KGBT+ (КГБТ+)

В записке он написал, что верит в Прекрасного как в Невыразимого несмотря на случившееся – и надеется, что телесный мрак развеется навсегда, освободив скрытый свет истины.

При его жизни никакого света я не замечал. Он считал нас с Няшей глупым недоразумением, а оказалось, что недоразумением для этого мира был он сам. Надеюсь, что он, как обещала его вера, пришел в себя на третьем таере в ниспосланной ему банке и созерцает теперь славу и истину Прекрасного, которую показывал когда-то нашей доверчивой и доброй маме высоко над закатной Москвой.

Няшу забрала сибирская родня матери (с тех пор я ее не видел и даже про нее не слышал). Меня отдали в интернат при училище Претория, когда мне было пятнадцать лет.

Преторианцев, как известно, лучше всего строгать из сирот.

* * *

У нас в училище открыто брали за образец янычарский корпус, существовавший когда-то в Турции.

Разница была в том, что турки отдавали христианских детей на воспитание в мусульманские семьи, а в Претории предпочитали ребят, конфискованных у неблагополучных родителей ювенальной юстицией. Таких для набора хватало – в какой семье нет проблем, если хорошенько поискать?

В пятнадцать лет мне поставили в череп социальный имплант. Раньше это происходило в более зрелом возрасте, но медики научились делать втулку пластичной – она теперь растет вместе с черепом. Этот день, собственно говоря, я и считаю датой своего настоящего рождения.

Все, что я знал о мире, все мои эмоции и мысли находились прежде в состоянии полного хаоса. А как только в моем черепе просверлили дырку, сквозь нее словно упал свет – и то, что пылилось в лабиринтах извилин, сразу построилось в идеальный как на плацу порядок.

Лучшая аналогия, приходящая мне в голову, – это известный опыт из курса естествознания. На лист бумаги высыпают железные опилки, а потом подносят снизу магнит. Опилки выстраиваются вдоль линий магнитного поля, образуя красивые и четкие узоры вокруг двух полюсов.

Вот то же самое произошло с моей душой после начала имплант-подсветки. Все в ней выстроилось по четким и ровным линиям между полюсами. Полюсов было два, и я с изумлением понял, что они очень напоминают… маму с папой.

Маминым полюсом была сердечная привязанность к тому месту, где меня зачали (я имею в виду не колесо «Сансара», а Россию, или Доброе Государство – как ни назови).

У меня была Родина, и это было важно. Родина была большой, хорошей и справедливой, но немного неуклюжей и простоватой, из-за чего врагам век за веком удавалось возводить на нас клевету. Вокруг нашей Родины простиралась вражеская земля, откуда приходили убивать и грабить, а в промежутках между завоевательными походами вливали в наши души смуту и яд.

Я любил свою землю и живущих на ней людей, не задумываясь, заслуживают они этого или нет. Мое сердце радовалось их успехам и горевало о неудачах, ненавидело наших клеветников…

В общем, этот полюс был похож на маму – во всяком случае, до дела пивной оппозиции (сам я был тогда слишком мал и сужу по рассказам отца).

А вот с отцовского полюса было видно, что я живу в жестокой и несправедливой диктатуре, где власть вместе с собственностью по непонятной причине принадлежит кучке спрятавшихся в банки узурпаторов, и все мы – что-то среднее между их рабочим скотом и картежными фишками.

Еще оттуда казалось, что вокруг нашего острова неправды цветет большой и умный мир, живущий по гуманным и мягким правилам, и именно оттуда к нам приходит свет справедливости и добра.

Как только включилась имплант-подсветка, каждая крохотная частичка моего ума развернулась вдоль новых силовых линий и стала крохотным магнитом сама. И у всякой моей мысли и эмоции появились теперь два тех же самых полюса.

Даже в имени «Салават» присутствовала эта заколдованная двойственность. Папино сало, воткнувшееся в мамину вату. С точки зрения сала злом была вата, с точки зрения ваты злом было сало.

И я не просто совмещал каким-то образом эти полярности. Я был этим противоречием сам. В общем, именно в импланте пряталась когтистая лапа Сатаны (как сказала бы мама), или сложное сердце современной политики, экономики и культуры (как сказал бы папа).

Мой преторианский ум говорил то и другое с одинаковой громкостью.

Что-то похожее происходит со всеми мальчишками и девчонками, когда им вживляют имплант, но в куда более мягкой форме. Подобной полярной расщепленности они не испытывают. Такое случается только с нами, курсантами Претория, и дело здесь в особенностях нашей подсветки.

Для большинства очипованных граждан роковая двойственность русского ума не слишком даже заметна, потому что оба нарратива скрыты под густым потоком имплант-рекламы. А на курсантов Претория рекламу практически не транслируют. Взять с нас нечего – наша покупательная способность равна нулю. Мы едим и спим в казарме, а форму нам выдают.

Мы не сердобольская гвардия, и с уланбаторами нас сравнивать нельзя. Мы не присягали ни бро кукуратору, ни Дяде Отечества. Преторианцы – как бы всемирная полиция, которую баночная олигархия планеты использует совместно, несмотря на свои внутренние противоречия и дрязги. Никто не говорит этого вслух, но на самом деле мы солдаты «TRANSHUMANISM INC.»

