Венец для королевы проклятых

Глава 7

Наутро Гвендилена проснулась бодрой, здоровой и в прекрасном настроении. Правда, служанки, явившиеся на звон колокольчика, поведали, что она проспала целых три дня без просыпу, так что они даже начали беспокоиться, но Гила велела не тревожить ее.

Сытно позавтракав (голод она чувствовала просто зверский!), Гвендилена приказала подать ей платье и отправилась в покои маленьких принцев. Стоило ей войти в детскую, мальчики с радостным визгом бросились к ней и повисли на шее, едва не сбив с ног.

– Хватит, хватит, вы меня на куски разорвете! – пыталась она урезонить подопечных, но где уж там! Маленькие принцы наперебой пытались рассказать обо всем, что произошло в их жизни, пока Гвендилены не было рядом. Она гладила их по головам, целовала, приговаривала что-то ласковое, чувствуя, как неожиданные слезы подступают к глазам.

– Ну все, довольно, я с вами, я вас не оставлю, – тихо повторяла она, поглаживая детские головки, доверчиво и нежно прильнувшие к ней, – больше никогда не оставлю…

Жизнь вернулась в привычную колею, и это было хорошо. Гвендилена снова приступила к своим обязанностям госпожиалематир,к немалому облегчению для служанок и нянек, которых сорванцы совсем уже замучили своими шалостями и капризами. Словно по волшебству, мальчишки стали такими послушными и вежливыми, что все только диву давались.

Уже на следующую ночь принц прислал за Гвендиленой Яспера. В первый момент она испугалась так, что сердце готово было выскочить из груди, но Хильдегард вел себя как ни в чем не бывало, словно и не было вовсе той поездки натаймери-гивез! В их объятиях снова были и нежность, и страсть, бывало, что засыпали они только к рассвету, утомленные и счастливые. Гила оказалась совершенно права – впрочем, как и всегда.

А совсем скоро Гвендилена стала чувствовать себя как-то странно – груди набухли, все время хотелось спать, тошнило по утрам… Она решила, что снова беременна, и Гила подтвердила ее подозрения.

– Да, девочка, ты права… И что-то подсказывает мне, что на этот раз настойкуарим-вед лучше оставить на полке!

Гвендилена покосилась на знакомую склянку с бледно-зеленой жидкостью. Она знала, что в просторечии эту настойку, изгоняющую плод, называют «слезами шлюхи», и рада была, что Гила не произнесла этого вслух. На миг она снова ощутила горечь на языке и горечь в душе от убийства нерожденного ребенка… Но лишь на миг.

«На этот раз все должно быть по-другому!» – думала девушка, спускаясь по крутой и узкой винтовой лестнице – осторожно и медленно, остерегаясь поскользнуться или оступиться. Ей казалось, что она уже чувствует биение маленького сердечка, и от этого ее собственное сердце наполнялось радостью и надеждой.

Вечером в спальне принца, сидя обнаженная на ложе перед горящим камином, Гвендилена задумчиво смотрела на огонь, раздумывая, как сообщить принцу о своей беременности. Конечно, в последнее время Хильдегард благоволил ей, но кто знает, как он отнесется к такой новости? «Надо выбрать подходящий момент и сказать об этом как бы невзначай, – решила она, – так, чтобы поначалу он принял за шутку! Потом разжигать его любопытство, не говоря ни да, ни нет, а потом…»

Додумать она не успела. Хильдегард ловко схватил ее, бросил на ложе и навалился сверху. От неожиданности Гвендилена вскрикнула:

– Осторожнее!

Принц чуть отстранился.

– С каких пор ты стала такой неженкой, любовь моя? – спросил он, чуть сдвинув брови над переносьем. Как всегда, Хильдегард не любил, когда нему противоречат хоть в чем-то!

Но Гвендилена уже успела взять себя в руки.

– Будь осторожен, дорогой, – кротко вымолвила она, – теперь я уже не одна…

– Не одна? – удивился принц. – О чем ты говоришь?

– Ну такое бывает с женщинами, после того как они разделяют ложе с мужчиной, – улыбнулась Гвендилена, – пока еще незаметно, но скоро…

– Так ты беременна? – быстро переспросил Хильдегард. – Это точно?

Гвендилена лишь кивнула. От волнения ком встал в горле, и она не могла вымолвить ни слова… А принц вдруг просиял такой счастливой, почти мальчишеской улыбкой, что девушка невольно улыбнулась в ответ.

