Время шутов

КУПОВ. Если хочешь, да… Не в буквальном смысле, конечно. Я не способен выйти на дорогу и чистить карманы, но все-таки и ты, и я, и они, мы все у кого-то что-то берем. У нас тоже, так что пусть тебя не мучают угрызения совести. К тому же, ты ведь и отдаешь всем, в общественном продукте…

ЖУРАВЛЕВ. А я не хочу этого знать, я не хочу ни отбирать, ни отдавать. Лишь одного, чтобы мои сыновья будут жить. И мои внуки, и правнуки… Ты этого не хочешь?

КУПОВ. У меня их пока нет… И от твоего хочу – не хочу, в мире ничего не изменится. Он сотрет тебя и пойдет дальше. Растрепанная импровизация истории – жестокая особа, и не пытайся с ней спорить.

ЖУРАВЛЕВ. А не кажется тебе порой, что твоя отстраненность – это не сила, а слабость… Лучше заводи скорее детей, потом мои слова вспомнишь…

Входят женщины.

ЖУРАВЛЕВА. Вы не скучаете? Похоже, что вы прекрасно обходитесь без нас.

КУПОВ (вяло). Иллюзия… Мы задыхаемся от скуки…

СИНИЦЫН (во время спора он стоял в уютном уголке за фикусом).

Сумерками дня

Летнего, который

Не хочет так темнеть,

С тоской гляжу я, и невольно

Грустно мне…

ЗОТОВА. Алик, это Такубоку?

СИНИЦЫН. Нет, это я…

ЗОТОВА. Ваши стихи?

СИНИЦЫН. Мое настроение.

КУПОВ. Я знаю, почему ему грустно…

ЖУРАВЛЕВ. Ясно, как Божий день. Это намек на то, что нам пора к столу.

ЗОТОВА. Конечно. Все к столу, будем пить чай.

ЖУРАВЛЕВ. И кое-что еще, посущественнее. (Разливает коньяк). По глотку живительной влаги и мир станет прекрасным.

ЖУРАВЛЕВА. Теперь он играет в алкоголика…

ЖУРАВЛЕВ. Машенька, жизнь – это игра. Это ведь одна из твоих заповедей.

КУПОВ. Стоит царства китайского чарка вина,

Стоит берега райского чарка вина,

Горек вкус у налитого в чарку рубина -

Эта горечь всей сладости мира равна.

ЗОТОВА. Дайте немножко отдохнуть Надюше, не забывайте, что женщина любит не только умные речи.

ЖУРАВЛЕВА. Ах, Верочка, разве это мужчины…

КУПОВ. Я обижен. (Выпивает коньяк). За всю сильную половину человечества. Я чертовски обижен и больше ни одной прекрасной строки, только серая проза. Нет, я всегда говорил, что женщине не все дано понять. Не нужно обольщаться, следует признать, что женщина – это прежде всего предмет комфорта для мужчины. И не надо ее заставлять подняться выше этого…

ЗОТОВА. Вот как?

ЖУРАВЛЕВА. Комплимент, достойный моего мужа… Наденька, не стесняйтесь, говорите, спорьте с ними, это они только кажутся на первый взгляд умными.

НАДЯ. Я с удовольствием слушаю.

ЖУРАВЛЕВ. Нет, это не совсем верно. Предметом комфорта сможет стать далеко не каждая женщина. Женщина – это прежде всего источник наслаждения для мужчины.

КУПОВ. В здоровом теле и дух здоров…

НАДЯ. А мужчина для женщины?

ЖУРАВЛЕВА (опережая мужа). Источник неприятностей.

КУПОВ (Журавлеву). Тебя не настораживает этот симптом у твоей жены?

ЖУРАВЛЕВ. Она неискренна… Я вам отвечу, Наденька. Мужчина для женщины – это бог, свет в окошке, суть ее жизни, наконец, ее властелин и ее забота. Иногда даже кормилец… В определенные времена.

ЖУРАВЛЕВА. Забота – несомненно, все остальное, Надюша, сказано для зрителей.

СИНИЦЫН. Мы все вышли из женского чрева и оно же манит нас. Природа целесообразна, избрав способом продолжения жизни слияние двух полов, а не отделение одного от другого. Она замкнула круг: мы появляемся из чрева, а уходим в землю. Природа и женщина – не единство ли?

Пауза.

КУПОВ. Алик, мы поражены… Я знаю, что можно было купить за шестьдесят три копейки… Шестьдесят три коробка спичек.

СИНИЦЫН. Оконное стекло

Задымлено

Дождем и пылью…

Я тоже стал таким,

Какая грусть!

КУПОВ (нарочито недовольно). С тобой невозможно разговаривать. Каково будет тем, кто доживет до того часа, когда ты станешь академиком…

ЖУРАВЛЕВА (Наде). Он тоже играет. (Кивает на Синицына). В юродивого. Здесь все, Надечка, играют. Вы еще не почувствовали приступ тоски?