Синий взгляд смерти. Рассвет. Часть вторая

400 год К.С. 15-й день Осенних Волн

1

Арлетта вспоминала юность. Восьмой день и через силу. Вырвавшись из приторной дворцовой паутины, влюбленная девчонка радостно выковыряла из души все, что мешало, а оно, не прошло и пятидесяти лет, взяло и понадобилось.

Графиня неторопливо пила шадди, бродила по старому Арсеналу, стояла у окна, глядя в серенький день, а видела профиль Мориса Эпинэ в дневничке принцессы Карлы и его же вензель, выведенный на запотевшем стекле принцессой Георгией. Когда мэтр Капотта перевел дриксенскую балладу о разлученных жестокими родителями влюбленных, поженивших уже своих детей и скончавшихся в миг их поцелуя на свадебном пиру, ее величество поднесла к глазам платочек. Всё все поняли и принялись гадать, которой из августейших сестер достанется черноокий Морис. Не угадал никто – наследник Анри-Гийома бросился на колени перед Жозиной Ариго. В дворцовом парке, на середине сонета о всесилии любви, который читала королева.

Примеру Мориса немедленно последовали двое его друзей, одним из которых был граф Савиньяк. Загодя предупрежденной о тройственном любовном порыве Арлетте тогда было не до принцесс, но лицо Карлы запомнилось.

Морис женился, однако девицы Оллар не зачахли и разлучницу не извели. Сестрам начали подыскивать женихов, когда Арлетта уже уехала в Сэ. Меньше всего молодую графиню заботило, кому королева в конце концов отдаст дочерей, а она не отдала никому. Не успела. Георгию под венец отправлял уже дядюшка-регент, причем невеста отнюдь не казалась несчастной. О том, что герцогиня Ноймаринен еще и дочь Алисы, как-то забылось, а вот Ли, ожегшись с Фридой, вспомнил. Это Марианна была безопасна, а для Урфриды Бергмарк мог стать и тесен. Последний Эрнани не зря записал, что высокородным дамам свойственно путать любовь к короне с влечением к тому, кто может эту корону поднять. Урожденная герцогиня Ноймаринен была достаточно высокородна.

Арлетта сдвинула портьеры и перебралась к письменному столу. Если Георгия ехала к мужу, она еще пару дней просидит с Рудольфом, но если у герцогини собственные дела, жди приглашения на послеобеденный шадди. Вот прямо сейчас и жди, то есть, конечно же, наоборот! Графиня Савиньяк будет застигнута врасплох и слегка растеряется. Она теряется не хуже, чем Росио пьет, а Бертрам зудит о болячках и астрах, хотя исцеленному Валмону придется подагру чем-то заменить. Или не придется. Проэмперадор вправе вышвырнуть докучливых гостей, не прибегая к уловкам, впрочем, ссориться с Ноймариненами, даже начни Георгия мутить воду, нет резона и ему. Значит, в Эпинэ будут трудности с сырами и рассада, а в Старой Придде – сказочка.

Тут же захотелось написать о хорошо воспитанных змеях, но графиня готовилась извиваться, а не сочинять. История о блохах, порицавших собаку, была почти готова, и Арлетта разложила исписанные листки, открыла спасительную чернильницу и сунула туда перо. Если придут, заработавшаяся хозяйка вздрогнет и посадит кляксу.

Пришли. Чуть ли не с боем часов раздался стук. Сдержанный, дворцовый – здешние слуги и порученцы стучат иначе. Клякса упала куда нужно, графиня Савиньяк досадливо ойкнула и разрешила кому-то войти.

– Арлина, дорогая!

– Георгия? – удивление было почти искренним, радость – не совсем.

– Готова побиться об заклад, ты меня не ждала!

– Я ждала приглашения выпить шадди, – Арлетта присыпала кляксу песком и отодвинула лист. – Завтра или послезавтра.

