Рекенштейны

Однажды госпожа Зибах совершенно неожиданно объявила, что она страшно соскучилась в этой глуши и намеревается вернуться в Берлин. Сборы были очень быстры, и несколько дней спустя баронесса и Лилия поселились в прелестной вилле неподалеку от города. Этот кокетливый домик, с двумя башнями по бокам, был окружен садом и отделялся от шоссе высокой бронзовой решеткой.

На другой день их приезда госпожа Зибах велела оседлать верховых коней.

– Поедемте, мадемуазель Нора, я покажу вам окрестности, – сказала она. – Мы можем совершать такие прогулки в течение еще нескольких дней, а как только узнают от моего отца, что я приехала, так и посыплются визиты, и тогда прощай покой и свобода.

День был великолепный, но слишком жаркий, и Лилия внутренне находила весьма странным ехать в самый полдень. С полчаса они подвигались вперед, как вдруг на дороге показалось облако пыли, быстро приближаясь и отражая блеск чего-то металлического.

Баронесса внимательно всматривалась в него и вдруг сильно покраснела и пустила лошадь в галоп. Лилия поспешила за ней и вскоре увидела, что всадник, едущий к ним навстречу, был офицер в кирасирской форме. Приблизясь на несколько шагов, он осадил лошадь, пущенную во весь опор, и, приложив руку к козырьку, крикнул радостно:

– Здравствуйте, кузина! В то же время лошадь Лилии поднялась на дыбы с такой горячностью, что это привлекло внимание офицера к другой амазонке, и он протянул руку, чтобы схватить лошадь за узду; но наездница уже усмирила своего коня и, заставив его описать полукруг, исключила надобность в помощи.

Бледная как смерть молодая девушка наклонилась, лаская лошадь, и старалась овладеть собой, так как в красивом молодом человеке в белом мундире, еще резче обрисовывающем его изящные формы, она узнала Танкреда. С видимым удивлением он устремил взгляд на неподвижное, мрачное лицо незнакомки, но Элеонора прервала это созерцание.

– Вот приятная неожиданность! Я не предполагала видеть вас сегодня, Танкред, но раз вы тут, я вас не отпущу: вы должны обедать и провести весь вечер у меня.

– С большим удовольствием. Я вчера узнал от Лео, что вы возвратились, и вот – прямо с парада; все мои дела покончены.

– Счастливый смертный! Каждый бы желал таких дел, как ваши. Получить такое наследство, какое получили вы от вашего кузена Девеляра! Но виновата! Мадемуазель Берг, позвольте представить вам моего кузена, граф Рекенштейн-Девеляр.

Граф поклонился, приложил слегка руку к каске и еще раз с любопытством окинул взглядом изящную фигуру новой компаньонки и ее красивое бледное лицо с черными сверкающими глазами.

Кавалькада повернула назад и легкой рысью направилась к вилле. Лилия отстала несколько от них, стараясь привести в порядок свои мысли. Какая злая насмешка судьбы – эта встреча в самом доме, где она служила, с человеком, который бежал от нее, отрекся от нее с презрением. По счастью, он ее не узнал, и только рыжие волосы напоминали ему безобразную идиотку.

Когда они подъехали к крыльцу, граф помог кузине сойти с лошади, между тем как Лилии помогал жокей.

– Потерпите с четверть часа, Танкред, я пойду переоденусь, и тогда мы будем завтракать. Держу пари, что вы умираете с голоду, – сказала улыбаясь баронесса.

– Конечно. У меня волчий аппетит. Но скажите, Элеонора, откуда у вас эта молодая девушка, ваша компаньонка? У нее очень оригинальное лицо, – спросил Танкред, провожая глазами Лилию, которая поднималась по лестнице.

– Мне рекомендовали ее. Впрочем, это очень хорошая девушка, деятельная и с большим тактом. Вам она не понравится, потому что у нее рыжие волосы. Ах, Танкред, вы должны будете раз исповедать мне причину этой антипатии к рыжим, – присовокупила она смеясь.

– Я предпочитаю не открывать вам этой тайны. И надеюсь, что никогда не буду вынужден к такому признанию, – отвечал с натянутой улыбкой молодой человек.

Завтрак был подан на террасе. Когда Лилия, переодевшись, спустилась вниз, то нашла баронессу и ее кузена в оживленной беседе. Снова шла речь о полученном наследстве и вообще о счастье, благоприятствующем молодому человеку.

– Счастье, это нечто условное, милая кузина, – возразил граф, разворачивая салфетку. – И как знать, среди всех этих милостей судьбы не таится ли во мне что-нибудь, что снедает и отравляет мою жизнь.