– Иди ко мне, милая…

Он обнял Гвендилену и принялся ласкать, покрывая поцелуями ее шею, плечи, грудь… На этот раз его прикосновения были осторожными и бережными, словно она была драгоценным и хрупким предметом. Наконец, уткнувшись в ее живот – пока еще совершенно гладкий и плоский, – он еле слышно прошептал:

– Знаешь, я рад. Очень рад…

Глава 8

Снова наступила весна и незаметно перешла в лето. В тот год оно выдалось нежарким, дождливым и ветреным, но Гвендилена была только рада – переносить жару ей было тяжело.

Каждый день она чувствовала, как маленькое существо внутри ее растет, становится крепче и все увереннее заявляет о себе! Когда ребенок начал толкаться, она с удивлением и радостью прислушивалась к своим ощущениям и, положив руку на живот, пыталась понять – что он делает? Чего хочет сейчас? Доволен и резвится или, наоборот, сердится? Сотни раз Гвендилена снова и снова пыталась представить себе лицо своего будущего сына – она очень надеялась, что родится мальчик! – но почему-то это у нее не получалось. Ребенок виделся ей каким-то смутным силуэтом… И каждый раз сердце замирало нежно и сладко, и Гвендилена улыбалась той прекрасной, мечтательной,ожидающей улыбкой, что так красит любую беременную женщину.

Единственное, что угнетало ее, это неопределенность дальнейшей судьбы – и своей, и будущего ребенка. Принц Хильдегард был заботлив и нежен, но каждый раз уклонялся от прямых вопросов, когда Гвендилена заводила разговор об этом.

– Пусть сначала родится, любовь моя! – отвечал он со своей всегдашней беззаботной улыбкой. – Не стоит забегать вперед…

Впрочем, когда беременность стала заметной, он официально объявил Гвендиленуматриамаль — своей официальной фавориткой и наложницей, подарив ей золотое ожерелье в знак ее нового положения. Поначалу это обрадовало ее… Впрочем, ненадолго. На людях девушка старалась выглядеть счастливой, и только с Гилой она решилась поделиться своей тревогой.

– Мне страшно… Я не знаю, что с нами будет дальше!

Гила лишь пожала плечами.

– Никто не знает! Потому что мы всего лишь люди, а не боги… Если только они и в самом деле существуют, – мрачно добавила она, – а ты и так получила все, что хотела, девочка! Ну или почти все.

Но Гвендилена все не могла успокоиться.

– Мой ребенок все равно родится бастардом!

Однако добиться сочувствия от Гилы было непросто.

– Лучше быть бастардом принца, чем законным отпрыском дровосека! – отрезала она. – Послушай моего совета – радуйся тому, что имеешь, и не проси большего, чтобы не потерять и это.

У Гвендилены слезы навернулись на глаза. Заметив это, Гила смягчилась:

– Никогда нельзя знать заранее, чем все кончится! Наш принц и сам рожден бастардом, но ведь Людрих все-таки женился на его матери, не так ли? А Хильдегард весь в отца, этого не отнять… Так что не стоит печалиться раньше времени и тем более огорчать свое дитя. Дай ему побыть в мире и спокойствии хотя бы до тех пор, пока не придет время родиться!

«Все еще может измениться!» – прошелестел тихий голос в голове, и Гвендилена отерла слезы. Конечно, как она могла забыть об этом хоть на мгновение?

– Да, ты права, Гила, – вымолвила она, – благодарю тебя!

Листья в саду уже начали желтеть, и трава стала сохнуть в близком преддверии осени, когда из Орны прискакал королевский гонец. Конь его был усталым, одежда в пыли, и по лицу было заметно, что вряд ли этот человек привез добрые вести…

Вручив принцу запечатанный свиток, гонец отправился на конюшню. Он собственноручно расседлал и вычистил свою лошадь, приговаривая что-то на непонятном языке, напоил и задал овса и лишь потом позаботился о себе – потребовал вина, хлеба и жареного мяса, упал на тюфяк в отведенной ему комнате и почти сутки проспал мертвым сном. На следующий день он уехал, так и не сказав никому ни слова.

А к вечеру уже все в замке знали, что король Людрих тяжело болен – давно, еще с начала весны, а теперь настолько плох, что, предвидя скорую кончину, желает отдать последние распоряжения и требует сына к себе.

