Mediaгрех

За две недели я обошел кадровые отделы всех местных телеканалов и отправил резюме в адрес тройки федеральных. Волею судьбы, а возможно, этого мне больше всего хотелось, заинтересовались моей кандидатурой на Пятом канале, в эфире которого и вышел злополучный сюжет. Но просили подождать полгода в связи с реструктуризацией. Это мне показалось хорошим знаком. Глядишь, и пнут этого Книжникова к чертовой матери.

Перейдя на заочку, я устроился на курсы телеведущих и актерского мастерства, и новое увлечение захватило меня с головой. С Иркой мы все же помирились, но прежними отношения уже не были. Мы все меньше и меньше проводили времени вместе. В новой реальности в центре моей жизни возникла новая цель, и я уверенно шел к ней, хоть и достаточно медленно. Моим настоящим стали курсы актерского мастерства, мастер-классы по журналистике и бесконечные письма во все телестудии страны.

«Здравствуйте, Максим! Ваше письмо показалось нам довольно интересным. Мы правильно поняли, что вы живете не в Москве? Если есть такая возможность, мы будем рады видеть вас у себя на студии в течение недели. Соберетесь – держите нас в курсе».

Подробностей в письме не было – ни на какую программу меня решили попробовать, ни почему именно меня. Но съемки, телевидение, Москва! Отказаться я попросту не мог.

На деле съемки оказались разовыми, поэтому в Москве я провел всего недели три. Казалось бы, я был намного ближе, чем в Англии, но писем от моей студентки не было. Учеба, подумал я. Первый курс, непривычно, а она же умница и очень старательная. Самому писать было некогда. Когда через две недели я получил свой копеечный гонорар, я был горд как никогда – сам, в столице, на ТВ. Накупил Ирке штук пять яиц «киндер-сюрприз» – она их собирала уже лет несколько, я смеялся над ней, детство, мол. Она обычно на это дулась, но недолго.

Поезд за пятьсот рублей, общий вагон. Прибывает в шесть утра. В семнадцать мне было плевать, как и на чем ехать, лишь бы быстрее, лишь бы…

Подъезд, родной и знакомый, уже просто до мелочей. Какой-то старый диван, на котором мы засиживались ночами, цветок поникший. Алоэ? Фикус? Я в них никогда не разбирался. Взлетел на третий этаж просто бегом, позвонил в дверь. Никто не открывал. Раз, другой, третий… Как же крепко надо спать, думаю, а сам коробку с киндерами держу то так, то эдак – неудобная ни черта. Задолбался, поставил на лестницу. Стою как дурак. Но звоню.

Зашуршало за дверью, завозилось. Я подхватил коробку.

Жутко мне стало сразу. Это была какая-то другая Ирка, не моя.

– М-м-мм… привет… – сонно и безразлично протянула она, полуголая. – Что ты тут делаешь?

От такой реакции я растерялся. Как восьмиклассник стою и вообще ничего не понимаю.

А из глубины еще голос, мужской такой, взрослый:

– Иришка, кто там приперся? Кто это?

Я сначала вообще ничего не понял. Отец, думаю, потом нет, понимаю, что не такой там голос… Ирка стоит, мнется. Глаза блестят, плачет. Но не кричит, просто слезы текут.

Не моя Ира. Чужая, взрослая.

– Что этот ушлепок тут делает? Что это вообще за херня?!

Как будто бомба осколочная в голове… За Иркиной спиной показалась кудрявая башка Книжникова. Здесь он совсем был не похож на телегероя из ящика. Небритый, худой, с перегаром.

– Макс, ты иди лучше домой. – Ирка начала закрывать дверь. Посмотреть мне в глаза она так и не смогла.

Я все понял. Слова здесь были лишние, но ударить ее не смог. Только швырнул ей под ноги эту коробку с киндерами из прошлой жизни и ушел. Не слышал даже, как захлопнулась дверь, ничего не слышал вообще.

Пил потом много. По-детски, по-пацански, водку, на улице, один. Никто ж не знал, что я приехал, родители не знали. Нашел каких-то ребят, забухал уже с ними.