– Это издевательство? – герцогиня Ноймаринен окинула взглядом письменный стол и уселась в ближайшее кресло. – Я о шадди… Рафиано никогда не признают хорошим сваренное северянами. Арлина, я не могла не прийти первой, ведь я – супруга больного регента, а ты – мать Проэмперадора, бьющего за этого регента волков. Мое приглашение могло показаться попыткой утвердить первенство.

«Арлина»… Как же «маленькая Рафиано» ненавидела изобретенную королевой слюнявую кличку, хоть и держала свои чувства при себе. С падением Алисы исчезли и сочиненные ею прозвища, но принцессы Оллар упорно зовут бывших материнских фрейлин на старый лад. Общее прошлое, о котором не было особой нужды вспоминать. До последнего времени.

– Рафиано никогда ничего не кажется, – Арлетта улыбнулась и тут же сощурилась. – Геора, я не стала лучше видеть, а ты села слишком далеко, лучше перейдем в гостиную и в самом деле выпьем шадди. Очень хорошего.

– Бертрам?

– О да, – графиня улыбнулась со всей мечтательностью, на которую была способна. Она ждала разговора и знала, что легким он не станет.

– Арлина, – Георгия без усилий поднялась, да и выглядела она хорошо. Удайся герцогиня совсем уж в мать, она была бы красавицей, правда, копия Алисы бесила бы не только графиню Савиньяк. – Не хочу лгать, моя истинная цель – твой Лионель, но сперва шадди и немного воспоминаний. Наша юность была яркой и счастливой. Не правда ли?

– Правда. – Спасибо тебе, Арно, за то, что ты пришел… Ты стал счастьем, а все остальное просто жизнью. – Я повстречала в Олларии нашу Одетту, она по-прежнему плачет по любому поводу, а я по-прежнему не терплю рыданий.

2

Лейтенант Тапферхазе щелкнул каблуками и вытянулся; ему было неуютно, тем более что начальство ругалось по делу. Начальство в лице капитана Фельсенбурга при виде покаянного рвения малость остыло и ухватило себя за ошейник – приступ злости явно не соответствовал обнаруженным вездесущим папашей Симоном прегрешениям.

– Ступайте, – хмуро распорядился Руппи. Бруно бы прибавил что-нибудь насчет науки впредь, но Фельсенбург кусался, а не зудел.

Красный, как лучший из раков, подчиненный убрался отводить душеньку на провинившихся. Руппи проводил разогнавшегося Тапферхазе взглядом – настроение лучше не стало, но и не ухудшилось, и вообще подчиненных нужно школить!

– Зверствуешь? – хмыкнули за плечом.

– Так точно, – бодро подтвердил Руппи. Не будь он так зол, подкравшийся был бы «замечен» раньше. – Зверствую.

– Доложил бы подробности, что ли, – хмыкнул фок Хеллештерн. Он был генералом, но молодым, вряд ли старше фрошерских Савиньяков, а Руппи – капитаном, но Фельсенбургом. Это сближало, хотя дистанцию держали оба. – По-человечески доложи и с расстановкой, а то я тоже злюсь.

Вдвоем они двинулись вдоль аккуратных рядов палаток. О причинах генеральской злости капитаны не спрашивают, и Руппи не спросил – Бруно тоже вовсю зверствовал, вернее – занудствовал, что было куда тошнее. Придирки высокого начальства заводят тех, кто пониже, вплоть до выговаривающих своим битюгам обозников. И все же почему так и тянет кого-нибудь убить?

– Так бы кого-нибудь и пристрелил, – поделился сокровенным Хеллештерн. – Надеюсь, ты не сочтешь это советом или намеком. И вообще, я слушаю.

– Сержант Целлер отвечает за состояние ротных лошадей. – Докладывать так докладывать, авось полегчает! – Мы на марше, порядок особенно необходим, а полковой кузнец без можжевеловой не живет. На последней большой стоянке этот бездельник, либо выпив, либо торопясь это сделать, весьма небрежно подковал рейтарских лошадей. Не прошло и недели, как у пары болванов кони захромали, и что, мне теперь самому копыта у всей роты осматривать? За что, интересно, пройдоха Целлер получает свою доплату?

