Синий взгляд смерти. Рассвет. Часть четвертая
Ароматы от мешанки шли такие, что не думать о ней и не вожделеть могла бы разве что жертва чудовищного насморка, но виконт целеустремленно рвался к границе лагеря, уповая на то, что караульные у алатов не напиваются даже в праздники. Решение оказалось верным: скучавшие у гостевой коновязи витязи с ходу узнали спутника Алвы и выказали полную готовность помочь. Лгать Валме не стал – правда при должном применении всегда приносит ощутимую пользу, принесла и теперь. Вошедшие в положение хозяева не только снабдили изголодавшегося гостя наперченным салом, лепешками и чесноком, но и притащили какой-то травяной отвар, немало способствующий просветлению. На вкус он отдавал то ли шерстью, то ли веником, но, кажется, действовал.
Для верности Марсель решил слегка выждать и уселся на подвернувшиеся вьюки. Трещал ближний костер, звенели удилами кони, за их спинами пробовала голос чужая на севере скрипка, чьи всхлипы с трудом пробивались сквозь людской гомон, а сверху кипением жизни любовалась огромная луна. Все вместе не могло не породить стихов, но офицер при особе решительно удушил в себе поэта, копя силы для броска в разудалую военную радость.
– Гици! – заорал от изображавшего ворота столбика один из спасителей. – Гици Марсель, тут для вас забота…
– Мчусь и стремлюсь, – откликнулся Валме, дотаптывая стихотворный порыв. – Я весь внимание.
– Ваших тут ищут! Гляньте, знаете кого?
Одноглазого адъютанта Марсель опознал тут же, хоть и видел его всего раз, а девицу Арамона и не надо было узнавать.
– Добрый вечер. – Будучи снята с лошади, прелестница первым делом сделала книксен. – Я знаю, что поступаю неприлично, но я должна объяснить господину Фельсенбургу прежде, чем он вернется к «гусям», что обо мне не надо беспокоиться. Понимаете, я прочла письмо и испугалась, что никто не догадается сказать господину Фельсенбургу про Герарда, и это надолго испортит ему… господину Фельсенбургу настроение; так всегда бывает, если человек ответственный и с совестью.
3
Это пели скрипки – не верить собственным ушам Руппи не мог, – и это пело нечто иное, рожденное из огня и ветра, жизни и смерти, окровавленной стали и луговых цветов. В опере, куда Руперту до отправки на флот приходилось сопровождать маму, виолины то манерничали, то наставляли, то ныли, вызывая тоскливое раздражение. Алатские скрипки сводили с ума, хотя, возможно, дело было в жутком пойле, от которого горели горло и душа. Фельсенбург глотал огонь, смотрел в огонь и сквозь огонь, а там расцветали рыжие гвоздики, вздувались паруса, трясли гривами злющие кони. Было странно, потому что тянуло сразу плясать и спать, но Руппи не делал ни того ни другого, просто слушал непонятный язык, наблюдая, как Алва гладит собаку пропавшего Валме, герцог Эпинэ меняется поясами с чернобровым и при этом седым алатом, а вскочившие витязи бьют в ладоши и что-то кричат.
– Теперь они почти братья, – объяснил Ворон, в его глазах плясали те же синие искры, что у Вальдеса и унее. – Убьют медведя, станут совсем братьями. Я останусь здесь до утра, но, если хочешь, тебя проводят в ставку или к Придду. Не думаю, что он задержится у бергеров.
– Я останусь… Я никуда не хочу и не знаю, смогу ли встать.
– Сможешь, но через полчаса это у тебя выйдет лучше. Коломан, радуйся! Дело у меня к твоей сабле!
– А кончар как же? – чернобровый был уже тут как тут, разумеется, с чаркой. – Как бы грусть его не взяла!
– То ему решать, – Алва осушил чарку и перешел на алатский.