Конечно, пить я потом перестал. Через полгода меня пригласили на канал, не в Москву, на наш, Пятый. Разумеется, я согласился. Проработав год журналистом и переводчиком, получил новую должность: главный редактор и ведущий «Доброго утра». Началась моя работа в кадре. Книжников хоть и не получил по роже, но уволился по собственному желанию. Не без моей помощи. Написав заявление, кудрявчик покинул канал и ушел из тележурналистики навсегда. Говорят, что он занялся привозом и продажей голландских роз. Стал цветочником. Что же, достойное мужское занятие. С Иркой они расстались недели через две после моего визита. С тех пор ее я никогда не видел. Разве что во снах. Только от подружек слышал: по-прежнему любит, вспоминает и ждет. Бла-бла-бла. Смотрит каждое утро мои эфиры. Иногда даже на видео записывает, для архива. А если любила, то почему предала? Ведь я ценил ее улыбку больше собственной жизни. Совсем другим был с ней. Котом наивным. Теперь все по-другому. Мое отношение к Ирке, к женщинам, к любви.

А, черт с ними, с девками. Пока – работа. Первым делом – самолеты.

Глава четвертая. Подобно Хемингуэю

Ну, здравствуй, дорогая моя работа… Странное чувство – еще два дня назад я сидел в прокуренной конуре вместе с десятком других репортеров, а тут раз – и собственный кабинет. Конечно, «творческая личность», «необходимо уединение и идеальная тишина». Только пока, по ходу, не все это понимают. Пока шел по офису, слышал, как в спину шепчут. Особенно рад моему приходу оказался один мерзкий тип. Я еще не понял, кто он, но не удивлюсь, что сейчас я занял его место, его возможное должностное повышение. И, пожалуй, он мечтал об этом отдельном кабинете, который теперь достался мне. Кабинет.

С женской частью коллектива мне весьма повезло. Одна Мариночка чего стоит. Я уже готов подсесть на кофе, как наркоман, лишь бы почаще видеть ее великолепные тити, когда она, наклоняясь, ставила передо мной свой подносик. К сожалению, она оказалась прочно зарезервирована самим Тимуром и, к моему удивлению, по уши в него влюблена. Впрочем, чего там удивляться – было в нем то, что нравится женщинам: ощущение внутренней силы и харизма, низкий голос и взгляд, перекрывавшие не самую сексуальную внешность. Имелась у него и жена, но ее никто не видел и ничего о ней не слышал: жили они, а точнее, сожительствовали ради больного ребенка. Тимур изредка хаживал по телкам, а с Мариной часто посещал дорогие клубы и рестораны, но никого не любил: ни жену, ни ребенка, ни Марину. Единственной всепоглощающей его любовью – была работа.

Вчерашний разговор с Тимуром разбудил в моей голове маленький вулкан. Идей было море, но они никак не хотели склеиваться в единую концепцию. Да еще и этот русый пучок Мариночки стоял перед глазами, заставляя встать кое-что другое, о чем в приличной книге пишут только с точками или звездочками. Я все же собрал мысли в кулак (черт!) и принялся за работу. Схемы, расчеты, кричащие названия, мерзкие маркетологические термины запрыгали на бумаге. Через полчаса я отложил ручку, посмотрел на каракули своих медийных планов и, проматерившись, скомкал бумагу и швырнул ее в форточку. Всё полная лажа, всё не то. Одни шаблоны и статичные диаграммы. От меня явно ждут не этого.

Включил кондиционер, достал из мятой пачки предпоследнюю сигарету и закурил. Вот он я – надежда компании, у меня кабинет с кондиционером и пепельницей, большое кожаное кресло. Я создаю креатив. Как же! Ни хрена не создаю, сижу и пялюсь на дымящуюся сигарету. Окончательно обнаглев, я откинулся в кресле и закинул ноги на стол.

– Ты меня удивил, – сказал вчера Тимур, заполняя обойму патронами, – молодой, дерзкий, это хорошо, но это не главное. – Он с щелчком вставил обойму в блестящую «беретту», передернул затвор и передал пистолет мне. – На, попробуй, с предохранителя снять не забудь.

Я неуверенно взял ствол и пробормотал:

– Тимур, но я как бы не очень умею… Не стрелял я никогда.

– А когда в офисе передо мной свои понты раскидывал, не боялся? У тебя же опыта в рекламе, как у меня в балете, кроме теории, нет ни хрена.

Оп-па…

– Я тебя, сопляка, через пятнадцать минут где можно пробил и все про тебя знаю с десяти лет, как только ты первым в жизни бычком затянулся.

