С волнением разглядываю молодое лицо. Ей двадцать один год. Сколько всего с той поры выпало на ее долю, особенно в годы войны! Четверо детей остались у нее на руках, а фронт стоял в двадцати пяти километрах, в Воронеже. Над городом днем стояла черная пелена гари, а ночью небо было огненно-красным. И где-то близко, мы чувствовали, был Сталинград. Боясь, что фронт может сдвинуться, всех жителей из села попросили спешно переселиться в село соседнее – готовили новую линию обороны. Легко представить трудности переезда мамы с четырьмя ребятишками, один из которых еще только-только научился ходить. Житье в чужих людях с детьми, забота о еде, обувке, одежках, о здоровье семьи. Выручала все та же машинка Zinger. Под стук ее мама ухитрялась, чтобы нас ободрить, даже петь. Ночами мы с ней воровски с санками ездили в лес за дровами, на ручной мельнице мололи рожь, гнали самогон, выменивая его на солдатскую бязь, из которой, окрашивая ольховой корой, мама шила нам одежонку. Кормили семью огород и две козы. Сажая нас за стол, мама всегда говорила: «Мы вот все-таки сыты. А как там отец?» Письма отцу «на позицию» мама писала печатными буквами (два класса образованья) у коптилки ночами… Уже став взрослым и понимая кое-что в жизни, мамою я гордился. Труженица. С детьми была она, как наседка с цыплятами: «Уж как дети болеют – лучше самой болеть». Была справедлива со всеми. И всеми была уважаема за мудрость – к ней, помню, ходили за советом, всех она мирила, утешала, лечила какими-то заговорами. Когда после школы я оказался на распутье и был растерян, она заметила мою страсть к фотографии и при крайней бедности семьи в те годы настояла купить для меня фотокамеру.

Мама – Татьяна Павловна.

Родительских снимков осталось много. Но вот эти два всегда разглядываю с волненьем. Отцу двадцать пять, маме – двадцать одно лето. А карапуз рядом с их лицами – это я, Василий Песков («Васютка» – называли меня в детстве). Мама рассказывала, что было мне тогда шесть месяцев. Рассказывала, как ездили в город «сниматься», как я захотел потрогать ручонкой стоявшую на треноге, похожую на гармонь фотокамеру… Судьба – стал фотографом…»

А это я – Васютка.

    Подготовил Андрей Дятлов, заместитель главного редактора «Комсомольской правды».

1975

Река и жизнь

Окончание. Начало в томе 10.

Дом, лодка…

В летнюю жару в душном городе, в предвкушении отдыха после работы, о чем мечтает человеческая душа? О тихой воде с кувшинками, о желтом прогретом песочке, об укромном месте в осоке, где можно спрятаться от всего света с удочкой. О лодке мечтает душа, о радости поплескаться в воде, о нечаянной встрече с каким-нибудь зверем, ну не со зверем, хоть с лошадью на лужке, с семейством белых домашних гусей, с какой-нибудь птицей, парящей в небе. Где этот рай на земле? Есть такой рай. Это речка.

По нашим прикидкам, на Воронеже летом отдыхает несколько сотен тысяч людей. Чем измерить, как оценить эту работу, это благодеяние реки. Если бы роль ее в нашей жизни этим только и ограничилась (мало ли это – возвращать силу и радость уставшему человеку?!), и тогда мы должны бы беречь реку как величайшую ценность. Но, как видим, течение воды по земле используется человеком со всевозможными выгодами – хозяйственными, санитарными, эстетическими. И корень проблем состоит в том, чтобы «не загнать лошадь», чтобы река продолжала служить по всем статьям наших интересов. Стало быть, нагрузка на нее должна быть разумной тоже по всем статьям.

Рождает ли проблемы многотысячная концентрация людей на реке в летнюю пору? Да.

Выделим из них наиболее существенные.

Некоторое время назад на Воронеже вспыхнула нешуточная «гражданская война». Владельцы моторных лодок столкнулись с теми, кто отдыхал на реке без мотора. Фронт пролег под Рамонью. И случилось это потому, что местные жители и приезжие, а вместе с ними председатель райисполкома Николай Антонович Тупикин и директор сахарного завода Борис Петрович Мирошниченко опустили шлагбаум: «Далее по реке – только на веслах!» Нетрудно представить, какая поднялась буря, если в Воронеже четыре с половиной тысячи моторных лодок. К нам в редакцию шло половодье писем. Писали с обеих сторон баррикады, и каждый не сомневался в своей правоте. Аргументы одной стороны: «Это заслон техническому прогрессу!.. Они мешают нам отдыхать». А вот что писали с другой стороны: «Никакого житья не стало от лодок. Ад на реке от рева и дыма. Вода загрязняется. Берега размываются. Такая река, как Воронеж, не способна выдержать подобного натиска!»

Признаемся, эта война нас обрадовала. Она обнаружила силы, способные постоять за здоровье реки и за здоровый на реке отдых. Но издали не просто было разобраться в тонкостях конфликта, назревшего, как чувствовалось, не только на Воронеже.