Скрипки вновь подожгли ночь и душу, из костра вырвался сноп искр, взлетел к ставшей сердцем луне. Сердце было серебряным, и при этом билось. Когда человеческое сердце заходится в таком ритме, его хозяину долго не жить, но лунное сердце может и не такое, были бы песня и звезды…
– Руперт, вас ищет дама.
Дама? Вот только их здесь и не хватает! Дамы – это расшаркивания, улыбки, глупые разговоры ни о чем, мамины слезы и подозрения… И зачем они, когда вокруг война?
…ваше письмо.
– Фельсенбург, очнитесь.
– Да-да… Что случилось?
– Вас ищут, то есть нашли.
Глаза. Светлые, огромные, очень серьезные, и в них мечутся костры, по одному в каждом глазу. Красиво…
– …сказали, что утром вы уедете.
– Это клевета! Клевета на нас! После мешанки утром никто никуда не уезжает.
– Раз так, я пойду…
– О нет, вы останетесь!
– Но ведь это неприлично?
– Вы под нашей защитой, дорогая!
– Здесь регент, а в его присутствии приличным становится все.
– Монсеньор, это правда?
– Видимо, да, ведь я могу подписать указ о приличном. Руперт, оживай, ты не настолько пьян!
– Монсеньор, не будите его. Он, наверное, устал, много волновался и пил натощак, от этого быстро пьянеют.
– Сударыня, я не пьян! – И это в самом деле так! – Сам не знаю, что на меня нашло, видимо, это луна. К вашим усл… Селина?!
– Проснулся, надо же!
– Так они знакомы…
– А ты уже стойку сделал?
– А ты нет?
– Капитан Сэц-Пуэн передал мне ваше письмо и сказал, что вы его привезли с собой. Я прочла и решила вас найти, чтобы вы не волновались. У нас все хорошо…
– Селина… – Алаты – воины, они поймут, а Ворон с Валме тем более. – Мы все должники вашего брата, но Дриксен задолжала ему много больше. Это мой долг, и я его отдам…
– Но Герард делал то, что больше никто не умеет. Кроме меня… Монсеньор, я же вам говорила, бесноватые при виде меня не могут удержаться. Если я тут останусь, их будет проще переловить.
– Сударыня, у нас здесь тварей нет и быть не может! Клянусь кровью Карои!
– Прошу меня простить, – тут же извинилась Селина. – Я, наверное, не так сказала. Капитан Уилер мне объяснил, что в Черной Алати нехороших людей меньше, чем в других местах. Я хотела сказать, что здесь стоят две армии, а вокруг живут люди. Немного, но если кто-то сбесится и поедет к родственникам, то может стать очень плохо, особенно если рядом не будет военных. Поэтому таких, как господин Кнут и капитан Оксхолл, надо передавить здесь.
– Как кто?
– Это были первые бесноватые, которые напали на меня. Капитан Оксхолл бросился еще и на Герарда, а господин Фельсенбург выбил ему эфесом зубы. Капитан Уилер говорит, что он сделал это очень хорошо.
– Надеюсь, – пришел наконец в себя Руппи. – Селина, вы правы, нашу армию надо привести в порядок, и Доннервальд тоже. Я попробую поговорить с Бруно… С фельдмаршалом, только не сейчас. Сейчас мне бы хотелось выпить за вас.
Вот сейчас он и даст клятву защищать эту девушку, пока она не найдет свое счастье, а она должна найти! За брата, и еще потому, что такие должны ходить по цветам и улыбаться…
– Ну наконец-то дело сказал! – Карои замахал рукой, подзывая адъютантов. – Тюрегвизе! Свежей… И мой бочонок! Сударыня, вы разрешите называть вас Селиной?
– Лучше Сэль, – девушка улыбнулась, став еще красивей. – Селина, это как в церкви или во дворце, а там очень неприятно и нельзя вести себя так, как хочется. Господин Фельсенбург, мы тут очень много говорим, и я боюсь, что вы так и не поняли. Герард жив, с ним все в порядке, только он очень устал и теперь спит.