В России подсветка делит наши мозги на две строго одинаковые половинки, либеральную и охранительную. Нас можно использовать как угодно, мы универсальны и при необходимости способны поддержать немягкой силой любой актуальный нарратив.

Поэтому все мы немного шизофреники.

Отсюда и высокий процент самоубийств в наших рядах. Не всякий такое выдержит.

Я выдержал. Мало того, именно эта симметричная расщепленность души в конечном счете и сделала меня тем, кем я стал: вбойщиком с ником из четырех букв, известных каждому (это один из моих любимых пиар-врезов – меня, может, знают сегодня уже не все, но каждую из букв знают точно; дело тут в формулировке).

Видели? Помните?

Первая буква всегда синяя, последняя всегда красная. Две остальные окрашивали за время моей карьеры по-разному.

Проверьте себя – знаете ли вы, как расшифровывается мой ник? Сам я давно забыл. Вернее, вариантов столько, что я уже не помню, какой настоящий. Если такой был вообще.

Дальше мне трудно будет рассказывать о себе, не сказав пару слов о времени.

* * *

Эпоха было тревожной и грозной.

С тех пор минуло много лет, поэтому мне придется напомнить читателю, что тогда происходило. Вернее, какие конспирологические теории по поводу происходящего были тогда популярны, потому что доподлинно мы не знаем ничего и поныне.

Смена власти в России – всегда опасное время.

Многие, правда, говорят, что никакой смены власти у нас не бывает, а меняется только караул, то есть одна и та же трансфизическая сущность, которую поэты оптимистично называют небом, а лагерные духовидцы национальным логосом, поворачивается к русскому человеку то жопой, то рылом. Так что система у нас тоже в известном роде двухпартийная.

Возможно, так и есть. Но пока караул меняется, за бардак никто не отвечает, и все, что прошлые полвека собирали колосок к колоску (десять лет за колосок, бро), вдруг куда-то исчезает. Gone with the wind of changes[2 - Унесено ветром перемен.], и власть как бы ни при чем. Ну, максимум родственники и школьные друзья, уж это-то святое. А потом опять колосок к колоску и десять лет за право переписки.

Только не подумайте, что я осуждаю подобную динамику русской жизни. Еще в позднем карбоне Г. А. Шарабан-Мухлюев написал, что российский авторитаризм отличается от западной демократии тем, что в России люди точно знают, кто имеет их сзади, а на Западе населению не сообщают даже этого, показывая каких-то роняющих микрофон негров и играющих в гольф блондинов.

Но есть одно обстоятельство, которого классик не упомянул. В России и близких ей по вектору евразийских смыслократиях каждая серьезная смена караула сопровождается конфискацией сбережений.

Когда на смену бро кукуратору, правившему из банки больше века, пришел генерал Судоплатонов, все развивалось по обычной схеме. Из тюрем отпустили пожилых нетерпил, расстреляли за воровство нескольких провинциальных бонз, а потом устроили великий разворот сибирских финпотоков. Бедным людям бояться было нечего – только хлеб немного подорожал, и картошка тоже. А в банках, там да. Многие серьезно расстроились.

Память бро кукуратора увековечили. О том, что с ним случилось, официально не сообщали, но прошел слух, что он стал Гольденштерном.

Это было очень интересно и необычно: власть впервые заговорила с народом на языке секты Свидетелей Прекрасного (так называется религия нулевого таера, верящая в Гольденштерна как в бога). Для Свидетелей стать Гольденштерном – высшая степень духовной реализации, примерно как нирвана для буддистов (и точно так же никто не понимает, что это значит).

В общем, народу дали понять, что бро кукуратор ушел на покой, а в дамках теперь генерал Судоплатонов, которому немедленно выписали в Думе титул Дяди Отечества.

На самом деле многие догадывались, почему бро кукуратора убрали. «Открытый Мозг» сковырнул его за то, что тот решил изменить расценки на имплант-рекламу.

Все знают, конечно, про пресловутое «Соглашение о Разделе Мозга». В соответствии с ним через импланты граждан Доброго Государства качают два полярных нарратива – враждебный и наш.

Ребята из «Открытого Мозга» программируют русского человека на смуту, потому что мечтают развалить нашу страну. Но их тоже можно понять. Во-первых, сердоболы до сих пор теоретически способны уничтожить весь мир, что не нравится трансгуманистам. Во-вторых, «Открытому Мозгу» приходится платить сердоболам серьезный налог за имплант-рекламу, что стерпеть еще труднее.

Имплант-реклама – основной заработок «Открытого Мозга». Но, чтобы получить лицензию в России, им приходится транслировать сердобольскую версию реальности тоже.

Договориться с «Открытым Мозгом» оказалось не так сложно. Услышав тихое покашливание партнеров, Судоплатонов оставил тарифы прежними. Доброе Государство отошло от края пропасти, и началось обычное для нового правления раскручивание гаек.

Но в этот раз раскручивали не особо.