Венец для королевы проклятых

Глава 4

В тот год лето выдалось особенно жарким. Люди и животные изнывали от палящего зноя, множество рек и ручьев обмелело так, что даже курица могла бы перейти их вброд, не намочив перьев, и посевы горели на корню.

Напрасно во всех храмах священники возносили молитвы о дожде, напрасно крестьяне устраивали шествия, неся в руках ветки деревавелс, что почиталось как священное древо милосердного и доброго бога Реодана, подателя счастья и благополучия… А по глухим отдаленным деревням люди тайно творили запретные обряды с жертвоприношениями Подземным богам, известные еще со времен Темной древности.

Призрак грядущего голода встал во весь рост, протягивая свои костлявые руки. Отчаявшимся жителям оставалось только молиться, уповая на волю богов… И надеяться на милосердие короля, на то, что он позаботится о подданных.

Но и во дворец пришла беда.

Дневная жара сменилась вечерней прохладой, с моря подул легкий ветерок, но это не принесло облегчения. Раскаленные за день камни остывали медленно, отдавая тепло, но не потому во дворце как будто стало нечем дышать.

Уже несколько дней здесь царит мрачная и тревожная атмосфера. Не слышно музыки, приспущены знамена, зеркала завешены кисеей… Все придворные и слуги одеты в темно-серые одежды без каких-либо украшений, дамам запрещено пользоваться духами, красить губы, подводить глаза и делать прически. Люди скользят по дворцовым коридорам, словно тени, ходят, не поднимая глаз, говорят тихо, словно боясь спугнуть или разбудить кого-то.

Все знают – король тяжко болен, он при смерти… Всего лишь стакан воды со льдом, выпитый в жаркий полдень, – и вот теперь его сжигает лихорадка, грудь вздымается с тяжелыми, мучительными хрипами, и каждый вздох может стать последним.

Поначалу Хильдегард даже не обратил внимания на свое недомогание – говорил, что он просто устал и ему надо выспаться хорошенько. Однако уже на следующий день он не смог встать с постели, жаловался на жестокий озноб – и это в жару посреди лета! – требовал затопить камин и подать ему горячего вина. Придворный лекарь Седрах приготовил микстуру и пустил королю кровь, но это не помогло, жар лишь усилился и к заходу солнца король впал в беспамятство.

Сначала он бредил, метался, кричал и порывался куда-то бежать, но вскоре затих, и лишь тяжелое, хрипловатое дыхание говорило о том, что Хильдегард еще жив.

Сидя рядом с постелью, Гвендилена держала мужа за руку, ловя каждый вздох и отчаянно боясь, что именно он окажется последним. Рядом Гила отсчитывала какие-то капли из пузырька темного стекла в склянку с водой… Гвендилена приказала прогнать лекаря и позвать ее, не считаясь с дворцовым этикетом, но, судя по лицу целительницы, по ее взгляду и плотно сжатым губам, дела у Хильдегарда были совсем плохи.

Гила аккуратно закрыла пузырек, потом встряхнула склянку и, приоткрыв рот короля, ловко влила жидкость ему в горло. Хильдегард закашлялся – на миг показалось даже, что он вот-вот задохнется! – но скоро снова затих, дыхание его успокоилось и вроде бы даже стало более ровным и глубоким.

– Я сделала что могла, – устало сказала она, – будем надеяться, что он переживет эту ночь.

Гила подошла к Гвендилене, положила ей руку на плечо.

– Иди поспи немного! – с неожиданной теплотой сказала целительница. – Тебе надо отдохнуть. Я останусь здесь, и, если… – голос ее чуть дрогнул, но она справилась с собой, – и, если будет нужно, я пошлю за тобой.

Гвендилена лишь упрямо покачала головой.

– Нет! Я не могу оставить мужа.

Но Гила была непреклонна.

– Иди. Тебе надо отдохнуть… И покормить малыша.

Гвендилена вздрогнула, словно пробудившись от глубокого сна. Только сейчас она ощутила, как распирает груди от прибывшего молока… Даже платье мокрое. Гила права, нужно бежать, маленький Ригор, наверное, плачет!