Лилия, сидевшая молча против него, подняла голову, и глаза ее сверкнули насмешкой. Граф заметил это, и мимолетный румянец скользнул по его лицу. Он устремил враждебный, пытливый взгляд на молодую девушку, которая не вмешивалась в разговор и едва касалась кушанья, но, казалось, тоже наблюдала за ним.

«Не будь это смешно, я бы подумал, что эта барышня испытывает ко мне ненависть; с каким-то особым выражением она всматривается в меня. Впрочем, глаза у нее чудные», – сказал себе граф, и, заметив, что Лилия взялась за стакан, чтобы протянуть его лакею, он взял графин и сам налил ей воды. Случайно его взгляд упал на руку молодой женщины, и он увидел у нее на пальце массивное обручальное кольцо. Элеонора, не перестававшая следить за ним глазами, сказала улыбаясь:

– Мадемуазель Нора упорно не говорит – замужем она или невеста. А между тем не носит другого кольца, кроме обручального.

– Быть может, это тайный брак или тайное обручение, – заметил граф с легкой насмешкой.

– Если б у меня была подобная тайна, то, чтобы скрыть ее, не было бы ничего легче, как спрятать этот символический знак. И потом, граф, разве только кольцо служит свидетельством, что человек связан? Кольцо, которое я ношу, – память моего отца.

Голос Лилии был любезен и вежлив, но в ее глазах, обращенных к Танкреду, выражалась такая холодная насмешка, что досада шевельнулась в его сердце; вторично во взгляде и голосе этой подчиненной было нечто вызывающее краску смущения на его лице. Не отвечая, граф повернулся к кузине и возобновил с нею свой разговор, с презрительной небрежностью игнорируя компаньонку.

Молодая девушка оставалась молчаливой и сдержанной, украдкой всматривалась в Танкреда и констатировала, что он имел вид человека пресыщенного, что в глазах его проглядывала холодная надменность и что среди дорогих колец на его красивой белой руке не было обручального кольца. «Негодный человек, фат и обманщик», – говорила себе Лилия, улавливая любовные взгляды, которые молодой человек бросал на свою кузину.

По окончании завтрака Элеонора позволила Лилии уйти к себе до обеда. Со стесненным сердцем и опущенной головой молодая девушка направилась к башне, где находилось ее помещение, состоящее из будуара и спальни. Она села к окну и, прислонив голову к спинке кресла, закрыла глаза, между тем как тихие слезы текли по ее щекам. В груди ее бушевала буря негодования против безжалостной судьбы, которая, отняв у нее все, поставила ее теперь лицом к лицу с этим человеком, богатым, счастливым, независимым, между тем как она, которую он отбросил от себя, как гада, должна была исполнять обязанности наемщицы. Много времени она провела в таком состоянии, наконец встала утомленная и хотела направиться к столу, чтобы прибрать кое-какие вещи, разбросанные на нем. При этом Лилия случайно взглянула в сад, расстилавшийся под окном будуара; с этой высоты можно было видеть все извилины этого маленького парка. Вдруг она вздрогнула и вся вспыхнула. В одной из аллей она увидела баронессу и Танкреда. Они шли под руку, и судя по тому, как граф наклонялся к своей даме и как она прислонилась к нему, не трудно было понять, что они говорили о любви. Затем они сели на скамейку, оба смеялись; вдруг граф обвил рукой талию Элеоноры и поцеловал ее. Был ли то насильственный или добровольно обмененный поцелуй – этого Лилия не могла различить.

Нервным движением она опустила занавес и, кинувшись на диван, спрятала голову в подушки. Она не хотела видеть эту гнусность, эту легкую любовную интригу между женщиной, лишенной всякого достоинства, и человеком без принципов, который, скрывая, что он связан, злоупотребляет доверием женщины, рассчитывающей, вероятно, выйти за него замуж. И она, его жена, не могла стать перед ним, снять с него маску и крикнуть ему: «Обманщик!» Горячие слезы орошали ее лицо. Неведомое ей доселе чувство, едкое и такое мучительное, что она готова была вскрикнуть, терзало ее сердце, потрясало все ее существо.

В эту минуту ей хотелось бы уничтожить Элеонору и его, этого изменника, который, несмотря ни на что, все же был ее собственностью. Эта буря чувств стихла быстро, как всякое сильное возбуждение. «Что со мной? Я сама себя не понимаю, – шептала она, утирая свое воспаленное лицо. – Не безумно ли с моей стороны считать утраченным то, чем я не обладала? Я должна победить в себе это недостойное, необъяснимое чувство; должна быть твердой, так как еще многое ожидает меня».