В замке началась бешеная суета. Готовиться к отъезду пришлось в спешке, и слуги просто сбивались с ног. Хильдегард старался придать себе подобающий вид – озабоченный и печальный… но, впрочем, тщетно. Лицо его отражало смесь надежды и тревоги. Видно было, что принц не слишком расстроен близкой кончиной родителя, но опасается быть обделенным при разделе наследства.

– Я должен ехать немедленно, – сказал он Гвендилене ночью, лежа рядом с ней, – ведь это мой отец!

– О да, разумеется, я все понимаю… – кротко вымолвила она, стараясь отогнать воспоминания о смятых простынях на ложе в спальне короля, чаше сладкого вина из Херионских виноградников и кольце с ядом. – Увы, все люди смертны, и бывает, что нам остается лишь молиться богам!

Впрочем, о чем молиться, Гвендилена предпочла не уточнять и вслух сказала совсем другое:

– Береги себя в дороге, любимый! Жаль, если наше дитя появится на свет в твое отсутствие… а если случится так, что я не переживу родов, знай, что я любила тебя до последнего вздоха и буду любить всегда.

На миг Гвендилена представила себя распростертой на окровавленном ложе, бледной, обессиленной и неподвижной. Голос ее дрогнул, и по щеке скатилась слеза, потом другая… Себя было так жаль, что на миг она действительно поверила, что непременно умрет!

Принц крепче прижал ее к себе, словно опасаясь потерять прямо сейчас.

– Не говори так! Гони прочь дурные мысли – ты молодая, сильная, у тебя лучшая целительница, с чего тебе умирать? – он старался говорить весело и беззаботно, как всегда, но Гвендилена чувствовала, как сердце его забилось чаще, на миг дрогнула рука и в голосе послышалась тревога.

– Да, да, конечно, – она улыбнулась, не отирая слезинок, повисших на ресницах, – ты прав, любовь моя… Но если со мной все-таки что-то случится, молю тебя об одном – позаботься о нашем ребенке… И вспоминай меня иногда.

– Перестань, я приказываю тебе! Как твой господин, – он поцеловал ее в шею, – как твой любовник, – его губы коснулись щеки, – и как отец твоего ребенка! – он поцеловал ее в губы долгим, нежным поцелуем так, что Гвендилена на миг позабыла обо всем на свете, даже о ребенке, что подозрительно притих в животе, словно понимая, что сейчас не стоит мешать.

– Роди сына – и я женюсь на тебе, – шепнул он ей на ухо.

Глава 9

На следующее утро на рассвете принц со свитой покинул замок. Стоя у окна, Гвендилена видела, как кавалькада всадников выехала за ворота. Падали листья с деревьев, на ветру развевалось желто-красное знамя принца, изображающее льва на фоне восходящего солнца, и издалека оно тоже казалось огромным осенним листом… Гвендилена смотрела долго, пока всадники не скрылись из виду. И казалось, там, за холмами, вместе с ними скрылась ее душа.

Дни ожидания тянулись бесконечно – скучные, серые, похожие один на другой. Казалось, время остановило свой бег! Снова зарядили дожди и туманы, и от этого на душе становилось совсем тоскливо. Гвендилена жила словно по привычке – ела, спала, занималась детьми, но иногда казалось, что все вокруг видится ей через мутное стекло, а сама она находится где-то далеко…

Она отяжелела, двигаться ей стало трудно, и по утрам не хотелось подниматься с постели. Впрочем, такое она позволяла себе нечасто – мальчики начинали капризничать и шалить, бесконечно донимая служанок вопросом: «Когда придет наша Гвендилена?»

Однажды принц Римеран подошел к ней, долго собирался с духом и наконец решился.

– У тебя скоро будет ребенок? – очень серьезно спросил он.

– Да… – Гвендилена почему-то смутилась. Хотя для всех в замке ее положение давно было очевидно, но как объяснить это своим подопечным, она почему-то не придумала, надеясь, что они еще слишком малы, чтобы разобраться в происходящем.

А Римеран все не унимался:

– И он будет моим братом?

Гвендилена лишь кивнула.

– Он сын твоего отца, – вымолвила она.

Мальчик улыбнулся. Гвендилена уже привыкла к уродливым шрамам, покрывающим его лицо – настолько, что почти перестала замечать их! – но сейчас сердце больно сжалось от нахлынувшего чувства стыда и вины перед ним.