Она быстро шла по коридору, и стук каблучков ее туфель отдавался гулким эхом в тишине. Мысль о том, что драгоценный и долгожданный сын страдает без нее, кричит на руках у нянек, а может быть, уже заснул голодным, жалила ее, как жалит овод корову в жаркий день на лугу, гнала вперед…

До ее покоев оставалось совсем немного, когда на пути Гвендилены словно из ниоткуда выросла высокая мужская фигура. В первый миг она даже испугалась, но тут же вздохнула с облегчением, узнав Альдерика.

– А, госпожа Гвендилена! – улыбнулся он. – Как поживает мой отец? Как его здоровье?

– Мы надеемся на лучшее, – сухо ответила Гвендилена, – и молимся за его выздоровление.

Она хотела идти дальше, но Альдерик и не думал посторониться.

– В самом деле? – осведомился он, насмешливо подняв бровь. – А я слышал, дело обстоит совершенно иначе! Вы прогнали от постели моего отца почтенного и опытного лекаря, чьи заслуги признаны даже в Академии всеобщего знания, а вместо него привели весьма сомнительную особу – рабыню, привезенную из диких мест, какую-то знахарку! Про нее говорят всякое – например, что она знается с темными силами… А еще, что умеет готовить яды. И если мой отец умрет, возникнут весьма обоснованные подозрения. Как вы думаете, долго ли сможет Гила отрицать свою вину на допросе? Или, может быть, захочет облегчить собственную участь чистосердечным признанием и откровенно расскажет о том, кто и зачем приказал ей убить короля?

Гвендилена застыла на месте, не в силах произнести ни слова. Неожиданное обвинение было слишком уж чудовищным… А главное – выглядело вполне правдоподобным.

Хотелось крикнуть: «Да как ты смеешь! Я пыталась спасти своего мужа!» Но Гвендилена молчала, глядя в холодные голубые глаза юнца, которого когда-то качала в колыбели.

Альдерик выдержал короткую паузу и произнес, чуть понизив голос, почти заговорщически:

– Но разумеется, этого можно избежать… Я ведь не забыл, что вы заботились обо мне и брате долгие годы. К тому же мне не хотелось бы порочить память отца и омрачать начало своего правления.

Гвендилена насторожилась. «Сейчас он скажет, что ему нужно от меня, – поняла она, – надо слушать и молчать, чтобы случайно не выдать своего горя и гнева, не сказать ничего, о чем я буду жалеть потом!»

Так и вышло. Сдвинув у переносья тонкие, как у девушки, брови, Альдерик говорил, отчеканивая каждое слово:

– Я не стану расследовать обстоятельства смерти отца, если вы покинете дворец – и Терегист тоже! – сразу после похорон. Например, вы можете отправиться в ваше родовое поместье… Кажется, Амслев? Я, правда, забыл, где оно находится, но это не важно!

О том, где расположено поместье, дарованное ей перед свадьбой, Гвендилена не имела ни малейшего понятия и не стремилась узнать. А вот теперь, похоже, придется!

Но Альдерику и этого было мало.

– А может быть, вам стоило бы подумать о монастыре, как надлежит скорбящей вдове благородного происхождения? – осведомился он. – Провести остаток жизни в молитвах и благочестивых размышлениях после смерти горячо любимого супруга – разве это не достойный удел?

Гвендилена сжала кулаки так, что ногти впились в ладони. «Ах ты, щенок! – думала она. – А ведь когда-то я меняла тебе пеленки… Надо было придушить тебя в колыбели или выбросить в окно!»

– Вы можете не тревожиться, я сумею достойно позаботиться о семье, – Альдерик заговорил мягко, словно и в самом деле хотел утешить ее, – своих сестер – обеих сестер! – подчеркнул он, – я выдам замуж и наделю приданым, старший брат уже выбрал свой путь, скоро он вступит в орден… Может быть, и младший через несколько лет захочет последовать его примеру, явив пример братской любви?

Пол закачался под ногами у Гвендилены. При мысли о том, что ее могут разлучить с крошечным сыном, она почувствовала себя так, словно у нее сердце вынимают из груди – еще живое, бьющееся, трепещущее сердце!

Словно уловив ее мысли, Альдерик продолжал:

– А о младенце – кажется, его зовут Ригор? – сумеет позаботиться моя мать, когда вернется во дворец. Она всегда была добра и милосердна…

Он чуть помедлил и повторил зачем-то:

– По-настоящему добра.