– Жив?! Как… Там же никого не… осталось?
– Все очень просто. Они с полковником… извините, с генералом фок Дахе ушли в стену, как будто с ними были выходцы, только их не было, папенька пришел позже. Герард не понимает, как это у него получилось. Маршал Лэкдеми ему приказал спасаться любой ценой, потому что он очень ценный из-за того, что умеет злить бесноватых, но когда началась драка, брат все напутал. Герард учится фехтовать, и у него получается, но по-настоящему дрался только один раз, когда меня хотели убить, а тут начали убивать фок Дахе и вашего посла, я забыла, как его звали.
– Фок Глауберозе.
– Да. Герард попробовал ему помочь, но там был монах, который умел очень хорошо драться. Он встал рядом с господином фок Глауберозе, и в это время напали уже на фок Дахе, а у него после старой раны болит нога. Герард кинулся к нему, но к выходу было уже не пробиться. Фок Глауберозе оттеснили от монаха, он прижался к стене, на него набросилось несколько врагов; фок Дахе с Герардом ничего не могли сделать, а потом полковника ранили, он упал, Герард его поднял и стал защищать. Сперва было проще, потому что бесноватые рубили тело господина Глауберозе, но потом они бросились на Герарда, тот помнит, что фок Дахе схватил его за локоть, а дальше они куда-то провалились и выбрались уже в нашем доме в Аконе. Я не уверена, но, кажется, их выгнал монсеньор Лионель. Это очень странно, ведь он совсем в другом месте. Вы мне не верите?
– Вам не верить нельзя… Но я не понимаю.
– Успокойтесь, Фельсенбург, – оказывается, рядом был Валме, – никто ничего не понимает, поэтому незачем забивать этим голову, да еще в гостях. Селина, вы не против, если за вас выпьет несколько больше человек?
– Нет, конечно, ведь порядочные мужчины всегда пьют за женщин. Я напишу об этом маме, она будет очень рада.
Глава 5. Талиг. Альт-Вельдер Старая Придда
1 год К.В. 3-й день Зимних Скал
1
У заклятого озерца Луиза успела побывать не единожды, но всякий раз с кем-то, а это было совсем не то. Наслушавшись местных баек, госпожа Арамона твердо решила прогуляться заснеженным бережком в одиночестве, только решить еще не значит исполнить. Мешали загонявшие обитателей Альт-Вельдера под крышу бураны. Мешала вежливость хозяйки, старавшейся не предоставлять гостей самим себе. Мешала Юлиана, полагавшая своей обязанностью дважды в день дышать свежим воздухом. Отпускать дохаживающую последние дни баронессу одну было нельзя, слуг за спиной она не терпела, и выгуливать вдову взялась Луиза. Нижнего парка Юлиана избегала, и дамы бродили средь укрытых цветников; генеральша говорила, капитанша слушала, порой вставляя несколько слов. Неприятными эти прогулки не были, но отправляться после них еще куда-нибудь не тянуло, впрочем, время госпожу Арамона не поджимало, можно было и подождать. После родов баронесса всяко проведет в постели несколько дней, и вот тогда… Луиза улыбнулась задуманной глупости, поправила стоящий на трюмо зимний букет и отправилась за Юлианой.
– Я хочу вымыть волосы, – без предисловий объявила вдова. – Летом я мою голову два раза в месяц, и этого хватает. От слишком частого мытья можно облысеть, даже если заваривать крапиву. Здесь крапиву не сушат, обходятся морисским мылом, сперва оно показалось мне сносным, но после него волосы ужасно салятся.
– Салиться может и от шапок, – предположила госпожа Арамона, которую морисское снадобье очаровало с первой головомойки. – Шерсть и мех заставляют потеть.