Лилия встала и хотела приняться за начатое было занятие, но почти тотчас должна была отказаться от этого, так как почувствовала себя нехорошо. В висках стучало; горячая голова, казалось, готова была расколоться. Тяжело дыша, молодая девушка прошла в спальню и легла на постель. Она хотела уснуть, надеясь, что час отдыха подкрепит ее силы, ослабевшие от нравственного потрясения. Вскоре она впала в тяжелый сон; но когда пришли звать ее к обеду, она почувствовала, что положительно не может сойти вниз, и велела просить извинения у баронессы.

После обеда Элеонора пришла узнать, что случилось с ее компаньонкой. Не действительное участие заставило ее это сделать, а скорей желание показать Танкреду, как она добра ко всем ее окружающим.

– Что с вами, моя милая Нора? – спросила она, наклоняясь к ней и дотрагиваясь до ее руки. – От вас пышет жаром. Я сейчас пошлю за доктором.

– Нет, нет, баронесса, бога ради, не беспокойтесь, – отвечала Лилия, с трудом скрывая отвращение и ненависть, снова закипевшие в ее груди. – Это просто нервная головная боль, которая к завтрашнему дню пройдет сама собой, если вы позволите мне остаться весь вечер у себя в комнате.

– Конечно, оставайтесь в постели. Только разденьтесь и распустите волосы, это вас облегчит. Как можно оставлять на больной голове такую тяжесть, как ваши косы! До свидания; я сейчас пришлю вам прохладительного.

Когда баронесса вернулась на террасу, Танкред, сидевший с сигарой за чашкой кофе, спросил небрежным тоном:

– Ну, что случилось с вашей таинственной компаньонкой?

– Бедная девушка, кажется, очень больна, и я думаю, не послать ли за доктором.

– Пошлите к ней Фолькмара. Я видел его вчера; он хотел быть сегодня у вас. В силу того впечатления, которое он производит на своих клиенток, быть может, он своим видом принесет не менее пользы больной, чем его микстуры.

– Перестаньте, Танкред, вы невыносимы. Я, право, была бы очень довольна, если бы Фолькмар приехал.

– Да вот он, кажется, идет, – заметил граф. – У него удивительное чутье! Как только где-нибудь заболеет хорошенькая женщина, он тут как тут.

По аллее, ведущей к террасе, поспешно шел молодой человек высокого роста и щегольски одетый. Его умное, с тонкими чертами лицо внушало симпатию, но большие темные глаза, холодные и ясные, обличали наблюдателя и ученого. Молодой доктор поцеловал руку баронессы, затем дружески поздоровался с товарищем детства, с которым сохранил самые лучшие отношения.

– Здравствуй, Евгений! Много ли ты вылечил сегодня припадков меланхолии, мигреней, бессонниц и главное – сердцебиений? И твое присутствие вызывало или исцеляло их?

– Достаточно, чтобы возбудить ревность в тебе, который причиняет пальпитации такому множеству сердец, не исцеляя ни одного из них, – ответил весело Фолькмар.

– Конечно, он завидует привилегиям, какие дает вам ваша профессия, и общей симпатии, которую высказывают вам дамы. Но довольно об этом. Скажите лучше, доктор, обедали ли вы? Мы только что встали из-за стола, но через четверть часа все будет вам подано, если вы, как добрый друг, скажете мне правду.

– С благодарностью принимаю ваше любезное предложение, баронесса. Меня задержала одна больная, и… я страшно проголодался.

По уходе Элеоноры, вышедшей, чтобы распорядиться насчет обеда, на террасе некоторое время царило молчание. Граф был задумчив, озабочен и вертел в руках сигару, не замечая, что она погасла.

– Что с тобой, Танкред? Ты бледен и дремлешь среди белого дня. Не могу предположить, чтобы ты скучал здесь, – проговорил доктор лукаво. – Так что же с тобой?

– Ничего. Только жизнь так пошла, что порой становится невыносимо, – сказал граф зевая и нервным движением бросил за балкон сигару.

– Ты томишься жизнью, когда природа и судьба так щедро наделили тебя своими дарами. Это показывает, что ты нуждаешься в радикальном лечении. Послушай меня, Танкред, и женись. Тебе двадцать восемь лет, пора тебе пристроиться. Слава богу, ты довольно покутил на своем веку, и теперь на тебе лежит обязательство иметь двух сыновей, чтобы продолжить род Рекенштейнов и род Девеляров.

– Черт тебя подери с твоим советом! Он хуже болезни. Я признаю лишь одно обязательство, а именно: жить как можно приятней. Но вот и Элеонора. Ни слова об этом, прошу тебя.