Рука ребенка потянулась к ее выпирающему животу. Гвендилена хотела было отстраниться, инстинктивно пытаясь защитить свое дитя, но маленький принц лишь погладил ее – нежно, словно любимую кошку.

– Он будет моим братом, – твердо повторил мальчик, – и я всегда буду защищать его!

Глава 10

В одну из ненастных и ветреных осенних ночей, когда дождь стучал в окно, на море разыгрался настоящий шторм и волны с ревом накатывали на камни, словно вгрызаясь в берег, Гвендилена уже собиралась лечь спать, но вдруг послышался тихий стук в дверь.

Посетовав про себя, что уже отпустила служанок на ночь, она тяжело поднялась и направилась к двери… А открыв, невольно отпрянула. Перед ней стояла та самая девочка-замарашка, которая передала просьбу Гилы прийти перед той поездкой натаймери-гивез! На этот раз Гвендилена поняла ее без слов.

– Прямо сейчас? – только и спросила она.

Девочка кивнула и, видимо, сочтя поручение исполненным, убежала, так и не сказав ни слова.

Со вздохом Гвендилена накинула плащ, сунула распухшие, отекающие ноги в удобные разношенные башмаки… Очень хотелось забраться под одеяло, но не идти было никак нельзя, это она поняла сразу.

Обиталище Гилы волшебно преобразилось – повсюду горели свечи и ароматические палочки, полки, заставленные склянками и коробками, были завешены легкой полупрозрачной кисеей, а на столе, застеленном на этот раз кружевной скатертью, красовались кувшин с вином, два бокала и маленькая вазочка с печеньем и сушеными фруктами.

Гила поднялась ей навстречу. Она выглядела странно и непривычно – вместо скромного серого платья на ней было длинное одеяние, вышитое цветами и звездами, волосы, обычно убранные под головную повязку, свободно падали почти до пояса… Только сейчас Гвендилена увидела, какие они длинные – и совершенно седые. В теплом свете свечей казалось, что они струятся и текут подобно расплавленному серебру. На пальцах Гилы сверкали кольца, на запястьях звенели браслеты, а надо лбом на тонком золотом обруче сверкал маленький, но яркий камень, переливающийся всеми цветами радуги. Бледные щеки целительницы окрасил легкий румянец, и на губах играла счастливая улыбка, как у юной невесты в день свадьбы. От прежней Гилы – сухой, жесткой и суровой – в этой женщине не осталось почти ничего.

– Входи, девочка! – сказала она с улыбкой. – Не удивляйся… Сегодня у меня особенный день, и я хочу отпраздновать его с тобой.

– Что случилось? – осторожно спросила Гвендилена, опускаясь на стул.

Гила чуть помедлила.

– Король Людрих умер, – торжественно произнесла она, – выпьем же за это!

Гила налила в бокалы густое темно-красное вино и медленно выпила. Гвендилена взяла свой бокал с некоторой опаской, но отказаться не посмела. Вино оказалось действительно превосходным – сладкое и терпкое, оно пахло солнцем, немного – медом и какими-то травами. Оно было даже лучше, чем то, другое, из Херионских виноградников…

Целительница поставила на стол свой бокал и тут же наполнила его снова.

– Король умер. Все кончено! – повторила она, словно сама еще была не в силах поверить в это.

– Откуда ты знаешь? – спросила Гвендилена.

Гила посмотрела на нее снисходительно и чуть насмешливо.

– У почтовых голубей быстрые крылья! Думаешь, у меня мало должников в этом проклятом замке? Маленький сын сенешаля Претария едва не задохнулся от крупа прошлой зимой… Лекарь Фаргус – старый дурак, а мне удалось спасти малыша, так разве мог любящий отец отказать мне в небольшом одолжении?

Целительница легко, почти нежно погладила Гвендилену по руке.

– Ты умница, девочка, – проникновенно сказала она, – все сделала как надо. Я всегда верила в тебя! Я знала… Да, впрочем, не важно. Хочешь узнать, как это было? Я расскажу тебе!

Больше всего на свете Гвендилена сейчас хотела бы сбежать прочь из этой комнаты, от этой женщины, одержимой своей местью и страшной в своем торжестве, но какая-то сила будто пригвоздила ее к месту. «Сиди и слушай, – шепнул ей на ухо знакомый тихий голос, – так надо, поверь…»

А Гила все пила, опрокидывая бокал за бокалом, и говорила – медленно, чуть прикрыв глаза, будто в полусне:

– Король заболел вскоре после того, как ты уехала из Орны. Поначалу не придал значения, но c каждым днем ему становилось все хуже. Он стал толстым и обрюзгшим… Выглядел так, будто его обрюхатили!