Гвендилена почувствовала, как ей застилает глаза багровая пелена гнева. Если бы ярость могла убивать, Альдерик уже лежал бы мертвый на полу!

– Мой муж еще жив! – крикнула Гвендилена. – Не смей хоронить его раньше времени!

Голос ее звонким эхом раскатился под дворцовыми сводами. Даже Альдерик замолчал, застыв от изумления. Одним движением руки Гвендилена отодвинула его с дороги и зашагала дальше.

Туда, где ждал ее сын.

Глава 5

– Госпожа королева, проснитесь!

– М-м… Что такое?

Гвендилена открыла глаза и обнаружила, что заснула одетая, с маленьким Ригором у груди. Солнце стояло уже высоко… Малыш безмятежно посапывал, чуть улыбаясь во сне, чмокал крошечными губками, и Гвендилена невольно залюбовалась им.

– Госпожа королева… – чья-то рука осторожно коснулась ее плеча, – простите, но король…

Вспомнив события вчерашней ночи, Гвендилена невольно вздрогнула. Она быстро застегнула платье на груди и села на ложе.

– Что с моим мужем? – спросила она. – Что с ним? Говори скорее!

Только сейчас она увидела, что все ее фрейлины, служанки и няньки маленького Ригора собрались вокруг. На лицах женщин сияли радостные улыбки… Но главное – все они были в обычной одежде, а не темно-сером «полутрауре»!

И Гвендилена поняла все.

– Его величество пришел в себя! – торжественно провозгласила Альдена, старшая из придворных дам. – Лекарь говорит, что это чудо, но он жив и будет жить. Его величество желает видеть вас, чтобы выразить свою любовь и признательность, госпожа королева!

Гвендилена чувствовала, как по щекам текут слезы, и не вытирала их. Все, что было с ней прошлой ночью, отступило куда-то далеко, рассеялось, как ночной кошмар, растаяло, как тает снег на весеннем солнце…

Но не совсем. Где-то далеко, в глубине сознания, осталась маленькая черная точка, напоминающая о пережитом страхе, беспомощности, гневе и отчаянии. Гвендилена чувствовала, что никогда, до самой смерти не сможет забыть об этом, и знала, что это было правильно.

– Да, конечно, – чуть слышно вымолвила она, – подайте мне платье – то, с золотыми кружевами… Я хочу, чтобы мой супруг увидел меня красивой.

Гвендилена бережно передала младенца на руки няньке. Удивительно, но маленький Ригор продолжал безмятежно спать! Служанки радостно захлопотали вокруг нее – принесли платье, помогли переодеться, затянули шнуровки на спине и рукавах, быстро и ловко уложили волосы в прическу с косами – ту, что Гвендилена особенно любила. Потом на маленьком столике они разложили несессер с духами, помадами и притираниями и принялись румянить ей щеки, подводить глаза и губы, подкрашивать брови специальной кисточкой…

Взяв в руки зеркало, Гвендилена осталась довольна собой. На лице не осталось и следа от тревоги последних дней – напротив, оно сияло свежестью! Конечно, большей частью это была заслуга умелых рук служанок и снадобий в маленьких баночках, но стоит ли об этом думать?

– Благодарю, – Гвендилена чуть улыбнулась, – вы хорошо поработали. А теперь пора – мой муж, мой господин и король ждет меня!

Прежде чем войти в покои Хильдегарда, Гвендилена отослала сопровождающих ее придворных дам… И чуть замешкалась на пороге. Король, лежащий в постели, чуть приподнялся навстречу ей. Он выглядел слабым, изможденным, но в его глазах сияла такая любовь и радость, что Гвендилена невольно почувствовала, что вот-вот заплачет.

– Ты прекрасна, дорогая! – вымолвил он. – Оставь нас, Седрах, я хочу побыть наедине с супругой.

Лекарь попытался было возразить, но один взгляд короля заставил его вжать голову в плечи и шмыгнуть за дверь.