И вот плывем по реке. С мотором. Идем не быстро, во соблюдение принципов, которые исповедуем, к тому же оранжевый надувной «Пеликан» на буксире и не дал бы нам разогнаться. Зато другие моторные лодки летят, едва касаясь воды. Летят вверх по реке из Липецка, возвращаются в Липецк. Едва успевает улечься крутая вода – снова моторка. Рыбаки на плоскодонках и челночках забились в осоку, в заросли кувшинок и телореза. Все равно волна настигает лодчонки, кидает их с борта на борт. Поплавки волна прибивает к осоке. Не успеет удильщик поправить снасти – новая лодка. Все возможности русского языка для протеста давно тут исчерпаны. С молчаливой злостью провожают ревущий моторный снаряд.

На этом снаряде, как мы заметили, царит не просто спокойное равнодушие, на нем восседают с торжеством всадника, которому даже и нравится попирать пеших.

Особо отличаются на моторках молодцы, пожившие на земле лет двадцать или около того. Для них лодка – мотоцикл на воде. Из мотора (а он, как правило, 20–25 сил) выжимают все. Скорость – 40 километров. Берег от ударов воды обваливается. Какой-нибудь старичок хватает весла – удержаться, не опрокинуться в плоскодонке. А двум-трем навигаторам, сидящим в алюминиевом чуде, только смешно от этого.

В пятницу, субботу и воскресенье на реке воцарялся тот самый ад, о котором писали с «фронта» из-под Рамони. Моторки шли одна за другой, временами (проверено по часам) с интервалом в сорок секунд. Над водой стоял голубоватый туман выхлопных газов и непрерывный звенящий гул. Искать в такие дни покоя и тишины на реке – все равно что в большом городе выйти «подышать воздухом» на забитую автомобилями улицу. Однако куда же деться – сидят «безмоторные граждане» на берегу с удочками, прижались к осокам на плоскодонках. Терпят. Но чувствуется: терпению придет конец.

Ниже Липецка моторок меньше (их надо перетаскивать через плотину). А по мере удаления от города мы почувствовали некую «ничейную» тихую зону – липчане на моторках сюда не доходят, воронежцам далеко подниматься. Но странное дело. Спускаемся ниже, пора бы уже воронежцам царствовать на реке. Но тихо! Благодать разлита между берегами. Безбоязненно плавают гуси. Купаются ребятишки. Весельные лодки ну прямо распоясались – на самой середине реки стоят. Мы на моторке чувствуем себя в этом месте как-то неловко. Предельно тихо идем, но не все замечают подобную деликатность. С берега показывают на нас пальцами и говорят что-то явно нелестное. Рыбаки, сидящие в надутых автомобильных шинах и в каких-то складных корытцах, настроены особенно воинственно. Один решительно подгребает и берет нашу лодку на абордаж.

– Почему с мотором? Вы что, не знаете!.. Вот сейчас пойду звонить Николаю Антоновичу. Вас встретят как полагается…

Все было ясно: на рубеже под Рамонью победили весельные лодки!

Доплыв по тихой реке до Рамони, мы сами пошли к председателю райисполкома Николаю Антоновичу Тупикину поздравить его с победой.

– О, что тут было! – сказал председатель. – Писали в Верховный Совет. Грозились. А мы спокойно стояли на своем. И победили, потому что были правы. При общественном обсуждении конфликта обнаружилось: заинтересованных в тишине на реке в сотни раз больше, чем владельцев моторных лодок. Ну и саму реку тоже ведь пощадить надо. Словом, страсти утихли. Все встало на свое место…

Проблему решили так: от Воронежа до Рамони (по воде примерно 25 километров) для моторных лодок река свободна. Но время движения их ограничено (утром проход с 8 до 11, вечером – с 16 до 21 часа). Выше Рамони – зона покоя. В необходимости этой зоны все сейчас убедились.

Разумно решилась проблема? Разумно. И это пример липчанам. По нашему мнению, поселок Доброе должен стать для моторок конечным пунктом вверх по реке. (От Липецка вниз пределом надо считать Пады.) Ну и время хождения тоже стоит продумать. И мощность моторов следует ограничить. И скорости тоже. Надо брать у реки не более, чем она способна дать.

Теперь о домах у воды… Первый намек на желание человека с хозяйским размахом селиться на лето возле воды мы заметили далеко выше Липецка. После палаток и шалашей в глаза вдруг бросился дым из печурки. При ближайшем рассмотрении оказалось: печурка дымит у свайного летнего домика, обсаженного тополями. Тут же разбит огород. Все хозяйство обнесено проволочной оградой. На краю «усадьбы» у примыкавшего к ней леска из будки глядел серьезного вида черный кобель. Идущий по берегу обязан был стороной обойти эту собственность на реке.

Нас хозяин принял любезно. Назвался: «Леонид Дмитриевич Харин. Пенсионер. За ползарплаты слежу за движением по реке – работа и отдых по совместительству. А это моя обитель». Леонид Дмитриевич снял со стола утюг, отдал жене распоряжение по хозяйству и, не дожидаясь вопросов, стал говорить.

– Вот посадил тополя. Растут!..

Мы справились: а можно ли нам, например, тут рядом осесть с огородом, с легким домишком и с тополями?

– Пожалуй, можно… – неуверенно сказал Леонид Дмитриевич.

Тогда мы нарисовали перспективу: один к одному домики с насаждениями, огороды, цепные собаки… Доступна ли будет река для тех, кто не успел на ней захватить место?

– Да… – сказал Леонид Дмитриевич.