– Только если кутаться больше, чем нужно. Конечно, бегать зимой с непокрытой головой тоже глупо, можно простудить мозги. У Курта был адъютант, он подхватил мозговую горячку…
Разговор об адъютантах капитаншу не занимал, и она просто предложила свою помощь, заодно рассказав, как моют голову при дворе. Вдова в целом не одобрила, но, учитывая свое положение, согласилась сесть и откинуть голову назад. Волосы у баронессы были очень неплохи, хоть и похуже, чем у самой Луизы, чему та втихаря порадовалась. Ворочать в тазу тяжелую мокрую гриву, не путая ее, было непросто, но капитанша управилась.
– Теперь нужно обернуть голову, – напомнила намолчавшаяся во время процедуры баронесса. – Торопливые дурочки сушатся у огня, хотя это портит волосы, они должны сохнуть сперва в старом полотне, а потом в теплой комнате без сквозняков, но только не возле печи! Я займусь разбором вещей, все равно это нужно сделать, а после лягу. На улице холодно?
– Для меня да, – слегка приврала Луиза, – но я не северянка.
– Во всем нужно знать меру. Конечно, в случае необходимости я бы вышла, но без прогулки можно обойтись. Мне нужно выпить мяты…
– Я спущусь на кухню, – быстро сказала Луиза, и в самом деле спустилась. Отвар баронессе подавала уже служанка, а госпожа Арамона в подбитом седой лисой плаще отправилась к озеру. Она не спешила, зачем? Ирэна последние дни сидела в библиотеке, Юлиана пила свою мяту, а в парке искрился снег и тянули к высокому, неимоверно синему небу свои черные ветви непонятно как прижившиеся в Марагоне буки. На одном из них устроилась рыжая, вопреки зиме, белка. Она хотела орехов, но Луиза слишком торопилась и не захватила подарков ни парковым попрошайкам, ни озеру. Конечно, можно было расстаться с вдовьим браслетом, госпожа Арамона и рассталась бы, будь тот хоть сколько-нибудь ценен или дорог именно ей. Луиза любила кольцо, которым пожертвовала перед первыми родами, а браслет был всего лишь дутым золотым обручем с именем почившего супруга.
Отправляясь во дворец, новоявленная придворная дама менять его не стала из непонятного ей самой упрямства и злости сразу на мать и на Арнольда, сейчас злость поутихла, вернее, уступила место какому-то странному чувству. Капитанша все меньше вспоминала мужнины свинства и при этом желала счастья Зое. Для счастья требовался Арнольд, ну и ладно, пусть себе живет, или что там у остывших?.. Пока еще вдова отогнула перчатку и поднесла к глазам руку с браслетом. Весной о замужестве придется думать всерьез, не подаваться же в выходцы, да и Зое будет поспокойней, а то бедняга, даром что капитан, вся извелась.
Выйти замуж проще всего было в Найтоне, и Луиза бы туда уехала, если б не дети, которым брак матери с мещанином подрежет крылья, да и сам господин Гутенброд… Добрые люди, а пивовар был именно таким, не берут, а дают. Одно дело бескорыстно предложить руку и сердце небогатой честной вдове, и совсем другое – узнать, что невеста насквозь изовралась и водит дружбу с графами и герцогами. Так что не будет у вдовы Арамона домика с комнатными розами, и покоя не будет. Придется жить во дворцах и ловить барона или, того лучше, рэя…
«Дора Луиса» фыркнула, расправила крагу перчатки и зашагала по расчищенной – похоже, Ирэна наведывалась в лабиринт – дорожке. Бледно-золотистая стена была почти рядом, капитанша оглянулась на залитые солнцем снежные поляны и шмыгнула в шепчущую синеватую щель.