Гвендилена подошла ближе, села на постель. Она взяла руку короля, поразившись про себя, какой худой, бледной и бессильной стала эта рука, и уткнулась лицом в ладонь. Неожиданно для себя самой, она расплакалась, нимало не заботясь о том, что с таким трудом и тщанием наложенная косметика растечется по лицу. Теперь это было совершенно не важно…

– Только ты и я, навсегда, – тихо вымолвил Хильдегард, поглаживая ее волосы, и, помолчав, словно для того, чтобы набраться сил, добавил: – Благодарю тебя.

Глава 6

Хильдегард вскоре выздоровел, но таким, как прежде, уже не стал. Казалось, после болезни что-то надломилось в нем… И надломилось необратимо.

Он стал осторожен и медлителен, словно старик, и, бывало, подолгу сидел у окна, устремив невидящий взгляд в пустоту. Если его неожиданно окликали, он вздрагивал всем телом, как человек, которого внезапно разбудили, и какое-то время испуганно озирался по сторонам, словно не вполне понимал, где находится.

Плечи его сгорбились, волосы висели тусклыми безжизненными прядями, возле губ залегли скорбные складки… Но главное – король совершенно утратил всякий интерес к жизни! Больше не слышно было во дворце музыки и песен, веселые пиры превратились в унылые трапезы, большей частью проходящие в молчании, а о том, чтобы сесть на коня или отправиться на охоту, он и вовсе уже не помышлял.

Теперь он все больше времени проводил в молитвах и размышлениях, даже начал читать книги – в основном, сочинения мудрецов древности, – чего раньше за ним никогда не водилось. Из своих роскошно убранных покоев он перебрался в небольшую комнату, больше напоминающую монашескую келью, где помещались только узкое и жесткое ложе, стол и книжный шкаф. Бывало, что король что-то писал по ночам, но никому не показывал свои записи.

Когда стало очевидно, что из-за засухи и неурожая страна оказалась на пороге голода, Хильдегард приказал растворить королевские амбары и раздать зерно нуждающимся. Для тех, кто совсем ослабел, он приказал открывать специальные приюты, где людей кормили бесплатно. Чиновники, ведающие этой благотворительностью, сказочно обогатились, но многим голодающим королевская милость спасла жизнь, и в народе Хильдегарда считали чуть ли не святым.

Однако он сам стал совершенно равнодушен и к почестям, и к народной любви. Лишь иногда Хильдегард немного оживлялся, прогуливаясь по берегу моря с принцем Людрихом, своим любимцем. Мальчик поначалу удивлялся изменениям в поведении отца, но перечить не смел, а вскоре и сам полюбил эти неспешные прогулки и долгие беседы.

С Гвендиленой король был неизменно добр и внимателен, часто говорил о своей благодарности и любви… Но ложе с ней больше не разделял. По вечерам он иногда заходил в ее спальню, чтобы пожелать доброй ночи – видимо, ради соблюдения приличий! – но надолго не задерживался. Напрасно Гвендилена пускала в ход свои чары, напрасно подмешивала зелье Гилы мужу в питье. «У меня уже есть четверо сыновей!» – повторял он и с неизменной горечью прибавлял:

– Вполне достаточно, чтобы когда-нибудь развязать междоусобную войну.

В начале зимы, незадолго до праздника Йома, Хильдегард принял посла из королевства Корн-Селор и долго с ним о чем-то говорил за закрытыми дверями. А на празднике было объявлено о помолвке Амаласунты с молодым Претекаром, сыном и наследником короля Илотиса. Увидев портрет принца – а он был весьма хорош собой! – принцесса запрыгала и захлопала в ладоши, словно маленькая девочка, получившая желанный подарок. Отец поцеловал ее в лоб, потрепал по голове… И, позвонив в маленький серебряный колокольчик, приказал:

– Несите!

Видимо, это сюрпризы праздника еще не кончились… Гости и придворные замерли в ожидании. Четверо дюжих молодцов на большом подносе внесли нечто, накрытое тонким полотном, и поставили на стол перед королевской четой.

– Что это? – удивилась Гвендилена.

– Это мой подарок! – таинственно произнес Хильдегард и сделал знак слугам.

Они осторожно подняли полотно, и все собравшиеся ахнули от изумления. Перед ними был замок Кастель-Мар, с большим искусством сделанный из марципана, засахаренных фруктов, орехов, разноцветного желе и бог знает чего еще.