Гила хихикнула, словно девчонка, и от этого у Гвендилены мурашки побежали по спине.

– Ноги его опухли так, что он не мог ходить, – продолжала Гила, – потом в его внутренностях стали образовываться нарывы и язвы… Лекари не могли ему помочь, и никакие снадобья, облегчающие боль, не действовали. Человек более слабого телосложения давно бы умер, не выдержав таких страданий, но, слава всем богам, Людрих был силен и крепок и потому гнил заживо почти полгода. Он корчился, крича от боли, среди гноя и собственного дерьма, так что слуги могли подойти к нему только зажав нос и задержав дыхание. Не знаю, вспоминал ли он про остров Зорвал, про моих братьев и сестер, про моих детей и других, убитых там… Надеюсь, что вспоминал, но даже если нет, я готова смириться с этим. У него было достаточно времени, чтобы подумать о своей жизни!

Гила тряхнула головой, и в этот миг Гвендилена невольно залюбовалась ею. «А ведь когда-то она была дивно хороша собой, просто прекрасна! – некстати подумала она. – И сейчас могла бы быть такой… Если бы не Людрих. Так что поделом ему, старому греховоднику!»

– В конце концов король упал с кровати и уже не смог подняться. Так и умер голый, на холодном каменном полу, в одиночестве, покинутый всеми.

Гвендилена почувствовала, как у нее закружилась голова. На миг ей показалось, что она снова там, в спальне Людриха, рядом с ним, видит его искаженное болью лицо, слышит его крик, похожий на рев раненого зверя, чувствует исходящее от него зловоние и даже ощущает, какая бездна отчаяния окружала его перед смертью. На миг ей даже стало жаль его… Не то чтобы очень, но слегка.

А Гила продолжала – сурово и неумолимо:

– Но и этого мало! Когда его хоронили, тело так распухло, что не поместилось в гроб, так что пришлось спешно делать новый. Несмотря на то что гроб наполнили благовониями, запах был столь сильным, что все прохожие отворачивались и зажимали носы.

Она снова наполнила свой бокал. Глаза ее сияли тихим торжеством, и на губах играла улыбка – легкая, блаженная… И почти безумная.

– В храме, что Людрих построил в честь рождения сына, горели свечи, было жарко… Вельможам, священникам и приближенным короля, вынужденным присутствовать на похоронах, пришлось нелегко! Некоторые даже падали в обморок, будто изнеженные девицы. От жары тело короля распухало все больше и больше, а к концу заупокойной молитвы лопнуло, забрызгав всех гноем и нечистотами. Все, кто присутствовал там, разбежались прочь, не помня себя, троих затоптали насмерть из-за давки в дверях. Теперь оскверненный храм придется освящать заново, а по городу ходят слухи, что король был проклят богами за нечестивый образ жизни. В народе он даже получил прозвище Людриха Зловонного! Некоторым шутникам за эти слова уже отрезали языки, но слово – не птица, и сетью его поймать не так-то просто.

Гила замолчала. Некоторое время она сидела неподвижно, глядя в одну точку, будто в оцепенении… Гвендилена не смела вымолвить ни слова. Наконец целительница заговорила снова – тихо и медленно:

– Что ж, ты исполнила что обещала. Наши счеты окончены, я довольна. Прощай, и постарайся быть счастливой… Если сможешь, конечно.

Она встала, подошла к Гвендилене совсем близко и, склонившись над ней, поцеловала в лоб. Прикосновение тонких сухих губ было холодным, но в то же время и какая-то нежность была в нем…

– А теперь иди, – сказала Гила, и в голосе слышались привычные властные нотки, – время позднее, я хочу побыть одна.

Гвендилена поднялась со стула, радуясь, что разговор наконец закончен и можно пойти спать. Тяжелым, переваливающимся шагом она направилась к двери, но вдруг спохватилась на полпути.

– Послушай, Гила! А что ты собираешься делать теперь? – спросила она.

– А ты еще не поняла? – целительница посмотрела на нее, как на неразумную. – Мои земные дела закончены, долги уплачены, и я отправляюсь под вечную сень Айама.