2
Георгия воссоединилась с супругом накануне вечером, а около полудня за графиней Савиньяк зашел Хьюго. Отношения с хромым капитаном у Арлетты сложились почти приятельские, и по дороге к Рудольфу адъютант выложил, что герцогиню не ждали, но приехала она надолго, в связи с чем все имеющиеся у коменданта силы будут брошены на обживание парадной части дворца. Арлетта весело пожелала истопникам и полотерам удачи и спросила про Эрвина. Оказалось, Литенкетте отправился в Торку – надо думать, объясняться с маркграфом. Младших детей герцогиня оставила в Ноймаре, там же обреталась и Урфрида, однако графиня Савиньяк поставила бы экстерриора против таракана, что дочь явится вслед за матерью.
– Сударыня, – Хьюго слегка замедлил шаг. – Могу я обратиться к вам с просьбой?
– Разумеется.
– Мне бы… Я – кавалерист и хочу вернуться в строй. Нога мне не помеха. Если вас не затруднит, вы бы не могли…
– Меня не затруднит, и я бы могла, но почему именно сегодня?
– Я давно хотел вас просить…
– Допустим, и все же, что вас подтолкнуло?
– Я человек не светский, а здесь будет… будут…
– Двор, – подсказала графиня. – Хорошо, в смысле – я вас понимаю. Кто из моих сыновей вам симпатичней?
– Если вас не затруднит…
– Не затруднит. Лионель или Эмиль?
– С вашего разрешения, маршал Лионель. Понимаете…
– Понимаю и, более того, сегодня же ему напишу.
От излияний благодарности графиню избавила дверь, за которой ждали воспоминания и намеки. Арлетта сбросила подбитый черными лисами плащ на руки адъютанта и вошла. Рудольф смотрел в окно, Георгия сидела за отдельно стоящим круглым столиком, прежде его не было.
– Арлина, – герцогиня протянула обе руки, она явно не помнила обид, – как же я рада! Садись же!
– Доброе утро, – герцог уже шел навстречу. – Я как раз…
– …выражал тебе благодарность за твою помощь на этом ужасном приеме, – подсказала супруга. – Увы, ты страдала по моей нерадивости, но больше такого не повторится. Поверь, мне очень стыдно, к тому же нам нельзя прятаться в тени, как бы приятно это ни было.
– Пожалуй, – Арлетта с наимилейшей улыбкой уселась в вишневое кресло, прежде оно стояло в приемной. – Итак, у нас начинается веселая жизнь?
– Унас с Рудольфом – увы, наоборот. – Георгия взялась за сосуд для шадди. – Что для гостей веселье, для хозяев – труд, причем тяжкий. Я помню, как уставала мама, а ее праздники со стороны казались такими легкими и непринужденными… Шадди, на мой взгляд, излишне крепкий, но ты ведь любишь именно такой?
– В зависимости от сорта, – графиня поднесла к губам наполненную герцогиней чашечку. – В здешнем шадди есть особая прелесть, ведь он пока еще безопасен.
– Пока? – переспросил бредущий к печи Рудольф. – Я к вашим намекам так и не привык.
– Арлина – урожденная Рафиано, и с этим ничего не поделать.
– У Рокэ как-то получается, – усмехнулся Ноймаринен. – Что вы имели в виду, сударыня?
– То, что заводящий двор рискует завести и отравителей.
– В обычное время не мог бы не согласиться, но сейчас мы не проигрываем войн, а корону и регентство никто не оспаривает. Сторонников дуксии здесь нет и быть не может, бесноватые же… Они хотя бы не травят, но охрану придется гонять в хвост и в гриву.
– Бедная охрана. – Шадди был сносным, уж всяко приятней намечающихся новшеств. – Я могу быть чем-нибудь полезна? Признаться, мне уже с месяц как хочется домой.
– Боюсь, это несвоевременно, – тут же принялся объяснять проглотивший наживку герцог. – Ваш отъезд неправильно истолкуют, а нам нужно демонстрировать полное взаимопонимание. Место Лучших Людей при дворе, но ваши сыновья в армии, остаетесь вы, сударыня. Я надеюсь, ко дню рождения Карла в Старой Придде появятся и другие южане, но чтобы убедить север, хватит и одного дома Савиньяк.