Хильдегард улыбнулся, видимо, довольный произведенным эффектом. Он выразительно посмотрел в сторону Артрасила – главного королевского делопроизводителя – и тот с поклоном передал Гвендилене пергаментный свиток, скрепленный красной сургучной печатью с гербом.

– Этот замок я дарю тебе, моя дорогая жена, в знак моей любви и признательности. Здесь мы впервые встретились и полюбили друг друга, здесь была наша свадьба, здесь родились наши дети, наши Луна и Солнце… Теперь он твой по праву!

«И мне не придется отправляться в поместье Амслев, где бы оно ни находилось, – с горечью подумала Гвендилена, – если только твой сын и наследник не сочтет нужным казнить меня, посадить в темницу или отправить в монастырь на следующий день после того, как тебя не станет!»

Но вслух она сказала совершенно другое:

– Благодарю тебя, мой супруг и король! Твой дар прекрасен, но твоя любовь для меня драгоценнее всего на свете…

Все присутствующие шумно зааплодировали, Хильдегард обнял и поцеловал ее – торжественно и церемонно, но губы его были холодны и тверды, а в теле не было и намека на жар и трепет мужчины, который прикасается к любимой женщине.

После праздника король сделал щедрое пожертвование ордену и наделил младших сыновей богатыми и плодородными землями. Альдерику это не особенно понравилось, он даже процедил сквозь зубы что-то о том, что, если и дальше так пойдет, его внукам придется править королевством размером с мышиную нору, но идти против воли отца, разумеется, не посмел – по крайней мере, пока.

Казалось, Хильдегард торопился поскорее покончить с земными делами, чтобы отправиться в Далекие поля с легким сердцем… А Гвендилена не находила себе места от тревоги и тоски. Напрасно она просила помощи у Гилы, молила ее дать королю какое-нибудь зелье, что сделало бы его прежним, возбудило волю к жизни, но Гила лишь покачала головой.

– Я не бог, – пожала плечами целительница, – тот, кто ступил под сень смертного древа, уже не принадлежит этому миру… По крайней мере,не совсем принадлежит. Никто не возвращается таким, как был, и не в моей власти исправить это.

Видеть, как Хильдегард тихо угасает день за днем, было мучительно, но будущее пугало Гвендилену еще больше. Остаться вдовой, когда королем станет Альдерик, было смертельно опасно и для нее, и для малыша Ригора! Амаласунта – другое дело, скоро она выйдет замуж, отправится в Корн-Селор, и для нее начнется новая жизнь, судьба Людриха Гвендилену не особенно волновала, но при одной только мысли о том, что ее могут разлучить с младенцем или причинить ему вред, она чувствовала, как превращается в зверя – волчицу или медведицу, что готова разорвать кого угодно, защищая своего детеныша. Отец когда-то говорил – в лесу нет никого опаснее, и только теперь Гвендилена понимала почему!

Нужно было предпринять что-то как можно скорее, пока Хильдегард еще жив. Если бы королем стал принц Римеран, все было бы иначе – он-то по-прежнему любил и уважал ее, души не чаял в младшем брате, Людрихе, и сумел бы поставить Альдерика на место… Но Римеран дал обещание вступить в орден и не отступит от своего слова.

Конечно, все разрешилось бы само собой, если бы Альдерик умер… И желательно, чтобы его смерть выглядела естественной. Гвендилена часто вспоминала Гилу и кольцо с ядом. Как-то она даже завела речь на эту тему – осторожно, издалека… Но Гила лишь смерила ее ледяным взглядом и процедила сквозь зубы:

– Можешь считать, что я ничего не слышала, но больше не говори со мной об этом.

И, помолчав, добавила:

– А лучше – даже не думай.

Поначалу Гвендилена разгневалась, но, поразмыслив, поняла, что целительница, пожалуй, права. Если ее коснется лишь тень подозрения – все пропало! Что тогда будет с маленьким Ригором? И помолвка Амаласунты с принцем Претекаром неминуемо расстроится… Кто захочет взять в жены дочь отравительницы?

Гвендилена думала об этом почти постоянно, часто ворочалась с боку на бок ночами, прикидывая, что предпринять, и не находила ответа. Но, как это обычно бывает, все произошло совершенно неожиданно.