Нокаут. Я уставился на него, открыв рот и сдирая наушники для лучшего восприятия услышанного. Откуда он мог узнать, что я действительно первый раз, в десять лет, покурил стыренные у отца сигареты? Бред, угадал, не может такого быть. Тимур смотрел на меня и ехидно улыбался.

– Да угадал я, угадал, не бзди, это статистика. Но справки я про тебя навел. И мне нужен тот наглый презрительный и неопытный юнец, который сидел у меня в кабинете. Знаешь, что такое опыт? Опыт – это шаблоны, а как только ты начинаешь мыслить шаблонами – ты сам себе строишь преграды. Нет опыта – нет преград. Усек?

Я несколько ошарашенно кивнул.

– Молодец, а теперь смотри, вставай на позицию.

Я встал возле столика для стрельбы.

– Одну ногу чуть вперед, для упора, согни немного руки в локтях, вот так. Курок не дергай, жми плавно, отдача будет, но не большая. Целься – хочешь, одним глазом, хочешь, двумя, насрать, главное – попасть в цель. Давай.

Я зажмурил левый глаз, прицелился и плавно потянул спусковой крючок. Грохот выстрела в закрытом помещении вдарил по ушам, как кузнечный молот. Я практически ослеп от звона в ушах и чуть не выронил пистолет от неожиданности. Наушники! Тимур настолько выбил меня из колеи своим монологом, что я совершенно про них забыл и, как робот, делал все, что он мне говорил. Твою мать! Я потряс головой, приходя в себя. Тимур похлопал меня по плечу:

– Звенит? Звенит, само собой. Вот запомни, Максим, я хочу так же, но в рекламе! Понял меня?

Понял, понял. Звону тебе, Тимур, надо, на весь родной город, – а как?

И в чем понт этих ног на столе, затекают через десять минут. Я убрал начинающие неметь ноги со стола и поморщился при виде последней сигареты в пачке. Надо идти в палатку, что лень. И тут меня осенило. Ну конечно! Звон! Я устрою звон по всему городу! Поставим по всему городу стойки с колокольчиками и таймеры, наймем студентов – промоутеров, и они будут трезвонить в них, например, по три раза в день! По несколько минут, с какими-нибудь спортивными слоганами-кричалками!

Я схватил ручку и начал поспешно, пока идея грелась в голове, расписывать план действий. Итак, ставим стойки с колокольчиками в парках, у входов, на центральной площади, у ресторанов мажорных и возле институтов. В десять утра, нет, лучше в двенадцать около них появляются промоутеры в нашей промо-форме, начинают трезвонить и вещать прохожим спортивные рекламные лозунги. Отлично! Сука, я гений! Слоганы-слоганы… какие?..

«Время не властно над Бадлером». Не. Говно. «Пришло время идти в Бадлер». Тьфу. Еще хуже, надо что-то короткое и емкое. «По ком звенит колокол. Бадлер».

Точно, оно! Как у Хемингуэя. Только без партизанщины. Революция начинается с тебя. Я как маленький захлопал в ладоши от радости и принялся дальше строчить план мероприятий. Два часа спустя, распираемый гордостью, я влетел в приемную Тимура.

– Мариночка, у себя?

Обалдев от такой скорой фамильярности, она не успела ничего сказать, как я уже закрывал за собой дверь кабинета шефа. Тимур говорил с кем-то по телефону, взглядом велел мне сесть и продолжил беседу. Через несколько минут он положил трубку и потянулся, явно довольный разговором:

– А ты, студент, очевидно, не предполагаешь, что я могу быть занят? У меня могут быть серьезные люди здесь, любовница, в конце концов. Чего замер, на первый раз прощаю, хрен с тобой, настроение у меня хорошее. Рассказывай, как обустроился? Как кабинет? На него Сергеич, зам по безопасности мой, полгода зуб точил, а я тебе отдал, это тебе аванс для заслуг будущих. М-да. Ну что молчишь-то, алё? Ворвался как на пожар и замер. Выкладывай, что у тебя.

Честно говоря, я совершенно растерялся. Это со временем я привык к таким резким перепадам: от бурных выволочек за рабочие косяки Тимур моментально мог переключиться на совершенно другие темы, вплоть до анекдотов, – неподготовленных собеседников это выбивало из колеи, чего Тимур, как я подозреваю, и добивался.