– Я польщена. Итак, день рождения короля. Хороший повод для первого приема.
– Но времени в обрез. Часть гостей разместится в городе, а самых значительных придется принимать в цитадели, впрочем, гости еще не самое страшное, хуже, что дворец так дворцом и не стал. Допустим, я выгоню чиновников с третьего этажа и устрою там личные апартаменты, но ведь нужны и парадные, а у нас, не считая Старого Арсенала, в наличии разве что стены.
– Уже немало, – Георгия задумчиво тронула мизинцем яблоко. – Старую Придду строили лучшие зодчие, и строили как королевскую резиденцию.
– Неважно, как строили, важно, что сейчас во дворце смесь канцелярии с казармой.
– Барон Капуль-Гизайль жаждет оказать короне услугу, – лучше сунуть змею под подушку своими руками, чем ждать, пока она вползет сама. – Вкус и хватка у этого господина отменные, лично я бы к его советам прислушалась. Если умело распорядиться старыми трофеями, можно немало урезать расходы и заодно подчеркнуть неизбежность нашей победы.
– А вот с этим не могу не согласиться, хотя от коротышки я отнюдь не в восторге. Не терплю таких!
– Коко умен. – Настолько умен, что в надежде на вторую маску оставил первую в чужих руках, да еще и шкатулку-хранилище преподнес. – Боюсь, такое можно сказать не про всех, по тем или иным причинам оставшихся на нашей стороне. Рудольф, вы готовы к просьбам и жалобам?
–Мы, – Георгия знакомо улыбнулась, – готовы. А что нам еще остается, если регент предпочитает воевать?
3
Лица коснулся легкий ветерок, и мертвые тростники зашевелились, осыпая алмазную пыль. Луиза улыбнулась и, никуда не торопясь, побрела вдоль словно бы кружевной кромки. Окруженное шепчущей стеной озерцо и не думало замерзать; его огромный собрат благополучно спал под толстенной зимней шкурой, а тут загадочно и нежно дрожала чуть подернутая серой дымкой вода. На присыпанном снегом берегу отчетливо виднелись, пересекая друг друга, узкие женские следы. Одинаковые. Кто-то здесь бродил уже после метелей…
Снега зима не жалела, слуги с ее подарками пока справлялись, но расчищенные тропинки ограждали белые бастионы. Зато в никем не убираемом лабиринте землю лишь слегка припорошило, будто в середине Осенних Волн. В прежние времена это если б не испугало, то удивило, однако госпожа Арамона успела повидать слишком много, чтобы волноваться из-за отсутствия сугробов, ну нет – и что? Будь это место простым, сюда бы всем замком веками не бегали! Впереди сдержанно блеснуло, и Луиза узнала камни, возле которых утонула сестра хозяйки.