– Все? – участливо, в самом деле участливо, поинтересовался Хеллештерн. Командующий кавалерией, он любил повторять, что проиграть битву может не только генерал, но и коваль.

– Если бы! – фыркнул Руппи. – Вчера мои герои чудом не передрались с соседями-драгунами. У тех что-то пропало – не то зимние плащи, не то сумка с инструментом, обвинили моих, но у обормотов нашлось что ответить. Дескать, вы сами, неделю назад… Потом вспомнили какую-то муку и какую-то девку. Слово за слово… Назревала хорошая свалка, спасибо, сержант Вюнше, есть у нас такой здоровяк, раскидал самых горластых, а кое-кому и зубы надраил. В общем, утихомирил, обошлось без членовредительства.

– Молодец.

– Конечно, молодец, – поморщился Фельсенбург, – только за парнями из первого взвода грешок водится – сопрут и не чихнут. Пусть в этот раз они и ни при чем, но было такое раньше, было… И Вюнше, холера такая, все знает, но ничего не делает, вот чуть до оружия и не дошло.

– Разнос был справедлив, – постановил генерал. – Только уж больно ты разошелся.

– Сам вижу. Будь у меня другое настроение, сказал бы пару слов и забыл – лошадей перековали, драки не случилось… Но вот зол, и все тут!

– А может, ты у нас ясновидящий? – хмыкнул Хеллештерн. – С Торстеном, говорят, случалось.

– Ну уж нет! – запротестовал Руппи, невольно тронув перешедший в его собственность палаш. От болтовни про поединок в стиле первых варитов вяли уши, а понимать, что «львиным» клинком башку оттяпает любой приличный рубака, армия не желала. – И вообще не я один злюсь.

– Но ты злишься мутно, – фыркнул кавалерист. Они дошли до последней палатки, дальше начинались бурые с белыми снежными пятнами поля. – Глянь-ка! Кажется, разъезд кого-то прихватил, это может оказаться любопытным.

«Это» оказалось более чем любопытным, хотя началось все предельно буднично. Высланные вперед разведчики обычным порядком остановили торговцев, двигавшихся с небольшим караваном навстречу армии, на юг…

– С вашего разрешения, – бодро докладывал ветеран-капрал, – мы выспросили, кто, откуда, куда и зачем. Полный порядок, негоциянты как негоциянты, только они с чего-то в голову вбили, что мы на встречу со столичной армией идем… Я, понятное дело, спросил, что за армия такая. Говорят, к Эзелхарду по главному тракту движется. Насколько большая, не знают, видали токмо авангард – стоит лагерем у Асбаха. Если не врут, тысяч пятнадцать, а то и все двадцать. Идут из самого Эйнрехта, пехота, кавалерия, еще и пушки везут.

– Торговцы с вами? – ровным голосом поинтересовался Хеллештерн.

– С вашего разрешения.

– Отлично. – Генеральская рука неспешно потянулась к кошельку: Георг, как и Рейфер, никогда не забывал наградить отличившихся. – Ждите здесь, с негоциантами наготове. Фельсенбург, со мной.

Шли не быстро – на них смотрели, а несколько минут ничего не решало – и молча. Только у самой палатки Бруно Хеллештерн в упор спросил:

– Понимаешь, что это значит?

Руппи угрюмо кивнул. Понимать было нечего – «вождь всех варитов» решил прибрать к рукам Южную Дриксен, и Эзелхард, город оружейников и ткачей, стал его первой целью.

3

– Мне казалось, я знаю про шадди все, но его высокопреосвященство Левий открыл для меня кое-что новое. – Арлетта поставила чашечку и вздохнула. – Я давно так ни о ком не сожалела.

Это – истинная правда, это – откровенность, и это никак не связано с Ли, а кому-то пора начинать настоящий разговор. Начавший проигрывает? Нет, если он – Рафиано.