Глава 7

Стоял теплый весенний вечер. В небе над морем догорал закат, казалось, что солнце стремится слиться со своим отражением в воде… В воздухе пахло чем-то сладким и грешным, дразнящим и вкрадчивым, невероятно притягательным и лживым насквозь, словно обещание любви из уст красивого проходимца.

Но Гвендилене было не до любви. Отпустив служанок, она сидела перед большим зеркалом, собираясь отойти ко сну. С тех пор как малыша Ригора отлучили от груди и бдения у колыбели ушли в прошлое, Гвендилена полюбила одиночество… Несмотря на то что, в соответствии с дворцовым этикетом, служанки и фрейлины должны были находиться при ней неотлучно, чувствовать рядом чужое присутствие день и ночь ей стало просто невыносимо.

Выход нашел мастер Броквур – талантливейший механик и изобретатель. Долгое время он подвизался в Академии всеобщего знания, но отчего-то рассорился с ректором и согласился на щедрое предложение Хильдегарда стать «королевским придворным мастером». Благодаря ему во дворце появился и водопровод, так что теперь слугам не нужно было таскать воду из колодца, и лампы, не оставляющие копоти, от которых ночью было светло почти как днем, и еще много хитроумных диковинок.

В спальню Гвендилены он провел звонок – стоило лишь дернуть за шнурок у изголовья кровати, как в комнате прислуги звенел колокольчик и кто-нибудь из девушек являлся на зов, взяв ключи от королевских покоев в особом шкафчике. Гвендилена находила это изобретение очень остроумным и полезным – удобно, когда слуги находятся на расстоянии вытянутой руки и в то же время не обременяют своим присутствием!

Сидя перед зеркалом, Гвендилена придирчиво вглядывалась в свое отражение, но не находила печальных примет времени – кожа по-прежнему оставалась гладкой и нежной, глаза блестели, и в черных волосах не видно было седины.

«Гила отлично знает свое дело, ее притирания обладают почти колдовской силой! Но что с того? – с грустью думала Гвендилена. – К чему это, если моя красота цветет напрасно?»

Сегодня Хильдегард не придет даже затем, чтобы поцеловать ее в лоб и пожелать доброй ночи! После прогулки по морскому берегу с сыном Людрихом он почувствовал себя утомленным, не вышел к ужину и просил не беспокоить его до утра.

В последнее время он совсем ослабел и даже государственными делами почти перестал заниматься. Гвендилена порой с трудом узнавала мужа в этом преждевременно старом человеке! Он сильно исхудал, стал ниже ростом, глаза словно выцвели, из ярко-синих стали блекло-серыми, почти прозрачными. Видно было, что теперь каждый день для него – это всего лишь еще один шаг по дороге к смерти, в страну, откуда нет возврата…

И осталось идти не слишком далеко.

Гвендилена тряхнула головой, отгоняя печальные мысли. Если что-то нельзя исправить, остается это принять… Ну или по возможности использовать! В конце концов, все еще может измениться – ей ли не знать об этом?

Она старалась думать о чем-то хорошем. Например, о том, что малышу Ригору скоро исполнится год, и три дня назад он сделал свой первый шаг – робкий, неуверенный, но все же! Шагнул, не удержал равновесия, шлепнулся на толстенький задик, но не заплакал. Посидел немного, подумал, хлопая длинными черными ресницами, потом поднялся снова – и снова попытался сделать еще один шажок!

Вспомнив лицо сына, его глаза – зеленые, как у нее самой! – Гвендилена невольно улыбнулась. Малыш Ригор стал для нее всем – и отрадой, и надеждой, и источником постоянных забот и тревог… Когда у него резались зубки и он плакал ночами напролет, она не отходила от него, не доверяя нянькам, и просто извела Гилу, требуя немедленно облегчить страдания младенца! Зато его улыбка, младенческий лепет, первое слово, первый шаг – все это приводит ее в состояние тихой радости, почти блаженства.

Думать о сыне было приятно. Гвендилена улыбнулась своему отражению, встала и уже направилась к кровати – широкому удобному ложу, застеленному простынями из тонкого льна, которое теперь ей не нужно было больше делить с супругом и засыпать под его храп… Так что, если вдуматься, во всем есть свои маленькие радости!