Покойную в Альт-Вельдере терпеть не могли и слегка побаивались, как боятся недобрых сумасшедших, однако ничего удивительного в том, что гулявшая в одиночестве графиня Борн утонула, не было. Таких надо водить на цепи, а не пускать на вольный выпас. Если ты, конечно, не надеешься, что мотающая тебе жилы дрянь, оставшись без присмотра, рано или поздно свернет себе шею. Капитанша вгляделась в освободившую от обузы целый замок воду и не увидела ничего. Драконий источник был откровенней и своего золота не стеснялся, а тут – как в Кошачьем омуте, к которому украдкой съездила беременная Луиза. Тогда она не то чтобы верила, просто очень хотела сына не от мужа, верней, чтоб он удался не в Арнольда и не в господина графа…
Первый камень торчал из озера уже совсем рядом, летом он и его более дальний собрат наверняка были серо-зелеными, зима превратила их в глыбы молочного стекла. Если б не опасность свалиться, можно было бы, не замочив ног, перебраться на второй валун, что-то бросить в воду, о чем-то попросить… Госпожа Арамона поправила поддетый под меховую шапочку пуховый марагский платок и невесело усмехнулась. В юности она бы просила закатных тварей о красоте, позже – о ночи с герцогом Алва, а в Октавианские погромы – о жизни для детей, но сейчас из души не рвалось ничего. Явись ей и вправду кто-то всесильный, женщина честно бы забубнила про хорошего жениха для Сэль, удачу для Герарда, здоровье и красоту для младших, она бы не забыла спихнуть Арнольда Зое и попросить помощи при родах для графини Ариго и Юлианы, но это было не то… Не то! Прежнее исступленное желание и готовность отдать всё и больше куда-то делись, а взамен не пришло ничего. Такой жалкой неудачницей Луиза себя не чувствовала даже в ранней юности, да что там юность! Она перенесла и купленного жениха, и обглоданное маменькой приданое; Арнольд – тот свою должность получил, а вот «молодая» осталась без алатских шалей и седоземельских мехов, которые прекрасная Аглая решила не отдавать.
Требовать свои сундуки Луиза не стала, она даже не пожелала матери подавиться, потому что впереди ждал свой дом и своя жизнь. Луиза Арамона рожала, варила варенье, орала на мужа, сплетничала с соседками и думала, что это до смерти, а налаженная жизнь лопнула как яйцо, из которого вылезло нечто переливчато-безумное, ядовитое и при этом крылатое. В два последних года чего только не намешалось, но обиды на всё и за всё до сегодняшнего дня не было, и из-за чего?! Подумаешь, в сердце пусто, лишь бы не в голове. Хороша бы она была, если б била крылышками и пищала, как маменька, хотя у маменьки-то как раз всё от ума: и обиды, и улыбочки, и просьбы…
Тихонько шелестели замерзшие тростники, дрожала вода, по обледеневшим глыбам скользили синеватые отблески, и начинал зябнуть нос. Пора было возвращаться, но Луиза, как последняя дура, таки полезла на обледеневшую каменюку. Ей повезло, она даже не споткнулась. Безнаказанная глупость придала сил, и капитанша перебралась на дальний валун. Сгустившийся туманчик мешал разглядеть как следует, но в стеклянных глубинах что-то поблескивало. Наверняка колечко или брошка… Принесшая их дурочка знала, чего хочет, может, даже получила.
За то, что она сотворила потом, госпожа Арамона любому другому отвесила бы оплеуху. Женщина стащила перчатку и со всей силы царапнула толком не заживший вчерашний порез; показалась кровь, и Луиза, присев на корточки, со словами «пусть всё обойдется» сунула окровавленный палец в ледяную воду.
4
Обделенные дворцовой роскошью залы за полсотни лет обрели сходство с Нохой и Лаик, но безнадежными отнюдь не казались. Арлетта и без Коко предложила бы дюжину уловок, превращавших унылую осень в величественную зиму, но Георгия увела «дорогую Арлину» в звонкие от пустоты анфилады за другим, иначе тут были бы, самое малое, комендант и пара секретарей. Отсутствие посторонних обещало тайный и якобы откровенный разговор, но облегчать Георгии его начало графиня Савиньяк не собиралась.
– Мне кажется, лучшего места для трона не найти, – графиня со всем одобрением, на которое была способна, оглядела почти квадратную комнату с высоченным потолком и хорами. – Похоже, тут собирались устроить домовую церковь, значит, со звуком должно быть в порядке. Если, конечно, позже ничего не замуровали.
– Кто-нибудь проверит, – Георгия подхватила спутницу под руку. – Арлина, я даже не знаю, смеяться мне или плакать. С одной стороны, я безумно рада, что Рокэ жив, а ты не лгунья, с другой… Я в вас с Бертрамом слегка разочарована, правда, странно?