Она помолчала недолго и мечтательно добавила:

– Там меня ждут… Ждут все, кого я любила когда-то.

– Нет! – крикнула Гвендилена. От мысли о том, что теперь придется искать другую повитуху – и это за несколько дней до родов! – она готова была расплакаться. – Не уходи. Не оставляй меня одну!

– Моя госпожа приказывает мне? – спросила целительница. Она говорила спокойно и ровно, но губы кривила нехорошая усмешка. – Может быть, она прикажет наказать свою рабыню или запереть ее в чулане?

Но Гвендилена уже взяла себя в руки.

– Не приказываю – прошу, – тихо вымолвила она, – останься со мной, пожалуйста, ты нужна мне!

– Правда? – Гила как будто растерялась. – Ты и в самом деле хочешь этого?

– Да!

Лицо Гилы дрогнуло. Казалось, треснула каменная маска, и под ней показалось живое человеческое лицо – всего лишь на миг, но все же.

– Хорошо. Если ты просишь, я буду рядом с тобой… По крайней мере, какое-то время.

И, взглянув на ее огромный живот, со вздохом добавила:

– Пойдем, я провожу тебя, чтобы ты не споткнулась на лестнице! Только накину что-нибудь. Этот замок не видел меня такой и больше уже не увидит.

Глава 11

Гвендилена считала дни до возвращения принца Хильдегарда. Ей очень хотелось, чтобы он был рядом, когда ребенку придет время появиться на свет. В мечтах она видела, как Хильдегард берет на руки их новорожденного сына, как любуется им, потом целует ее, благодарит, а потом…

«Роди сына – и я женюсь на тебе!» Эти слова Гвендилена вспоминала снова и снова. Снова и снова она пыталась понять, выполнит ли принц свое обещание или предпочтет забыть о нем?

Но все получилось иначе. Ночью, накануне древнего праздника Самайн – Дня, когда умирает солнце, Гвендилена долго не могла уснуть, ворочаясь в постели с боку на бок под тоскливое завывание ветра. Когда она наконец закрыла глаза, сон оказался нехорошим, тревожным… Ей снилось, что из-под ее кровати вылезла огромная змея и, обхватив ее тело, сжимает все сильнее и сильнее.

Гвендилена закричала от боли и ужаса и проснулась. За окном было темно, вой ветра и шум моря сливались в единый протяжный гул. Девушка почувствовала, что постель под ней почему-то стала мокрой… Потом низ живота схватила резкая боль, и Гвендилена застонала.

«Началось, – сообразила она, – значит, я рожаю…»

Превозмогая боль, Гвендилена ощупью дотянулась до колокольчика на столике у кровати. На звон прибежали заспанные служанки. Одна из девушек зажгла свечу, но пламя почему-то трещало и чадило, грозя вот-вот погаснуть.

«Ну почему все так получилось? Ночь перед Самайном – недоброе время…» – подумала Гвендилена. Ей почему-то вдруг стало по-настоящему страшно, и служанки в длинных ночных рубашках с распущенными волосами показались похожими на стаю всполошившихся привидений – тех, о которых когда-то рассказывала старая Аливель…

– Что с вами, госпожа? Вам плохо?

– Гилу! Позовите Гилу, быстрее… – выдохнула она, как только боль отпустила на миг.

– Да, конечно, разумеется…

Лиа, самая расторопная из служанок, поспешила выскочить за дверь. На лице девушки явственно читался страх, озабоченность… А еще – облегчение от того, что ей не надо больше находиться здесь, рядом с госпожой, которая корчилась на постели, кусая губы.

Время ожидания тянулось бесконечно. Боль росла, усиливалась, и совсем скоро Гвендилена уже не могла сдерживать крик, рвущийся наружу из глубин ее существа. Служанки бестолково суетились вокруг, предлагая то поправить подушку, то принести воды, то натереть виски ароматическим уксусом… «Дуры… Еще бы сделали прическу и нарумянили щеки! Ничего больше не умеют, – с тоской думала Гвендилена, чувствуя приближение очередной схватки. – Ну когда же наконец придет Гила? Я умру здесь без нее!»

Целительница вошла, как всегда, беззвучно. Несмотря на поздний час, она выглядела серьезной, собранной, аккуратно одетой и готовой ко всему. Судя по тому, что свеча не сгорела и на треть, времени на самом деле прошло не так уж много…