KGBT+ (КГБТ+)

Прежде чем я сообразил, что происходит, моя воля содрогнулась в легком спазме (это было привычное, наизусть знакомое движение духа, выполненное машинально) и прямо передо мной возникла зеркальная плоскость. Я увидел лицо фарфорового юноши.

Это был я. Новый я. Или, вернее, прежний. Я вспомнил, что в этом мире нет и не может быть настоящих зеркал, поскольку здесь нет ничего, способного отражаться. Зеркала здесь похожи на проекторы, показывающие закрепленный за человеком образ. То есть они все-таки есть, но…

Я был прежде художником, делавшим фехтующие друг с другом куклы – и одновременно мастером фехтования. Но это было еще до банки. А потом Сасаки (то есть я) попал в банку третьего таера и стал говорящей куклой сам. Кажется, мне это даже нравилось.

В дверь постучали опять.

Я вспомнил, что жрецы Синто появились в зале после щелчка моих пальцев. Подняв руку, я щелкнул ими опять.

Дверь раскрылась, и в зал вошла девушка. Очень красивая и совсем молодая, в короткой красной юбке и полупрозрачной белой кофточке.

Она не была человеком в обычном смысле слова. Похоже, она относилась к той же кукольно-фарфоровой расе, что и я сам. На ее милом личике с огромными фиолетовыми глазами и острыми как у сказочного оборотня ушами не было ни одной морщинки. Тонкая талия, длинные ноги, идеальной формы грудь (может быть, слишком крупная для такого юного существа) – и ни малейшего следа обычных недостатков человеческой телесности.

Девушка помахала мне ладошкой и спросила:

– Сасаки, ты меня узнаешь?

У нее был нежный мелодичный голос, такой же фарфоровый, как она сама. Услышав его, я вспомнил, кто она такая.

– Да, оябун… То есть… Да, Кира. Конечно, я тебя помню. Как можно тебя забыть.

– Если ты еще раз назовешь меня словом «оябун», Сасаки, – нежно прошептала Кира, – я отвезу тебя за город в старую авторемонтную мастерскую, зажму твои яйца в тиски, дам тебе пилу и подожгу дом.

– Я просто не поеду с тобой за город, Кира, – сказал я. – Спасибо, что предупредила.

Кира засмеялась.

Когда я жил на земле, я знал это существо как баночного якудзу – он был известен в Токио как оябун Нарита. А когда с помощью Нариты и других якудз я переехал в банку сам, грозные и неумолимые баночные якудзы оказались… девочками из манги.

Кира объяснила, что это был своего рода лечебный косплей, разработанный для якудз лучшими баночными психотерапевтами. Он стал любимым способом бывших гангстеров уйти от последствий своего жестокого прошлого.

Женские гормоны оказались эффективнее любых транквилизаторов, а память о пролитой крови сделалась просто воспоминанием об обычном женском недомогании (как говорили терапевты, подсознательный архив памяти нельзя стереть, не разрушив личность, но можно переместить в шкаф с другой биркой).

Хитрый способ обмануть судьбу и карму. Стать стрекозой и освободиться от ответственности за совершенные личинкой убийства.

Якудзы помогли мне накопить денег на банку, и теперь из верности клану я стал их дружком. Поскольку в прошлом я не был жестоким убийцей, я мог остаться мальчиком и в новом счастливом мире. Но это оказалось довольно утомительной работой, потому что девочек-якудз в нашем клане было много, а мальчик один.

Кира была доброй и покладистой девочкой – всерьез она обижалась только на слово «оябун». Но во всем, что касалось земных дел, она осталась прежним гангстером, и описанная ею поездка в автомастерскую относилась к категории «business as usual». Просто этот бизнес стал теперь игрой.

– Как прошло твое путешествие, Сасаки? – спросила Кира. – Мы с девчонками думаем, может, нам тоже попробовать?

– Это отдельный долгий разговор, – сказал я.

– Он обязательно у нас будет, – улыбнулась Кира. – Ты все-все нам расскажешь, Сасаки. А сегодня приглашаем тебя на ужин в честь твоего возвращения. Мы очень соскучились…

Ее рука опустилась на мой живот и поползла ниже. Я вздрогнул и сел.

Кира звонко засмеялась.

– Ты совсем от нас отвык.

– Нет, – сказал я, – ничего подобного. Просто…

– Что?

– Просто я буду помнить свое путешествие в подробностях всего пару дней. И я хотел бы успеть записать его на память. Как только закончу, я…

– Ты дашь нам все прочесть, – сказала Кира, убирая руку, и на ее переносице на секунду возникла грустная морщинка. – Ты нашел то, что искал?

– А что я искал?

– Я не знаю, – ответила Кира. – Ты в последнее время стал тревожиться, что упустил в жизни самое главное. Или оставил его где-то в прошлых рождениях. Я хотела узнать, нашел ты это главное или нет?

– Я запишу все, что помню, – сказал я, – и тогда вы решите сами, оябун… То есть Кира. А где я могу найти рисовую бумагу?

Кира захихикала.

– Ты правда забыл? Да где хочешь. Надо захотеть, чтобы она там нашлась. То же касается твоей комнаты, одежды и еды – ты можешь сделать все это каким угодно.

Она была права. Блокнот из рисовой бумаги и фломастер-кисточка уже лежали на полу.

Кира погрозила мне фарфоровым пальчиком.

– У тебя три дня, Сасаки. Ровно три дня. Послав мне воздушный поцелуй, она вышла из комнаты.

Я открыл блокнот, снял с фломастера колпачок, закрыл на миг глаза, вспоминая себя-офицера – и вывел:

«В наш грозный двадцатый век с его верой в могущество разума…»

* * *

Отчет написан, и нейросеть уже подобрала для него уместный эпиграф из карбоновой классики.

Мой рассказ кончается теми же словами, какими начинается, а этот постепенно дописываемый аппендикс я не покажу ни оябуну, ни другим якудзам.

Теперь я полностью вспомнил свою токийскую жизнь, где делал боевых кукол для развлечения баночных якудз. В ее конце я совершил харакири семейным мечом, но убил только тело.

Вместо смерти я обрел новую жизнь в банке.

Вполне допускаю, что во время сеанса на аттракционе «Сансара» я действительно вспомнил свою прежнюю жизнь в Бирме. В реальном времени весь опыт занял несколько секунд. Никакой мистики, это популярное на третьем таере развлечение.

Многие верят, что таким образом действительно можно вспомнить прошлую жизнь. Другие считают, что сценарий путешествия составляют скрипт-боты «TRANSHUMANISM INC.», анализируя глубокий профайл клиента – и это всего лишь идеально выстроенное наваждение. Сон, точно подогнанный под ум и душу.

В молодости монахи говорили, что в прошлой жизни я был дзенским послушником, а затем служил в Бирме. Считать это совпадением трудно (хотя скрипт-машина, конечно, могла попросту вытянуть эти данные из моей памяти).

Принять существование живого Бахии в нашем мире еще труднее. Возможно, в прошлой жизни я действительно говорил с бирманскими монахами в джунглях, и даже медитировал вместе с ними – но путешествовать таким образом между мирами?

Если верить моему сну, я прыгнул из Бирмы сороковых годов двадцатого века прямо в выдуманный мною мир, весьма похожий на тот, что рисовало мое воображение. Если так, то вся моя токийская жизнь в качестве изготовителя кукол, мастера меча и подручного баночных якудз – просто фиктивная прокладка, соединительный мостик между реальностями, те самые «корни», о которых говорил старый монах.